— Гроздевый объектив был изобретен кельнской фирмой “Оптика”…
Работы велись в строжайшем секрете, но Ван Борен пронюхал об этом и сумел заполучить изобретение. Он работал на этого человека…
Он указывает ногой на труп Франца.
— Ну и?..
— Он должен был переслать им детали объектива в коробке с засахаренными фруктами.
— А дальше?
— Но он не доверял ему и положил простые кусочки стекла. Вместо обещанной суммы он получил два выстрела из револьвера, когда однажды ночью шел по темной улице. Он остался жив, но понял, что его страхи обоснованны: ему нечего было ждать от этого человека. Чувствуя, что за ним ведется охота, он остановился в отеле, чтобы подождать развития событий… Он предупредил только одного человека…
— Свою жену?
— Нет. Своего друга Рибенса… Он не знал о связи парня с его женой. Рибенс увидел возможность избавиться от мешавшего мужа и заработать большие деньги. Он сговорился с Шинцером. Не знаю, какую сделку они заключили… Шинцер стал следить за Ван Бореном. Тот заметил слежку, испугался и послал стекла объектива своей жене…
Наверняка он собирался бежать за границу, избавившись от драгоценного груза, и, оказавшись в безопасности, ждать, когда неверная супруга привезет ему деньги за продажу изобретения… Отправив посылку по почте, он пошел предупредить жену. Он больше не рисковал, что у него украдут объектив, но хотел разработать вместе с ней план. Она была его последним шансом. Он пришел к ней, преследуемый Шинцером.., и мною.
Полагаю, что, собираясь позвонить в дверь, он услышал шум, навострил уши и уловил очень поучительный разговор между Рибенсом и своей женой.
Не так ли, мадам?
Югетт не отвечает. Она сжалась в комок и лежит неподвижно.
— Тогда, — продолжает Глейтц, — этого сына почтенного семейства охватило отчаяние…
— И он бросился в шахту лифта?
— Совершенно верно. Я размышляю.
— Да, все объясняется… Как вы узнали так много?
— Я шел по следу Ван Борена несколько дней. Я работаю на фирму “Оптика”. К этим выводам меня привело сопоставление фактов…
— Браво, отличная работа. Кажется, вы приумножите славу вашей знаменитой фирмы. Он кивает:
— Стараюсь…
— Лично я считаю, что Рибенс уже долгое время работал с Шинцером, потому что у него в квартире лежала коробка с засахаренными фруктами, которая.., является первой, о которой вы говорили!
По взаимному согласию мы обращаемся к Югетт:
— Дорогая мадам, вы можете сообщить нам полезные сведения…
— Я ничего не сделала! — говорит она. — Ничего! Это Жорж! Жорж!
Он… Он входил в организацию, это он подключил Франца к этому делу, а я…
Эта стерва меня раздражает. Я отвешиваю ей два или три пинка, заставляющие ее взвыть.
— Ах ты сука! — рычу я. — Ты упала в объятия толстого фрица и…
Глейтц кашляет.
— Ой, простите, — извиняюсь я, — это наследственное. Бывают моменты, когда простой человек забывает, что наши страны теперь строят взаимоотношения на новых основах.
Он улыбается.
— У нас тоже, комиссар… Югетт плачет.
— Я хотела разбогатеть, я…
— И тогда ты задумала вместе с Францем грязное дельце, так, мразь дешевая? Ты заманила Рибенса сюда, оставив ему записку. Вы его оглушили, а ночью отвезли в его дом.
— Я не хотела, чтобы его убивали… Я… Это Франц перерезал ему горло.
— Шинцер узнал, что делом занимается Глейтц, ты знала о моем участии… Чтобы подстраховаться от неприятной случайности, вы велели этой бедной девочке (я показываю на труп Жермен) получить посылку…
Она падает на пол, извиваясь, как в тот момент, когда я сообщил ей, что она стала вдовой… Но на меня это не действует. Вместо уксуса я привожу ее в чувство пинками.
— Не убивайте ее! — говорит Глейтц.
— Что? — удивляюсь я.
— Вы испытываете жалость?! Это из чего же теперь делают немцев?
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Толстяк Берюрье, чьи остроты я несколько раз цитировал, стоит в коридоре перед дверью в кабинет Старика. Заметив меня, он начинает махать рукой.
— Ну наконец-то, вот и ты! — восклицает он. — Сейчас тебе будет больно.
— Старик злой?
— Как черт!
Захожу…
Он сидит спокойный, холодный, лоб цвета слоновой кости поблескивает в свете лампы, манжеты сверкают чистотой, взгляд каменный…
— Браво! — говорит он.
— После, — перебиваю его безапелляционным тоном. — Сначала дайте рассказать… И я рассказываю… Все! Когда я закончил, он качает головой.
— Да, действительно любопытное дело. Понимаю, почему… Однако, Сан-Антонио, есть вещь первостепенной важности, без которой не может функционировать ни одна организация…
Так, это надолго — проповедь о дисциплине! Когда он истощил свою тему, я достаю из кармана конверт.
— Это вам в качестве утешения, патрон.
— Что это?
— Гроздевый объектив! Всей гроздью! Разве вы не хотите, чтобы Франция получила его раньше всех стран мира? Он выпучивает глаза.
— Но.., но… Сан-Антонио…
— Да, шеф?
— Это… Вы же сказали, что детали объектива забрал Глейтц…
— Он отдал их мне, вот и все!
— Добровольно? — недоверчиво спрашивает он. Я пожимаю плечами.
— Увы, нет. Он заупрямился, и мне пришлось рассердиться… Видите ли, босс, “сердечное согласие” с соседями наступит еще не скоро!