..
5
В начале второго мы сидели возле пруда в Молодежном парке и плевали в его черные воды. Потому что ничего другого нам делать не оставалось. Разговаривать тоже не хотелось. Я вспомнил, что завтра Тамара поедет на охоту в компании господина Тыквина, и мне захотелось, чтобы завтра с утра пошел снег, чтобы начался ураган, а может быть, даже случилось небольшое землетрясение в районе того охотничьего хозяйства, куда направится эта компания.
– Вот интересно... – нарушил молчание Шумов. Впрочем, ко мне конкретно он не обращался, так что я мог пропустить его слова мимо ушей. – Интересно, за что дают людям такие клички – Пистон и Циркач?
Мимо ушей.
– Ну а тебя, Саня, как в школе звали?
– Хохол, – нехотя произнес я. – Ну и что?
– Ничего. У тебя очень понятная кличка – раз Хохлов, значит, Хохол. А у Пистона же не Пистонов фамилия... Кто, кстати, из них был с Мухиным на зоне – Пистон или Циркач?
– Я уже говорил – не помню. Кто‑то из них двоих. Какая разница? – пожал я плечами.
– Разница есть, – загадочно проговорил Шумов. – Ведь клички‑то у них разные.
– Ну а тебя как звали в школе?
– Константин Сергеевич.
– Не ври. Какая у тебя была кличка?
– Только, чур, не смеяться...
– Больно надо. Ну?
– Меня звали Башка, – медленно произнес Шумов. – Ты обещал не смеяться!
Я в тот момент был далек от веселья. Я вспомнил про шумовскую находку, которая лежала на пне за нашими спинами, и поежился. Мне казалось, что мертвые глаза Америдиса смотрят на нас, а мертвые уши слушают... И вообще мне казалось, что нас тут с Шумовым не двое, а трое.
– Будто бы знали эти козлы, что в один прекрасный день в Молодежном парке я выловлю... – Шумов оглянулся и тяжко вздохнул. – Что‑то у нас с тобой все разговоры заканчиваются одним и тем же.
– А о чем же еще думать?
– Думать? – Шумов закрыл глаза. – Думать, думать... Много о чем надо думать. Надо думать о том, что делать с этой головой. Надо думать о том, где же все‑таки тело Мухина... Черт, уже голова заболела. Моя голова, а не товарища Америдиса. У него голова уже не болит, – с завистью сказал Шумов. – Вот ведь судьба у человека – в Москве обитал, бриллианты в зубы вставлял, а кончил как? В вонючем пруду за тысячу километров от Москвы. Да еще в расчлененном виде. И помогли ему эти бриллианты? Ни хера! Загремел вместе с бриллиантами в подводную братскую могилу! – Шумов внезапно замолчал. – В подводную братскую могилу. Как говорят эксперты, сюда сбрасывает своих мертвяков Тыква. И если мы находим здесь деталь от товарища Америдиса, это должно означать...
– Что Тыква убрал Америдиса! – вскочил я. – Только нам‑то что с того?
– А ты думаешь, Америдиса ищет только милиция? Ты думаешь, у Америдиса нет влиятельных друзей, которые готовы в клочья порвать убийцу этого типа? Причем им не нужно будет устраивать судебное заседание, им не нужно будет заключение следствия. Вот, – Шумов показал на голову, – этого будет достаточно. Они порвут Тыкву на молекулы и... И это решит твои проблемы. А мои останутся со мной, потому что Треугольный все еще будет где‑то бегать.
Шумов плюнул в воду и снова погрузился в тяжкие раздумья. Его мокрая голова для профилактики простуды была обмотана белым шарфом, что делало сыщика похожим на восточного мудреца в чалме, застывшего в размышлениях о вечных истинах. Лично я на звание мудреца не претендовал, но доказать, что я не идиот, было просто необходимо.
Я решительно вырвал из кармана заветную салфетку... И оказалось, что она намокла и превратилась в жалкий бесформенный комок, на котором не читались никакие мои тезисы. И я щелчком пальцев отправил бывшую салфетку в пруд.
Потом я сел рядом с Шумовым и попытался быть умным без шпаргалки. Чувства у меня были примерно такие же, как и в пятом классе, когда меня выставили на школьную линейку приветствовать спонсоров, а я потерял бумажку со словами.
– Я тут подумал... – сказал я. – В общем, пришло мне тут в голову...
– Это интересно, – отозвался Шумов, не отрывая глаз от пруда.
– Ведь, судя по кличке, Барыня – это такая сильная женщина.
– Культуристка?
– Не в этом смысле. В смысле, что она рулит кем‑то. Возглавляет кого‑то. Ты вот называешь Орлову «хозяйка»...
– Ну и что? – Шумов отвлекся от созерцания воды и с интересом посмотрел на меня.
– ...а кто‑то называет ее Барыня. Ты же не можешь знать всего про ее дела. И, может быть, она действительно отправила Мухина спереть алмазы у Хруста. А Мухин переусердствовал и не просто спер алмазы, но еще и выпендрился – оставил записку. В смысле – не рыпайся, а то Барыня будет сердиться. А Хруст не испугался и взорвал лимузин. Так что Орлова на самом деле виновата, и никакое это не совпадение...
Шумов терпеливо ждал, пока я закончу, а мне показалось, что я слишком туманно выразился и суть моих слов ускользнула от Шумова. Поэтому я еще раз повторил:
– Орлова – это Барыня. Мухин работал на нее. Вот так... Это версия такая. Просто версия. Я не настаиваю...
Я вдруг с ужасом подумал – а что, если я прав? А Шумов повязан с Орловой, он жил в ее доме... И у него в кармане револьвер.
– Версия интересная, – изрек наконец Шумов. – Она пришла мне в голову сразу, как только ты рассказал про записку, которую оставил Мухин...
– Да? – разочарованно выдохнул я. – И что?
– Пока ничего, – пожал плечами Шумов. – Понимаешь, у меня нет иллюзий насчет Орловой. Может быть, она и есть Барыня. Может быть, по ее наводке Мухин увел у Хруста алмазы. Может быть. Доказательств у меня пока нет.
– Но ты ей все же не доверяешь?
– Знаешь, Саня, – вздохнул Шумов, – у меня кое‑какой опыт по распутыванию всяких странных историй имеется... И вот какой вывод я сделал: я до сих пор живой, потому что не доверял никому. И сейчас я тоже не доверяю никому, а не только Орловой.
– Понятно... – сказал я, а потом сообразил: – Что, и мне тоже не доверяешь?
– А чем ты лучше других?
– Ну, тогда и я тебе не доверяю! – с мстительным удовольствием выпалил я.
– Твое законное право, – хладнокровно ответил Шумов.
6
Если Шумов что‑нибудь и надумал в своей позе восточного мудреца, то мне он об этом не сказал. А я уже точно ничего не придумал, я хотел только убраться с наводящих тоску берегов черного пруда.
Багор Шумов припрятал в укромном месте и закидал листьями.
– На всякий случай, – пояснил он. – Вдруг Тыква еще кого‑нибудь прибьет и сбросит сюда. А у нас все уже подготовлено... Хотя лучше бы все же познакомиться с каким‑нибудь водолазом.
– А искать Мухина мы сюда не вернемся?
– Искать Мухина мы теперь будем по‑другому, – решительно сказал Шумов, и я понял, что мудрец в белом шарфе, обмотанном вокруг головы, что‑то все же надумал. В подробности он вдаваться не стал, а я не расспрашивал. И вообще – меня больше волновала не шумовская голова в шарфе, а голова гражданина Америдиса.