– А за кем?
– Ну не за этим же, – пренебрежительно мотнул я головой в сторону Лимонада. – Может, за палатой напротив? Если дверь палаты открыта, то очень просто наблюдать...
Лимонад что‑то порывался сказать, возможно, стремился доказать, что и он не совсем пропащий человек, что и за ним тоже можно следить. Но тут медсестра вогнала ему в предплечье иглу шприца, и Лимонад сосредоточился на переживании боли, пусть и такой смехотворной. Лицо у него стало прямо как у покойника. Милиционер тем временем обдумал мое предположение и рассудительно заявил своему напарнику:
– А что... Очень может быть. Надо бы проверить ту палату...
Тут я и смотался. Когда тебя мутузят с самого утра и до вечера то физически, то морально, начинаешь чувствовать себя так хреново, что хоть впору ложиться в больницу рядом с Лимонадом.
И хреново мне было настолько, что душу не грела даже переданная Лимонадом фраза его соседа: «Если поспешите, успеете его перехватить!» За мной уже поспешали, меня уже хотели перехватывать, меня подкарауливали люди с фальшивым гипсом!
Я становился популярным человеком. И это было круто. Однако, будь это фильм, я бы сейчас нажал кнопку «стоп», лег спать и включил это кино снова дня через два, придя в себя после сегодняшних приключений.
Но это не было кино. И не было кнопки «стоп». Поэтому я знал, что, пока буду спать, кто‑то готовится перехватить меня.
3
Что спал, что не спал: телефонная трель заставила меня оторвать голову от подушки, я мельком глянул на часы и ужаснулся. Судя по часам, я проспал почти пять часов, а судя по ощущениям – как будто только закрыл глаза. И если раньше я чувствовал себя разваливающимся на куски, то теперь, добираясь до телефона, я понял – все, развалился.
– Ты, придурок, что со мной делаешь? – зверским басом проорал в трубку Карабас. Он мог быть таким, когда требовалось. Кажется, сейчас наступил именно такой момент.
– А что я делаю? – непонимающе проговорил я, почесываясь и медленно закрывая глаза – собственное отражение в зеркале на противоположной стене нагоняло на меня уныние.
– В гроб меня вгоняешь! – разъяснил Карабас. – Во сколько ты должен быть на работе? А сейчас сколько?!
В принципе, я понимал, что Карабас говорит о двух разных цифрах, но дать точного ответа спросонья я не мог. О чем четко и поведал своему хозяину.
– Ты что, обкурился? – проследовала реакция. – Вместе с корешом своим, наркоманом, да? Как его там – Квас?
– Лимонад, – поправил я равнодушно.
– А‑а, – отозвался Карабас. – Ну, я помню, что это из области безалкогольных напитков. Короче, бери ноги в руки – и на работу!
– А мои разве не справляются? – со слабой надеждой поинтересовался я. Жестокий Карабас убил мою надежду.
– Твои? – ехидно переспросил он. – Твой жиртрест, то есть Фарид, отпросился на сегодня, к нему брат из Ташкента приехал. А Антон сам знаешь чем занимается. Клеит все, что движется. Двигай сюда, Саня, тем более что тут твой полковник ошивается.
– Мой полковник?
– Ну тот, что на днях заходил. Ты еще с ним так мило поговорил...
– Лисицын, – обреченно сказал я.
– Он самый. Видать, понравилось ему у нас. Пришел без ОМОНа, выпивает слегка, на девок глазеет...
– Странно, – пробурчал я, понимая, что сон ушел от меня безвозвратно. Я протер глаза, глянул на себя в зеркало, вздрогнул и прислушался к тому, что говорил в трубке Карабас:
– ...так, может, подговорить какую из наших девчонок, чтобы посидела у полковника на коленях? В качестве подарка от заведения?
– Нет, – торопливо оборвал я Карабаса.
– Лисицын не из таких, ему наши девчонки даром не нужны...
– Что значит – даром не нужны? Он что, возбуждается только тогда, когда платит? Знаешь, я, кажется, видел твоего полковника в одной передаче по телевизору, там как раз обсуждали разные сексуальные странности...
– Не было его ни в какой передаче, – твердо сказал я. – Отстань от него. Может, человек просто ждет кого‑то.
– Кого он ждет? Надеюсь, не автобус с ОМОНом. Надеюсь, что он ждет тебя, чтобы снова потрепаться о всякой фигне. Поэтому двигай в темпе сюда, развлекай полковника сам, раз девочки его не устраивают...
Я притащился в ванную, сплюнул в раковину, посмотрел на свой темный «ежик» и решил, что похож я теперь на уголовника. Еще я попытался вспомнить, сколько мне осталось времени по ультиматуму Тыквина... И не смог. Как‑то спуталось у меня все в голове – дни, часы, люди, слова. Вроде бы три дня осталось, а может, и четыре. А может – и два.
Внутри коротко полыхнул приступ злости, я свирепо погрозил сам себе кулаком и тихо выругался, обращаясь к своему отражению. А потом стал чистить зубы и собираться на работу.
4
Меня всегда интересовал один вопрос – как это людям не надоедает каждый вечер приходить в «Золотую Антилопу», зная, что этот раз будет точно таким же, что и предыдущий. То есть столик может быть другим, девушку будут звать по‑другому, да и денег можно потратить чуть больше или чуть меньше. Но в принципе все будет то же самое – лихое веселье, отчаянный кураж, милые девочки за соседним столиком, такси, чтобы продолжить веселье на квартире, быстрый секс, после которого следует вязкий сон и мучительное пробуждение наутро с похмельным перезвоном в башке и попыткой вспомнить, была ли эта девка профессионалкой или же все прошло на энтузиазме? А если на энтузиазме, то почему тогда в бумажнике почти ничего не осталось? Значит, это была профессионалка. Как и в прошлый раз.
Впрочем, может быть, что в моих глазах все эти мужчины среднего возраста с массивными перстнями и дорогими галстуками сливались в одно лицо, а на самом деле все это были совершенно разные лица? Может, что и так. Может, они отрывались в «Антилопе» не чаще одного раза в месяц, а остальное время уделяли своим семьям, работе и более приличному досугу – ходили в театр, на концерты симфонической музыки, на выставки современной живописи? Может быть. Только верится с трудом.
– Я гляжу, у вас тут людно, – сказал Лисицын, неуверенно принимая от меня бокал с вином.
– Подарок за счет заведения, – сказал я и, чтобы уж совсем успокоить подполковника, добавил: – Не взятка. Просто знак внимания. Без бокала и без рюмки вы будете слишком выделяться.
– О, это правильно, – согласился Лисицын, отпил из бокала и чуть поморщился: – Кислое. Наверное, дорогое, раз такое кислое.
Я не стал вдаваться в детали винной политики Карабаса, которая основывалась на положении «Люди все равно ни черта не смыслят в винах, так какого лешего мы будем тратиться на „Божоле“, если можно использовать пустые бутылки из‑под „Божоле“?» Цены, впрочем, Карабас устанавливал на уровне оригинала, и цена, видимо, так ударяла в голову посетителям, что на вкус они уже не обращали особого внимания. На моей памяти ни один человек не пожаловался, что этикетка на бутылке и содержимое бутылки противоречат друг другу. Лисицын тоже не стал жаловаться, тем более что саму бутылку он и не видел.
– Вы обещали вернуться сюда с ОМОНом, – напомнил я подполковнику. – Что‑то я их не вижу. Или они в засаде?
– ОМОН будет в свое время, – усмехнулся Лисицын. – Если твой шеф так и будет валять дурака.
– Он и в самом деле ничего не знает про того пропавшего финансиста, – попытался я отмазать Карабаса.