– Что? – не понял я и ринулся вперед, чтобы рассмотреть поближе что‑то неизвестное, но Шумов оттолкнул меня назад и прошипел с неподдельной злобой:
– Ну куда же ты прешь! Все у тебя под ногами, ты же затопчешь...
Я посмотрел на серый песок у себя под ногами. Справа было черное пятно от давнего костра, слева – россыпь битого бутылочного стекла, едва прикрытая опавшими листьями. А впереди – чуть заметный след от автомобильных покрышек.
– Въехал? – спросил Шумов, и я не понял, про кого это он – про меня или про машину, которая здесь была. Я только подал Шумову руку и сказал:
– Позитивное пьянство – сильная штука.
– Значит, въехал, – сказал Шумов, пожимая холодными пальцами мою ладонь. – Раз въехал, так бери багор и иди вылавливай своего Мухина. Я тебе просто как на блюдечке все преподношу... – Он посмотрел мне в лицо и махнул рукой: – А‑а‑а... Чем ждать, пока ты решишься, проще самому все сделать!
Он выхватил у меня багор и стремительно кинулся к воде, вошел сначала по колено, потом почти по пояс...
Я испугался, что Шумов сгоряча забудет остановиться и уйдет под воду с головой, но сыщик в последний момент тормознул, взмахнул багром... И действительно ушел под воду с головой. Багор каким‑то чудом оставался вертикально торчать над прудом.
Секунду спустя Шумов вынырнул обратно, что‑то яростно вопя. Держась за багор, упертый в дно, он выпрямился, нашел меня взглядом и проорал, отплевываясь:
– Да поскользнулся, мать его!!! Не дно, а мусорная свалка! Камень под ногу попал! Здоровый такой, подонок...
Шумов запустил руку в воду, чтобы продемонстрировать виновника своего падения, но, когда рука снова показалась над водой, челюсть у меня отвисла, а у Шумова из другой руки выпал багор.
Потому что в левой руке Шумов держал за волосы человеческую голову.
4
– Надо было взять с собой две бутылки, – с сожалением заметил Шумов, сидя на коряге и стягивая с ноги резиновый чехол. – Кто ж знал, что найти в этом болоте мертвяка – такая тяжкая работа?
– Да мне, в принципе, не холодно, – сказал я, не став уточнять, что лихорадит меня действительно не от холода, а от шумовской находки, которая теперь лежала на пне в паре метров от меня. Кроме головы, ничего найти не удалось – прилив энтузиазма у Шумова сменился такой же глубокой апатией, а я, посмотрев на бледно‑серый шар с волосами, бывший когда‑то чьей‑то головой, не мог заставить себя полезть в воду и вылавливать там все остальное. Ну не было у меня настроения.
– Да мне не для согрева бутылка нужна, – объяснил Шумов. – Мне бутылка нужна, чтобы тебе мозговой штурм устроить. Чтобы ты пришел в себя и узнал Мухина.
Я промолчал.
– Ты же вон до какого состояния раскис, – сокрушался Шумов. – Не можешь узнать старого приятеля! А принял бы – глядишь, и вспомнил...
– Мне надо два ящика водки выпить, чтобы принять ЭТО за голову Мухина, – упрямо сказал я. – ЭТО – не Мухин. Это черт знает кто.
– Ну как же не Мухин? Искали мы Мухина! А нашли не Мухина?! Да это у тебя бред!
– Это у тебя бред, – не согласился я. – Ты выжрал целую бутылку водки, и теперь у тебя все Мухины.
– Лично я Мухина не видел, – признался Шумов. – Поэтому ничего точно сказать не могу. А ты его видел. Поэтому ты его должен опознать. Вот тебе его голова. Ну?
Я через силу еще раз взглянул на серый шар на пне и отрицательно покачал головой.
– Тебя смущает, что на нем нет очков, – понял Шумов. – Вот оно в чем дело.
– Вот оно в чем дело...
– Меня смущает, что у него нет огнестрельных ран в голове! – взорвался я. – Меня смущает, что Мухин был блондином, а этот почти лысый...
– Это у него в воде рыбы съели, – заявил Мухин.
– Волосы съели?
– Да, а что? Ты знаешь, какие тут рыбы? Они все, что угодно, сожрут! И волосы в том числе!
– Он просто не похож на Мухина, – устало проговорил я. – Не похож – и все.
– Конечно, полежал в воде, слегка раздулся... Черт, неужели и тут лажа? – задумчиво проговорил Шумов. Он разложил на коряге чехлы для просушки, подошел к голове и – к моему ужасу – взял ее в руки. Теперь со стороны Шумов напоминал принца Гамлета в сцене на кладбище. Не хватало только причитаний на тему «Бедный Йорик». Вместо этого Шумов выдал иной текст:
– А ведь это хорошо, что башка не мухинская. Ведь если у Мухина на шее болтался ключ от ячейки, то вот эта шея – а где ключ? Ключа мы не наблюдаем. И вряд ли он за что‑то зацепился на оставшейся части тела. Нет, лучше будем считать, что это не Мухин... А кем же тогда будем его считать? Безымянной жертвой Тыквы? Покойся с миром, дорогой товарищ, – Шумов явно примеривался зашвырнуть голову обратно в пруд. – Быть может, от тебя был толк при жизни, но сейчас от тебя толку нет никакого...
– Это Америдис, – сказал я.
Шумов от неожиданности едва не уронил голову на песок.
– Кто‑кто? – переспросил он. – Какой еще Америдис?
– Это такой финансовый деятель из Москвы, – пояснил я. – Он с неделю назад пропал, и его вся городская милиция ищет. И ФСБ. И еще из Москвы комиссия приехала.
– Вот ведь как удачно вышло! – сказал Шумов, по‑новому разглядывая свою находку. – А там за его голову не объявили никакого вознаграждения? Именно за голову. Хотя если вознаграждение большое, то я могу поискать и другие недостающие фрагменты...
Внезапно он нахмурился и неодобрительно посмотрел на меня:
– А откуда ты знаешь, что это Америдис? Мухина ты не узнал, а какого‑то Америдиса сразу признал? Родственник он тебе, что ли?
– Мухина я не узнал, потому что это не Мухин! А Америдиса я узнал, потому что фотографию его видел! И это – он! Подполковник Лисицын, которого в «Антилопе» позавчера убили, занимался делом Америдиса и показывал мне его фотографию! И Карабасу он показывал!
– Меня мало волнует, что показывал подполковник Лисицын человеку по имени Карабас, – язвительно отозвался Шумов. – Это их личное дело. Хотя... Если Лисицына убили за то, что он искал Америдиса, мне страшно представить нашу судьбу, потому что мы Америдиса нашли. Все‑таки придется утопить этого товарища еще раз...
– ...и еще я разговаривал с оперативником после смерти Лисицына, – по инерции выкрикивал я Шумову. – И он мне тоже показывал фотографию! И говорил про особую примету...
– Особая примета? На голове? – засомневался Шумов. – Разве что татуировка за левым ухом. Больше на этой голове ничего примечательного нет... Да и татуировки, честно говоря, тоже нет.
– Там не татуировка, – торжественно сказал я. – Там бриллиант.
– За ухом? – Шумов прыснул. – Нет, это уже у тебя глюки начались от переохлаждения...
– Не за ухом. В зубе. В верхнем ряду спереди.
Наступила пауза, которую Шумов нарушил минуту спустя, тщательно осмотрев ротовую полость мертвеца:
– Знаешь, у Генриха, который юрист, есть один знакомый ювелир...
5
В начале второго мы сидели возле пруда в Молодежном парке и плевали в его черные воды.