Пришлось нанимать дорожных рабочих с пневматическим молотком. Но и они, с грохотом, с плевками и матюгами возились долго и до конца с работой не справились: на месте окна образовалась безобразная круглая дыра. В довершение всего железная дверь сваренная Мишей Рошняком оказалась крупнее нашей дыры. Мы до поздней осени возились с этой дверью: наш сварщик Пестов ослеп, правда, временно. Так или иначе к первому снегу дверь стояла на месте, вниз вели ступеньки которые я сделал сам ценой изъеденных цементом подушечек пальцев. У нас, таким образом, был теперь свой собственный вход.
Первые истории партийного бункера скорее комичны. Так, например, огромную деревянную пробку, закупоривающую деревянную трубу срывало раза три. И дерьмо, окурки, короче всё содержимое канализационной трубы плавало по бункеру. До Дугинских помещений дерьмо не добиралось. Всё ограничивалось полсотней лучших квадратных метров нашего штаба, расположенных между двумя входами в помещение. От двери выходящей в подъезд, до нового входа. Помню первый раз дерьмо прорвало ночью. Явившийся рано утром в штаб за газетами Карагодин обнаружил несчастье и забросал дерьмо газетами. Кажется газетой "Завтра" несколько пачек которой предприимчивый Тарас Рабко украл из типографии "Тверской Печатный Двор", где "Завтра" печатали вместе с "Лимонкой". Рабко надеялся наварить на "Завтра" денег, обычно он оттвозил пачки к музею Ленина и за пол-цены сбывал старушкам. Мы с Дугиным издалека увидели Карагодина с отвращением выносящего в мусорный бак какие-то гнусного вида газеты. Делать было нечего: философ и председатель партии, жрец и (?) пошли убирать дерьмо. Позднее явился Рабко, проклинал нас за то что пустили его товар на такую низменную цель. Потом мы дружно все смеялись, разговаривая о том, как последующие поколения, вот знали бы они, как всё начиналось, как отцы основатели Национал-Большевисткой Партии стояли в лужах дерьма и сгребали дерьмо!
Так что, последующие поколения, вот вам картинка: стоят отцы основатели и хохочут в лужах грязной канализационной воды. Это был 1995 год. А всего через шесть лет события совершатся очень трагические. 10 июля сидя в кабинете полковника Игнатьева, заместителя начальника тюрьмы, узнал от пришедшего меня посетить депутата Алксниса о том, как сидят политзаключённые национал-большевики в Риге. Соловей, Журкин и Гафаров добились статуса политзаключённых. Они сидят все трое вместе, в одной камере. Они мужественно отказались от выдачи в Россию, требуют вначале пересмотра приговора. Срока у Соловья и Журкина огромные, по 15 лет (у 17-летнего Гафарова-пять), потому отказ от перевода в Россию, где почти наверняка их или освободят, или заменят заключение условным наказанием-акт большого мужества. Эти наши ребята уже профессиональные революционеры.
Из тех людей, кто основал партию, держится НБП только Летов. Хотя он ссорился с нами, отходил в 1996 году, но, те, кто основал с Лениным Российскую Социал-Демократическую партию, также не остались навеки, не говоря уж о тех, кто в 1895 году основал "Союз за освобождение рабочего класса". Где они, как их звали? Партия-это коллективный труд тяжесть партии несут на своих плечах попеременно, сменяясь. НБП вначале нёс я, и мне помогали Дугин, Рабко, Летов-все мы тащили партию. Но из небытья приходят другие-подошли Соловей, Журкин, Сергей Аксёнов-он сидит в этом же каменном мешке что и я. И я с ними нёс партию, с Ниной Силиной, маленькая она кроет следователей матом, иногда я слышу её смех на прогулке. "Принцесса прыгает",-оборонил загадочно солдат.
Отцы-основатели? Хорошо что они были. Хорошо что выпестовали дитя, шептали ему интеллектуальные завывания,-колыбельной служила легенда о людях длинной воли.
Дитя чуть подросло,-ему рассказывали отличные сказки о бароне Унгерне, о Че Геваре, о Гитлере, кормившем мышей в казарме, отличные сказки о похищении Альдо Моро, о подвигах Ленина и Муссолини.
Дитя бегало по бункеру, свободное и безумное. Его называли Национал-Большевистская Партия. Однажды интеллектуал и эрудит Саша Дугин взглянул на Дитя и увидел Монстра. Монстр испугал отца-основателя, хотя у ребёнка был лоб господина-Дугина. И что-то ещё от него-может быть уши...
Где-то уже в начале 1996-го бункер принял его настоящий вид-белые стены, чёрные рамы окон, чёрные плинтусы и полы. Полы изначально были окрашены в чёрный цвет. После многих кованых башмаков и мойки полов-полы стали серые. Лучшим бункерфюрером и навсегда недосягаемой вершиной был Максим Сурков. Но в 98-ом когда Суркова сманил Дугин, наш бункер потерял свой блеск.
В бункере были проведены несколько выставок экстремального искусства, среди них знаменитая "Экстремизм и эротика", где Миша Рошняк упаковывал меня и Елену Бурову как египетскую пару супругов-фараонов в бинты и поджигал всё это под экстремальную музыку: ударял в железные листы композитор Тягин и пели лучшие underground artitsts. Все эти сборища, надо отдать ему должное, организовывал Дугин. Меня больше интересовала революционная работа с людьми.
Саша никогда не дал ни единого рубля на газету "Лимонка" и никогда не помог с её распространением. Я доставал деньги сам, выпутывался сам. Обиды у меня на него не было. Предполагалось что он выпускает журнал "Элементы" и даёт статьи в "Лимонку" и это и есть его контрибуция. Но если учесть что в "Лимонке" он получил возможность регулярно каждые две недели высказываться на любые темы, т.е. получил трибуну, то его партнёрство со мной было очень выгодным ему. А когда, сломив моё сопротивление, Дугин наладил ещё и продажу своих (а потом и чужих, якобы рекомендованных им) изданий, то его дружба со мной стала ещё и прямо доходным предприятием. Это было уже время издания "Основ Геополитики". Дежурному вменялось в обязанности ещё и продавать Дугинские книги, объявления о продаже его книг давались в каждом номере газеты. Ребята получали определённые проценты с продажи книг, но я заметил, что они стали слишком заинтересованно относиться к продаже. И мне это не понравилось. Считал что торгующим нет места в храме. У меня самого были далеко не блестящие дела в ту пору, мои книги печатали мало и неохотно. Но мне и в голову не приходило как-то приспособить бункер для торговых целей. Я считал, что штаб Центральной организации партии негоже использовать в торговле. Я понимал, что ни одно издательство Дугина печатать не станет, что он обречён издавать себя сам и продавать себя сам.
В конце-концов эта торговля его в храме привела к конфликту, не между мною и Дугиным, а между частью нацболов и Дугиным. Но об этом-ещё не скоро. Пока мы мирно развивались. Сидел в бункере дежурный. Лежали на столах номера "Лимонки". Каждую вторую среду я сам ездил за газетой. Вначале за первыми десятью номерами в Тверь, потом когда хозяин повысил цену сразу втрое, не предупредив нас, мы перебрались на улицу шпиона Зорге в "Картолитографию", и печатали там газету, если не ошибаюсь до 37-го номера. (Или 33-го? Подшивки под рукой нет-здесь тюрьма, руку за подшивкой не протянешь.) Именно эти номера с 10-го до 37 или 33-го-шедевр радикальной политики и полиграфии. Бумага шла на них негазетная, толще-зеленоватая, фактурная с волокнами,-или белая, почти глянцевая. На такой бумаге отлично смотрелись работы Лебедева-Фронтова.