Ну да ладно, я стерплю, лишь бы с Тамарой ничего не случилось...
Я вспомнил те секунды, когда все вот‑вот могло получиться, когда ее пальцы искали мою руку, которая втащила бы ее в машину... Не получилось. Мне стало противно: как же все у меня выходило коряво, неудачно, неталантливо. Тьфу! Придется звонить ДК.
Как только я об этом подумал, раздалось назойливое попискивание. Я удивленно огляделся и понял, что звук исходит от мобильного телефона, который наряду с уже отработавшим по Олеговой башке револьвером достался мне от Лехи Мухина.
Я поднес телефон к щеке и сказал:
– Слушаю.
– Че ты слушаешь? – удивился кто‑то в трубке. – Музычку, что ли, слушаешь? Так ты глуши ее на хер, свою музычку, базарить по делам будем...
Странно, но это был не ДК. Это был совсем не ДК, чтоб его!
2
С другой стороны, странно, если бы ДК позвонил мне в машину. Я сам недавно узнал, что в салоне «Форда» валяется мобильный, так откуда было знать об этом ДК? Мало знать о телефоне, так еще и надо знать номер. Если бы мне сейчас звякнул ДК, это была бы фантастическая удача. Но от ДК можно было ожидать всего. Потом он бы многозначительно ухмыльнулся и сказал: «Подумай на досуге, как это я все про тебя узнал».
Но звонил не он.
– Ну ты че, брат, спишь там, что ли? – насмешливо проговорил голос в трубке.
– Не сплю, – машинально отозвался я. Хотя в сон меня тянуло страшно, шутка ли – тридцать шесть часов на ногах. Наверное, потому я и соображал медленно. Но все же соображал: голос в трубке – трубка в моей руке – рука моя – трубка не моя. Трубка чужая. Чья трубка? Трубка Лехи Мухина, как и револьвер, как и «Форд», в котором я сейчас сижу. Если это мухинский телефон, то, значит, и звонят Мухину. И кто там говорил, что у меня хреново с логикой?
– Вам кого? – спросил я голосом сварливой бабки, которую достали вечно попадающие «не туда» звонки.
– Как – кого? – изумились в трубке. – Леха, ты? Не валяй дурочку, это Циркач звонит. Мы тут сидим как чудики, бабок твоих ждем, а ты прикалываешься – «Вам кого?».
Вот тут мне в самый раз было отключить телефон, а потом выбросить его в окно. Но я этого не сделал, потому что проснувшееся вдруг во мне чувство логики стало выкидывать коленца. А именно – выстраивать новую цепочку причин и следствий.
Это звонят деловые ребята, у которых были какие‑то связи с Лехой. А мне нужно найти деньги, которые Леха где‑то запрятал. Ведь как бы ни злился на меня Тыквин, он оттает, когда увидит свой кейс. Или мухинский кейс с алмазами. Он оттает и вернет Тамару живой и невредимой. И мне не придется ползти на поклон к ДК.
Следствие в цепочке причин было одно – я не должен выбрасывать телефон, я должен продолжить разговор и выведать все, что можно, о Лехе Мухине. Потом я понял, что такая задача была непосильной для моей невыспавшейся башки, но это было уже потом.
– Это не Леха, – сказал я, пытаясь тщательно подбирать слова, поскольку помнил, что за базар в кругу таких вот коммерсантов приходится отвечать.
– А что это за хмырь? – продолжали изумляться в трубке.
– Это его знакомый, – сказал я. Сначала я хотел назваться другом Мухина, но потом испугался, что Циркач устроит мне тест на вшивость, и я его завалю. Тест, я имею в виду.
– Леха дал тебе мобильник попользоваться? – предположил Циркач. – А сам он где? Если где‑то неподалеку, то позови его к трубке, лады?
– Это вряд ли, – сказал я, чуть помедлив. Всегда тяжело сообщать о смерти близкого человека, и мне нужно сейчас проявить максимум вежливости и такта, чтобы не травмировать Циркача.
Хотя... быть может, это он и устроил Мухину расстрел буквой X? А сейчас проводил, так сказать, контрольный звонок, чтобы удостовериться в том, что пули не прошли мимо адресата. – Я не могу его позвать, – сказал я, стараясь одновременно быть тактичным и держать ухо востро. – С ним произошел несчастный случай. Если можно так выразиться.
– Так упился, что телефон в руках держать не может? – продемонстрировал свою неосведомленность в судьбе Лехи Циркач. – Ну тогда пусть перезвонит, как очухается...
– Он не очухается, – сказал я, устав от собственных попыток быть тактичным. – Ему пулю в башку влепили, так что он не очухается и к телефону не подойдет.
– У, ё‑мое... – сказали в трубке, и наступила тягостная пауза. Очевидно, Циркач погрузился в скорбь.
– Алло, – напомнил я о себе. – Слышно там меня?
– Слышно, – угрюмо сказал кто‑то в трубке. Этот голос явно принадлежал не Циркачу, и я даже предположил, что Циркач от полученного горестного известия сверзился на пол, где и лежит без сознания, молчаливый и печальный. – Говоришь, знакомый Лехи? – спросила трубка. – Если знакомый, так объясни ситуацию.
– В каком смысле?
– В смысле – что теперь делать с той кашей, которую он заварил!
– А он что‑то заварил?
Ответом был искусный многоэтажный мат, исполнитель которого явно был мастером своего дела. Тут в трубке снова прорезался голос Циркача, который, видимо, пришел в себя после обморока.
– Извини, – сказал Циркач. – Я тут за водярой отходил... Ну, чтобы Леху помянуть. Вот купил, сейчас проведем все как надо. Мы сейчас возле «Интуриста» сидим. Сначала хотели просто взбодриться после ночи, а тут ты такие стремные вещи сообщаешь... Придется беленькой принять, причем основательно...
Я представил, где это можно сидеть возле «Интуриста», и ничего, кроме деревянных лавок с облупившейся краской, мне не вспомнилось. Какие‑то несолидные эти приятели Мухина. Но мне эти приятели были нужны.
– Алло, – сказал я. – Может, я подъеду сейчас к вам? Помянем Леху, ну и вообще... Поговорим.
– Подъедешь? – удивился Циркач. – Куда ты подъедешь?
– К «Интуристу». Минут через десять буду.
Циркач неожиданно заржал, что мало соответствовало поминальной обстановке:
– Ты думаешь, это какой «Интурист»? Ты думаешь, это у вас «Интурист», а это не у вас «Интурист»! Это мы с Пистоном тебе из Москвы звоним! Тот «Интурист», что на Тверской, въезжаешь?
– Постепенно, – ответил я. Получается, что Леха Мухин тырил деньги у Тыквина здесь, а в Москве его ждали компаньоны. Они ждали его и ждали его денег. Веселенькая стала вырисовываться картина.
– Так вы, значит, в Москве его ждете? – тупо повторил я. – На Тверской?
– Ну, сейчас мы его уже не ждем, – пояснил Циркач. – Нет смысла после того, что ты нам сообщил. Теперь мы будем его поминать. Часов до трех. А потом поедем спать. А вечером позвоним тебе, потому что нам нужно все эти Лехины дела решать.
– А что за дела? – торопливо спросил я, пока Циркач не отключился, чтобы перейти к «отпиванию» покойного друга.
– А ты не в курсе? – удивился Циркач. – Ну тогда мы тебе потом объясним. Пистон объяснит, у него язык лучше подвешен. Деньги‑то хоть при тебе?
Вот это был вопрос в самое яблочко. И тут все упиралось в мухинские деньги. Вот уж действительно деньги правят миром! Куда ни сунься, всюду они, проклятые!
– Плохо слышно, – сказал я, шипя и плюясь в мембрану телефона.