Принеся поварам и слугам горсть семян конопли, столь ценимой простолюдинами за способность возбуждать воображение, она выведала у них все, что говорят во дворце о новой загадочной болезни Бургуна.
— Наш правитель страдает от страха! — прошептала Закриба на ушко своему хозяину, когда вернулась в его темную келью. — Его мучают опасения быть убитым врагами! Но кто же его убьет, сидящего в крепости и окруженного стражниками? Визирь? Так ведь по закону Шгара, если будет умерщвлен эмир, то будут казнены все его приближенные!
— О, великая Ишнар! — воскликнул старик. — Страх — вечный попутчик и бедного и знатного! Как же извести его?!
Старуха в ответ лишь пожала плечами. Она не сомневалась, что Нарихам что-нибудь придумает. Ведь выкручивался он доселе, значит, выкрутится и сейчас.
— Мой вопрос таков: не порожден ли страх владыки весомой угрозой? — пролепетал лекарь перед поблекшим величием правителя.
— Нет, конечно, нет! — слабо отмахнулся Бургун. — Это лишь болезнь нашего бедного натруженного ума...
— Тогда дозволь мне заняться поисками лекарства, моя отрада и моя гроза!
— Дозволяем, — пробурчал эмир и отвернулся к стене.
2
После долгих бесплодных раздумий, Нарихам решил пойти на совет к лучшим знахарям города. Поздним вечером, набросив на себя рваную накидку, он вышел из дворца и растворился в темноте. Первым делом, лекарь посетил маленькую пещерку на крутом речном косогоре, где жил его старый учитель, монах по имени Яркун. Древний обветшалый старик давно уже не вставал на ноги и существовал только благодаря подношениям, которые клали у порога сердобольные жители Шгара. Он подползал к двери, как старая черепаха, брал еду и тут же поглощал ее, запивая водой из плошки. Покушав, пятился обратно и забирался в свою норку.
— Мой учитель, вскормивший своего неблагодарного ученика знаниями, как синица кормит глупого своего птенца! — обратился он к старику. — Спишь ли ты? Не разбудил ли я тебя?
— А-а, Нарихам... — узнал его старик, щурясь от света лучинки.
— Я, мой учитель! — лекарь положил перед ним мешочек с лепешками, кусками сахара и виноградом — скупыми дарами человека, не помнящего сделанного ему добра. Он рассказал учителю о болезни правителя и попросил совета.
— Да, знаю я такую хворь! — прошамкал Яркун, моргнув мутными слезящимися глазами. — Я даже знаю имя лекаря, который, лечит людей от страха...
— Имя, имя!
— Зовут его Перьят из города Турфан. Дервиш он, бродяга.
Торопливо попрощавшись с учителем, Нарихам кинулся к выходу.
— Подожди! Я должен кое-что сказать тебе о Перьяте! — едва слышно пробормотал Яркун, пытаясь подняться с места. Но тщетно — его ученик уже устремился к следующей цели своего похода. На южном конце города, у самого кладбища жил его родной брат, могильщик и знахарь Шурмени.
— Шурмени, брат мой, впусти Нарихама! — постучался он в дверь ветхой глиняной мазанки.
Войдя к брату, вынул из-за пояса небольшой подарок — связку речного жемчуга, редкого в этих краях украшения. Так же торопливо и сбивчиво рассказал брату о болезни правителя, прося совета.
— Нелегкая выпала тебе доля! — ухмыльнулся Шурмени, рассматривая жемчуг. — Но я знаю одного человека, который лечит людей от страха!
— Уж не Перьят ли?
— Он самый! И никто, кроме него.
Услышав это имя, Нарихам заторопился на выход.
— Но я должен тебя предупредить! — крикнул Шурмени вслед.
— О чем, уважаемый?
Шурмени направился к дряхлому кожаному сундуку и вывалил из него целую гору старых знахарских книг и записок. Записки лежали вперемежку с человеческими костями, клубками звериных волос, связками высушенных собачьих ушей.
— Сейчас... — пробормотал он. — Где-то она должна быть...
Он погрузился в пыльное облако, отмахиваясь от встревоженной моли, и вытащил на свет смятый кожаный свиток.
— Вот... Записки всеми почитаемого старца Вайруллы..
.
— Старца Вайруллы? Он же проходимец, выдающий себя за учителя и основателя всей гильдии знахарей и предсказатей!
Шурмени гневно стрельнул глазами на брата, предостерегая его от необратимых поступков.
— Опомнись, Нарихам! Сладкая дворцовая халва вконец оплела твой язык! Не говори худое об учителе всех учителей!
Нарихам снисходительно ухмыльнулся и присел на краешек ковра, что было знаком пренебрежения к хозяину дома.
— Читай же быстрее, брат, я спешу!
Шурмени поднес свиток к огню и развернул его. Старая телячья кожа затрещала на изломах, выдавая невыразимую ветхость письма.
— Вот, нашел! — пробормотал он, щурясь на мелкую клинопись: «Во славу Ишнар и ее подземных слуг! Хотел бы предостеречь, вас, братья! Не принимайте в свои ряды лекарей, обещающих излечить больного от страха, стыда или тревоги. Все три болезни проистекают из одной природы и даны для усмирения духа и покорного приятия судьбы! Сказано Вайруллой, отцом вашим».
— Прощай, Шурмени! — хлопнул дверью его брат-невежда.
3
Только под утро Нарихам вернулся во дворец, в свою темную комнатку, где среди горшков и сушенных змеиных шкурок, он занимался врачеванием. Обойдя за ночь всех знакомых ему знахарей и гадальщиков, поднося каждому маленький, но весомый дар, он слышал в ответ лишь два слова: либо «не знаю» либо «Перьят». Посовещавшись со своей старой служанкой, лекарь, не медля, пошел на прием к великому визирю.
— Лучезарный Саирбоб, ты весь излучаешь блеск, как булатный клинок из далекой сказочной страны Сирии... — начал было Нарихам, поклонившись визирю, но тот грубо его оборвал:
— Довольно! Будем считать, что ты как следует вылизал мои пятки! Теперь говори дело!
— Болезнь Мудрейшего из мудрейших, да хранит его великая сила Ишнар, настолько тяжела, что мне нужен помощник!
— Так, и кого ты хочешь взять в помощники?
— Я нашел человека, его зовут Перьят, он бродяга из далекого Турфана, где живут люди в желтых одеждах и носят горшки на головах.
— Он в городе?
— Да, несомненно.
— Хорошо, тогда немедленно пойдем к городовому!
Едва поспевая за молодым визирем, Нарихам вприпрыжку побежал по скользкой плитке длинного дворцового зала. Они миновали сводчатый айван, выложенный изнутри удивительной фреской, изображавшей битву ашдахаров и львов, и поднялись на крыльцо невзрачного дома.
— Так как ты говоришь, его зовут? — спросил городовой, сидя за низким столиком и покуривая кальян.
— Его зовут Перьят.
— А ты уверен в нем? Никто не говорил тебе ничего дурного об этом дервише? Ведь тебе отвечать перед эмиром!
Нарихам покачал головой. Тогда городовой хлопнул в ладони, и в этот же день, в узкую дверь знахарской кельи втолкнули худого жалкого человечка. Старик дал знак стражникам, чтобы они перестали выкручивать дервишу руки.
— Ты Перьят, не так ли?
Дервиш снял со спины старый плетеный кузов и бережно положил его перед собой.
— Да, о мудрец! — проговорил он, все еще оглядываясь на грозных воинов.
Нарихам отпустил стражников и пригласил дервиша присесть на единственное чистое место в углу своей комнатки. Из маленького оконца шел скупой дневной свет, освещая исхудавшее лицо бродяги.
— Говорят, ты много ходил по свету? — спросил его Нарихам. — Бывал в Туркестане, Сирии, Мазандеране?
— Да, уважаемый, я выбрал жизнь бродяги и ни разу не пожалел об этом!
— Меня не заботит твоя жизнь! Говорят, ты умеешь лечить людей от страха?
Лицо дервиша ожило, и он даже попытался улыбнуться.
— Ах, вот почему я здесь! — произнес он, найдя ответ на все свои догадки.
— Твое искусство требуется великому правителю Шгара! Да не будет он обделен вниманием всесильной Ишнар!
Как только миновала ночь, Нарихам повел дервиша к эмиру.