А у Марины Мухиной картинка поинтереснее была... Господи, слава тебе! – Шумов всплеснул руками при виде дребезжащего синего вагончика с рогами. У меня сразу пропал интерес к живописи, я резво вскочил в трамвай вслед за Шумовым, протиснулся на заднюю площадку и облегченно вздохнул, когда вагон тронулся с места.
– Н‑надо было рискнуть и поехать на мухинском «Форде», – сказал продрогший Шумов. – Если бы нарвались на ментов, то сказали бы, что едем сдавать найденную машину родной милиции. Зато не замерзли б‑бы...
Я хотел высказать по этому поводу свои соображения, но тут дыхание у меня перехватило, а металлический поручень въехал мне в ребра, так что я мог только высунуть язык, вытаращить глаза и слушать призывный голос могучей кондукторши, только что двинувшей меня бедром:
– Кто еще тут необилеченный? Кто сейчас зашел? Вы, мужчина?
Ее рука в перчатке с обрезанными пальцами уперлась мне в живот, и мне ничего не оставалось, кроме как признаться, что я мужчина, что я вошел и пока не обилеченный.
– Оплачиваем проезд!
Это прозвучало как предложение о капитуляции. Я стал продвигать руку в сторону кармана с деньгами, но Шумов, которого, по счастью, бедро кондукторши не коснулось, подмигнул мне и сказал:
– Расслабься... Вот, – он тронул кондукторшу за плечо и показал ей свою красную книжечку. – У меня удостоверение. И у него тоже...
Если Шумов рассчитывал, что кондукторша испугается золоченых букв «Министерство внутренних дел», то он жестоко ошибся. Широкобедрая дама выхватила удостоверение из замерзших шумовских пальцев и сунула себе под нос.
Через тридцать секунд был вынесен вердикт:
– Ну и что вы мне тут показываете?! Негодное уже ваше удостоверение, у него срок действия в январе закончился!
Пассажирская масса ехидно захихикала, обсуждая разоблаченного лжемилиционера. Шумов немедленно выдернул книжечку у кондукторши и возмущенно пробасил:
– Это все в отделе кадров – насобирали идиотов, которые не могут печать вовремя поставить!
Он стал рыться в карманах пальто, видимо, стараясь найти более подходящую книжечку из своей богатой коллекции, но я решил все проще, протянув кондукторше горсть мелочи.
– Фокус не удался, – самокритично заметил Шумов, когда трамвай добрался до центра и сгрузил основную массу пассажиров. – Но это естественно, я же все это со старых времен хранил, а потом полтора года до них не дотрагивался...
– А вот интересно, – сказал я, – кондукторша заметила, что удостоверение просрочено. А Марина Мухина заметила? Она ведь тоже внимательно рассматривала твою книжку...
– Тебе интересно? – Шумова передернуло, как от удара током. – Если тебе интересно, то езжай обратно на Пушкинскую и спрашивай у нее... Ха! Если бы она заметила, она бы тоже сказала! И не стала бы с нами откровенничать о своем брате, а послала бы нас к чертовой бабушке!
– Да ладно тебе, успокойся, – я похлопал по плечу, и Шумов недовольно поморщился. – Лучше скажи, как ты вычислил, что она – сестра Мухина?
Сам вопрос подразумевал интеллектуальное превосходство Шумова надо мной, не сумевшим вычислить ничего. Поэтому прокол с удостоверением мог считаться сущей ерундой. Настроение Шумова постепенно поднялось, он снисходительно взглянул на меня и отчетливо произнес:
– Э‑ле‑мен‑тарно. Я как увидел эти руины под номером сто сорок два, сразу подумал: по доброй воле сюда не попрешься с чемоданом алмазов. Тут все дело в женщине. И сначала я думал – жена. Или любовница. А потом, когда уже зашел в комнату, увидел на столике рядом с косметикой старую черно‑белую фотографию: мальчик и девочка. Оба тощенькие и белобрысые. Девочка чуть повыше, мальчик чуть пониже.
Девочка чуть повыше, мальчик чуть пониже. Мальчик в очках. Получается, что это ее брат...
– Потрясающе, – сказал я с подобострастной улыбкой.
– Ага, – сказал Шумов. – Особенно с удостоверением. Вот что значит долгое воздержание от работы. Теряю былую хватку.
– Найдешь, – приободрил я сыщика.
– Я знаю, – ответил тот и уставился в окно.
2
Удивительно, но в трамвайном вагоне я не только постепенно согрелся, но даже и задремал. Впрочем, счастье было недолгим – Шумов бесцеремонно растолкал меня, чтобы, лучась счастьем, сообщить:
– Я понял.
Я тупо моргал, глядя ему в лицо и соображая, а где это я вообще нахожусь. Потом я вспомнил Пушкинскую улицу, вспомнил томительное ожидание трамвая, вспомнил бдительную кондукторшу... Я только не понял, что же понял Шумов. Я ему прямо так и сказал.
– Насчет Треугольного, – пояснил Шумов. – Он тоже ищет тело Мухина. Вопрос: откуда он знает про алмазы и про деньги, ведь он же не участвовал в сделке, как Тыквин? Ответ: Треугольный – это человек, у которого Мухин спер алмазы.
– Иди ты, – сказал я, чтобы хоть что‑то сказать.
– Смотри сам, – предложил Шумов. – Мухин сказал тебе сначала, что пахал на алмазных рудниках. Но сейчас мы выяснили, что ни на каких рудниках он не был, а освободился полтора месяца назад из лагерей. И вот он появляется через полтора месяца весь упакованный с ног до головы, в позолоченных очечках, а в руках у него два чемодана алмазов, которые он торопится толкнуть. Откуда на него свалилось такое счастье?
– Нашел? – предположил я.
– Это еще Ильф и Петров писали: все крупные современные состояния нажиты нечестным путем. Твой Мухин спер алмазы у Треугольного. А Треугольный, который Хруст, сел Мухину на хвост и теперь носится по городу, чтобы вернуть алмазы. Они ждали его в гостинице, но он туда уже не вернулся, зато туда приперся ты. И оставил администраторше свой адрес. Как последний кретин.
– Иначе бы она меня не пустила в мухинский номер, – виновато сказал я. – Да и адрес я оставил не свой, а лимонадовский.
– Тем не менее они узнали, кто ты такой, и сели на хвост. Но, – Шумов горестно вздохнул, – по твоему внешнему виду было понятно, что ты не тянешь на организатора кражи алмазов. А им был нужен именно главный человек. Тогда они следят за тобой, а ты приезжаешь ко мне...
– Да, – я горестно вздохнул, – но и ты не показался им настолько умным, чтобы умыкнуть два чемодана алмазов...
– Ты забыл – они вломились ко мне ночью. Они не успели разглядеть моего лица. Они выяснили, чья это дача, и решили, что Орлова – это как раз тот самый заказчик ограбления. Директор крупной коммерческой фирмы. Они не подумали, что алмазы попытается толкнуть тот же самый прыщ, что и умыкнул их...
Тут я окончательно проснулся и вспомнил про мухинский «Форд». И про мобильный телефон, что валялся в машине.
– Знаешь, – сказал я Шумову. – Если он мелкий прыщ, то он не потянул бы такое дело. Я имею в виду – в одиночку. Чтобы забрать алмазы у Хруста‑Треугольного, нужно сильно напрячься. Ты же видишь – людей у него навалом. Наверняка при алмазах была неслабая охрана...
– Ух ты, – оценил мои соображения Шумов. – У тебя активизировались клетки мозга! Значит, ты еще не совсем потерян для общества. А что до охраны, то Мухин, наверное, пригласил на дело каких‑нибудь знакомых по зоне, способных на мокрое дело. Потом расплатился с ними и даже не сказал, что же именно они взяли...
– Он с ними не расплатился, – уточнил я.