Михаил носит пистолет в наплечной кобуре, прикрытой широким пиджаком, и еще один, размером поменьше, за голенищем сапога. Мотоцикла «БМВ», дочерей и внуков нет, за исключением Зои и маленького Павла. Хобэн колесит по свету. Он то в Вене, то в Одессе, то в Ливерпуле. Как-то днем заявляется без предупреждения, уводит Евгения на улицу, и они долго ходят по бетону незаасфальтированной мостовой с наброшенными на плечи пиджаками, Евгений — наклонив голову, поникнув плечами, словно заключенный, каким он когда-то был, а маленький Павел молча семенит следом. Зоя — женщина в ожидании, и ждет она Оливера. Ждет глазами, ждет большим расплывающимся телом, высмеивая новую суперматериалистичную Россию, цитируя подробности разворовывания государственной собственности, фамилии новых миллиардеров и жалуясь на лодос, южный турецкий ветер, от которого у нее жутко болит голова всякий раз, когда ей не хочется что-то делать. Иногда Тинатин говорит ей: найди себе занятие, поиграй с Павлом, прогуляйся. Она подчиняется, но быстро приходит домой, жалуясь на лодос.
— Я стану наташей, — объявляет она в паузе, которую и создала.
— Что такое «наташа»? — Оливер спрашивает Тинатин.
— Русская проститутка, — устало отвечает Тинатин. — Наташа — это имя, которым турки называют наших проституток.
— Тайгер сказал мне, что мы возвращаемся в бизнес, — говорит Оливер Евгению, улучив момент, когда Зоя уходит к русской гадалке.
Эта фраза погружает Евгения в глубокую тоску.
— Бизнес, — с горечью повторяет он. — Да, Почтальон. Мы занимаемсябизнесом. Оливер вдруг вспоминает, как Нина однажды объясняла ему, что и на русском и на грузинском это невинное английское слово стало синонимом преступной деятельности.
— Почему Евгений не возвращается в Грузию? — спрашивает он Тинатин, которая под неотрывным взглядом Зои лепит пирожки с рыбным фаршем, когда-то любимое блюдо Евгения.
— Евгений — это прошлое, Оливер, — отвечает она. — Те, кто остался в Тбилиси, не хотят делиться властью со стариком из Москвы, который потерял своих друзей.
— Я думал о Вифлееме.
— Евгений слишком много наобещал Вифлеему. Если он не приедет в золотой карете, на радушный прием рассчитывать не приходится.
— Хобэн построит ему золотую карету, — предрекает Зоя, приложив руку ко лбу, дабы нейтрализовать действие лодоса. — Массингхэм будет кучером.
«Хобэн, — думает Оливер. — Более не Аликс. Хобэн — мой муж».
— У нас здесь тоже есть русские ивы, — рассказывает Зоя высокому окну.
— Растут ужасно быстро, непонятно зачем, потом умирают. У них белые цветы. Запах очень слабый.
— Ага, — откликается Оливер.
Его отель большой, западный, безликий. На третью ночь, в начале первого, он слышит стук в дверь. Они прислали шлюху, решает он, вспомнив очень уж масленую улыбку молодого консьержа. Но это Зоя, и он особо не удивляется. Она входит, но не садится. Номер маленький, свет очень яркий. Они стоят лицом к лицу у кровати, глядя друг на друга под льющимся с потолка сиянием.
— Не участвуй в этом деле с моим отцом, — говорит она ему.
— Почему?
— Оно против жизни. Хуже, чем кровь. Это грех.
— Откуда ты знаешь?
— Я знаю Хобэна. Я знаю твоего отца. Они могут владеть, они не могут любить даже своих детей. Ты тоже знаешь их, Оливер. Если мы не сможем уйти от них, мы станем мертвыми, как и они. Евгений мечтает о рае. Кто обещает ему деньги, чтобы купить рай, того он и слушает. Хобэн обещает…
Неясно, кто делает первый шаг. Возможно, оба сразу, потому что руки их сталкиваются, и они, даже не успев обняться, оказываются на кровати, яростно борются, пока не высвобождаются из одежды, а потом, обнаженные, набрасываются друг на друга, как дикие звери, и, лишь насытившись, затихают.
— Ты должен оживить то, что умерло в тебе, — строго говорит она ему, одеваясь. — Очень скоро будет поздно.
Ты можешь заниматься со мной любовью, когда захочешь. Для тебя это пустяк. Для меня — все. Я — не «наташа».
— Что может быть хуже крови? — спрашивает он, задерживая ее руку. — Какой грех я могу совершить?
Она целует его так нежно и грустно, что ему хочется повторить то, чем они только что занимались, но уже без спешки.
— С кровью ты губил только себя. — Она берет его лицо в руки. — В новом бизнесе ты погубишь себя, Павла и многих-многих других детей, и их матерей, и их отцов.
— В каком бизнесе?
— Спроси. Своего отца. Я — жена Хобэна.
* * *
— Евгений перегруппировал силы, — с чувством глубокого удовлетворения говорит Тайгер следующим вечером. — Он получил чувствительный удар, но теперь оправился от него. Рэнди вдохнул в него новую жизнь. С помощью Хобэна. — Оливер видит строгое, изготовившееся к бою лицо Евгения, который смотрит на огни на другой стороне долины, полоски слез на его морщинистых щеках. Запах соков Зои все еще с ним. Он чувствует их сквозь рубашку. — Между прочим, он по-прежнему мечтает о своем вине, надеюсь, тебя это порадует. Я купил ему несколько книг по виноделию. Возьми их с собой в следующую поездку.
— Каким новым делом он вдруг занялся?
— Торговым судоходством. Рэнди и Аликс уговорили его возобновить прежние контакты, напомнить о кое— Каких долгах.
— И что он собирается перевозить? Взмах руки. Таким же жестом отец отпускал официанта, который подвозил тележку с пудингами.
— Много чего. То, что должно быть в нужном месте в нужный день и за хорошую цену. Гибкость — вот его ключевое слово. Бизнес этот очень мобильный, конкуренция высока, все время надо быть начеку, но Евгению он по плечу. При условии, что ему окажут необходимую помощь. А это уже наша работа.
— Какую помощь?
— «Хауз оф Сингл» — помощники, Оливер. — Голова склоняется набок, брови лицемерно поднимаются. — Мы — максимизаторы. Созидатели, — мизинец указывает на бога. — Наша работа — обеспечить клиентов всем необходимым и сберечь урожай, когда они придут с ним к нам. «Хауз оф Сингл» не поднялся бы на такую высоту, если бы подрезал крылышки своим клиентам. Мы появляемся там, куда другие боятся сунуть нос, Оливер. И мы возвращаемся с улыбкой.
Оливер изо всех сил старается проникнуться энтузиазмом отца, надеясь, что, произнося слова, он сам в них поверит.
— И у него на руках все козыри. Я знаю.
— Разумеется. Он — принц.
— Он — старыйбарон-разбойник . И козыри отдаст, только если его вынесут ногами вперед.
— Как ты сказал? — Тайгер поднимается из-за письменного стола, берет Оливера за руку. — Я очень прошу тебя, Оливер, никогда не пользуйся этим термином, пожалуйста. Наша роль очень деликатная, и слова надо подбирать тщательно. Это понятно?
— Абсолютно. Я извиняюсь. Это всего лишь оборот речи.
— Если братья заработают те деньги, о которых ведут речь Рэнди и Аликс, они захотят получить наш полный набор: казино, ночные клубы, одну или две сети отелей, таймшерные комплексы, все то, в чем мы прекрасно разбираемся. Евгений вновь настаивает на строжайшей конфиденциальности, и я не вижу причин отказывать ему в этом. — Тайгер возвращается за стол. — Я хочу, чтобы ты лично передал ему этот конверт. И возьми для него бутылку «Берриз спейсайд» из сейфа. Возьми две, вторую для Аликса.
— Отец…
— Да, мой мальчик.
— Мне надо знать, с чем мы имеем дело.
— С финансами.
— Полученными откуда?
— Из наших пота и слез. Нашей интуиции, нашего чутья, нашей гибкости. Наших способностей.
— Что идет после крови? Что может быть хуже? И без того тонкие губы Тайгера превратились в белую полоску.
— Хуже — любопытство, спасибо тебе, Оливер.