Я вжался спиной в стену и затаил дыхание.
Это был не паровой молот. На меня шла грудь. За грудью – все остальное, и я каждым нервом в напряженном теле ощутил – это она. И это оказалось еще круче, чем представлялось мне только что в мыслях, потому что эта женщина была живой, а не воображаемой. Она была из плоти, и что это была за плоть! Слова «крашеная блондинка в костюме песочного цвета» ни черта не передают и вообще могут быть расценены как оскорбление. Мне хватило одного лишь вида подколенных ямок – об эрекции говорить пошло, я просто дрожал, стоял и дрожал как осенний лист.
Так что пункт четыре был сильным пунктом. Теперь‑то я понимаю, что он был посильнее пятого пункта. Что такое «Талер Инкорпорейтед» против такой груди? Что вообще может быть сильнее такой груди? Да женщина с такой грудью имеет полное право быть полной дурой!
Однако жена Георгия Эдуардовича дурой не была. О, нет. Совсем не была. Уж я‑то знаю.
5
И это у них называлось допросом. Два человека попеременно орали на меня минут двадцать кряду, иногда в кабинет заходил третий, садился позади и сверлил мой затылок сосредоточенным взглядом. Наверное, хотел заставить меня занервничать. А с чего нервничать честному человеку? С какой стати? Так что плевать я хотел на эти взгляды.
Смысл их воплей сводился к тому, что мне предлагали – и очень настойчиво – взять на себя убийство Георгия Эдуардовича если не целиком, то хотя бы кусочек от убийства, чтобы можно было пустить меня по делу соучастником. Я хотел было ответить на столь гнусные происки заявлением типа «В гробу я видел такие предложения!» – но костюм... Костюм давил на меня и вынуждал быть корректным.
Поэтому я просто сидел и слушал. Они пообещали засунуть меня в камеру для основательных размышлений, но я лишь равнодушно пожал плечами. Пятачок из мультфильма был свободен до пятницы, а я был свободен до воскресенья, и еще раз до воскресенья, и еще раз, и еще... И так без конца. Утренний ПэЦэ отменил мою работу, и мне было все равно где бездельничать – да пусть хоть и в камере. Тем более что какие‑то гении прошлого действительно додумывались в застенках до умных вещей. Может, и я поумнею.
Вот об этом я и заявил ментам. Что называется, резанул правду‑матку. Они слегка припухли, посмотрели на меня как на шизанутого и стали втихую о чем‑то совещаться.
Тут зашел пожилой дядька в форме, неприветливо глянул на меня, полистал бумажки, что успели накропать те двое крикунов, поднял на меня тусклые глаза и спросил:
– Хохлов?
«Ну вот оно, – подумал я. – Покатило». И сказал пожилому менту:
– Ага.
– Александр Викторович?
– Ага.
– Сын?
– Ну не дочь же.
– Н‑да. – Пожилой посмотрел на подчиненную молодежь, и ту как ветром сдуло из кабинета. – Я твоего отца знал... – проговорил пожилой после многозначительной паузы, во время которой он пристально разглядывал мое лицо. Я понимающе кивнул в ответ. Отца знали многие.
– Ты чем вообще занимаешься? – спросил пожилой. Я пояснил, чем занимаюсь и как мои занятия привели меня в этот кабинет.
– Ну вот, – пожилой озабоченно поскреб в затылке. – Да ты что ж, Саня, работы себе получше не нашел? Если хочешь, давай к нам, я поспособствую устроиться...
– Нет уж, лучше вы к нам, – повторил я старую киношную шутку, а пожилой отреагировал на нее странновато – подался ко мне, впился взглядом и спросил не без волнения:
– К вам? Куда?
– Да это я так... – поспешно заверил я. – Шутка.
– А‑а, – пожилой откинулся на спинку стула, и тот жалобно скрипнул.
– Так, значит, ты сегодня первый раз вышел на работу...
И он повторил все то, что я успел рассказать тем двоим.
– Да, – подтвердил я. – Все верно.
– Ну а что ты вообще думаешь по этому поводу?
– Какой‑то тип переоделся бабой, сунул «калаш» в коляску, встал у перекрестка, дождался, пока мы тормознули на красный свет, подъехал вплотную и грохнул Георгия Эдуардовича. Потом бросил коляску и ускакал. Неподалеку его ждали на тачке.
– Переодетый мужик, думаешь? – уточнил пожилой.
– Вряд ли это была женщина, – сказал я. – Нервы нужны крепкие, да и ноги уносить потом нужно было в темпе. Если бы из укрытия палили, то могла бы и баба – снайпер. А так, на улице, посреди белого дня... Переодетый мужик, – решительно заключил я.
– Допустим. А вот по мотивам... Может, ты слышал чего в ихней фирме? Разговоры какие?
– Не‑а, – сказал я. – Никаких разговоров. Я пришел в пятницу на собеседование, это заняло минут двадцать, никаких разговоров я там не слышал. А сегодня – тем более некогда было: только от дома отъехали, он меня попросил сигареты купить, пока красный... И все. Кстати, сигареты пропали.
– Какие сигареты? – нахмурился пожилой.
– Блок «Мальборо», – сказал я, косясь на уголок пачки, видневшейся из нагрудного кармана на рубашке пожилого.
– "Мальборо"? – пожилой даже как будто смутился, машинально дотронулся до кармана, но пачку трогать не стал. – Это мне сейчас ребята подарили... – не слишком уверенно произнес он.
Я промолчал, будто бы и не имел в виду ничего такого. Пожилой тоже сделал вид, будто бы ничего и не было.
– Ладно, Саня, – сказал он. – Езжай домой. Если что, мы тебе сообщим...
– Ага, – я встал, но потом все‑таки решил предупредить его. – Там на коляске – мои отпечатки. Это когда я ее поймал...
– Автомат, надеюсь, ты не лапал?
– Чуть‑чуть, – сказал я.
– Саня, Саня, – укоризненно покачал головой пожилой. – Ладно, буду иметь в виду.
Я вышел из кабинета и едва не налетел на нее. На пункт четыре. Она не обратила на меня внимания и прошла в кабинет, где пожилой приветствовал ее громким возгласом: «Здравствуйте, Тамара Олеговна...»
Супругу Георгия Эдуардовича звали Тамара. Я вспомнил слова ДК, что при убийстве одного из супругов подозреваемым номер один автоматически становится второй супруг. Только в браке два человека могут так сильно возненавидеть друг друга. Это тоже сказал ДК. Я спросил у него про своих родителей, и ДК сказал, что они, к счастью, слишком редко виделись.
Я уже был в дверях отделения милиции, когда меня нагнал один из тех двоих крикунов. Я думал, что он снова примется за свое, но парень хмуро буркнул:
– На, забери.
И он ткнул мне в бедро початым блоком «Мальборо».
– Ой, – с радостным удивлением сказал я. – Ну вот, можете же, когда захотите.
– Это Лисицын велел тебе отдать, – пояснил парень, чтобы я не переоценивал его доброту.
– Лисицын?
– Подполковник, который сейчас с тобой разговаривал.
– Ага, – многозначительно покачал головой я. – Лисицын. Да, как же. Он решил бороться с курением.
Парень покосился на меня как на чумного. Я вышел на улицу, бережно держа в руке блок «Мальборо» и думая, что мне теперь с ним делать, поскольку сам я курить бросил полтора года назад с одиннадцатой попытки и начинать мучения снова мне не хотелось.