Мир перед глазами экс-антиквара перевернулся и встал с ног на голову. Все, что случилось за последние полчаса было тем самым случаем, который имеет место лишь раз в жизни, причем в жизни не каждого человека: это был тот самый исторический момент, когда разносчик мороженного становится миллионером, а второсортная певичка – гранд-дамой Голливуда. Давыдович торопливо затряс головой, опасаясь, что директора занесет, и он передумает.
ГЛАВА 19. ЯВЛЕНИЕ ГЕРОЯ
Женя застряла. Никогда ранее ей не было знакомо состояние какого-то ступора и полного непонимания происходящего.
Она сидела на этой скамейке в зале ожидания, холодном и грязном, смотрела на бесконечные людские потоки, в которых не было ни одного знакомого лица, и постепенно погружалась в какое-то тупое оцепенение. Сперва у нее отнялся головной мозг, потом – спинной, и, в конце концов, прекратили свою жизнедеятельность все внутренние органы и отекли конечности.
Она сидела на лавке, обнявшись со своим рюкзаком, и больше всего на свете была похожа на восковую куклу из Британского музея.
Ей самой было не вполне ясны причины такого явления, да она в тот момент о них и не думала. Можно было объяснить это все влиянием магнетизма людских масс, которого раньше Женя никогда не ощущала на себе, а потому поддалась ему так быстро и легко. Странным было, что она не села вместе со всеми на какой-нибудь уж очень популярный поезд и не отправилась, куда глаза глядят, что, впрочем, не противоречило ее планам.
Наконец, наступила ночь и мельтешение постепенно стихло. Зато теперь со всех сторон доносился различной силы и тембра храп. В голове Жени постепенно стало проясняться, но не настолько, чтобы понять, что происходит. Тут чрез ее вытянутые ноги кто-то споткнулся и она вышла из анабиоза:
– Куда прешь, козел? – зло сказала она исподлобья посмотрела на на виновника ее пробуждения.
Это был молодой человек, чья наружность явно говорила о том, что в табеле о рангах среди своих сверстников он находится в касте «неприкасаемых», а, если говорить языком более современным, он попросту лох. Об этом говорило все в его наружности – и широкое лицо, и оттопыренные уши и совершенно маленькие глазки с короткими тупыми ресницами, и губастый рот, и какая-то мешковатая одежда. Но более всего убивала его манера смотреть на собеседника во все глаза и глупо улыбаться во весь рот.
– Извини, – смущенно склонив голову на бок сказал он.
Женя что-то фыркнула и прикрыла глаза в знак того, что ей больше не о чем говорить со столь недостойным ее внимания объектом. Парень же так, видимо, не считал, а потому плюхнулся рядом на скамейку и проникновенно спросил:
– Слушай, а ты куда едешь?
Звук этого голоса выводил Женю из себя: как будто из какой-то бочки разносились звуки испорченного магнитофона.
– В Казантип. Навестить любимую атомную станцию.
– Здорово, – заявил парень. – А я – в Болгарию. Виноград собирать.
Женя даже глаза открыла от подобной глупости.
– Ты че, гонишь? Какой тебе там виноград зимой?
Тут ей на ум пришло, что она просто беседует с каким-то приезжим дурачком или наркоманом, который может быть и опасен. Женя присмотрелась повнимательнее к своему навязчивому соседу. Да нет, вроде глаза не мутные и не красные. Ясные такие наивные зенки, как у деревенского ПТУшника. Женя снова отвернулась, решив, что это очередной запущенный случай идиота обыкновенного, а она насмотрелась на них столько, что этот просто не стоит никакого внимания – мелковат.
– Поехали со мной, – продолжал парень. – Там хорошо.
Тепло.
– Я и здесь не мерзну, – ехидно отозвалась Женя.
– А я тебе вот что скажу. Если ты хочешь избавиться от своего сплина, то лучшего способа, как сгонять за кордон ты просто не найдешь. Хочешь пирога?
Не дождавшись ответа от Жени, которая по-прежнему усиленно делала вид, что она спит, парень начал шуршать пакетом. Когда шуршание закончилось, до Жениных ноздрей донесся такой аромат, какого на не ощущала никогда в жизни. Рот ее моментально наполнился слюной, а голова, как радар на ракету, повернулась в сторону, откуда доносился дразнящий запах.
Женя только сейчас осознала, что ничего не ела около суток. Ничего нельзя было поделать – приходилось брать еду из рук неприятного ей во всех отношениях человека.
– Пирог? – решила сперва понабивать себе цену Женя.
– Где взял? У вокзальных теток купил? С собачачьим мясом?
– Не, зачем? Бабушка испекла, с луком и с яйцом.
– Лук? Фу, какая гадость! – челюсти Жени непроизвольно задвигались, автоматически реагируя на нужный раздражитель.
– А ты ела когда-нибудь? – чуть обиженно поинтересовался парень.
– Не-а.
– А ты попробуй, – и румяный бок пирога очутился так близко от Жениного лица, что ничего не оставалось, как раскрыть рот и откусить порядочный кусок.
Прожевав, Женя поняла: теперь она будет питаться исключительно пирогами с луком и яйцом.
– У тебя еще много есть? – осторожно разведала она кредитоспособность нового знакомого.
– Да нормально, – снова широко улыбаясь ответил он.
– Меня, кстати, Илья зовут.
– Илья? Странное имя. Ты иностранец, что ли?
– Да не, это русское имя, только очень старое.
– А, ну да, – согласилась Женя припомнив, что в последнее время называть детей всякими экзотическими именами стало очень модно.
– А тебя как звать? – не отставал Илья.
– Джин, – неохотно ответила Женя.
– Это по-русски как?
– Женя.
Илья промычал что-то вроде «и мне приятно» и продолжал обрабатывать Женю с полным знанием своего дела.
– Решайся! – с жаром проповедовал Илья. – На что похожа твоя нынешняя жизнь? Так, детские игрушки. А жизнь должна быть – вечной борьбой не на жизнь, а на смерть…
– Зачем? – вытирая жир с подбородка поинтересовалась Женя.
На этот вопрос у Ильи не было определенного ответа. Он посмотрел куда-то вдаль и сказал:
– Потому что надо.
Женя пожала плечами, дожевала последний кусок пирога и ответила:
– А по-моему все, что тебе действительно надо – это поехать в свой Урюпинск – или что там – и поискать какого-нибудь подходящего психиатра, охотно вправляющего мозги таким придуркам как ты.
Она бросила на Илью еще один презрительный взгляд и собралась было уходить.
– А ты была на Ибице? – бросил ей вслед наугад Илья.
Услышав магическое название Женя остановилась, как вкопанная. Никто на свете, даже скептическая Жени, не могла без трепета душевного слышать это модное название. Остров был культовым – на нем не только лежали кучи загорающего мяса, на нем оттяжно тусовались ВСЕ СКОЛЬКО-НИБУДЬ СТИЛЬНЫЕ ЛЮДИ.
Женя ну очень сильно хотела стать такой же стильной – в поисках собственного стиля прошла вся ее недолгая жизнь.
Она вошла в неписанные анналы местной истории, как девушка, первая проколовшая себе язык – она сделала это в возрасте трех лет. Но возрастающая популяризация модных достижений сводила на нет все ее усилия: вскоре поголовно все московское население было увешено серьгами по всем, даже самым неожиданным частям тела.
Женя не сдавалась. Она решила пойти в своем нон-конформизме до самого конца, совершив такое, что ее обществом было расценено не иначе, как пощечина. Женя – даже страшно об этом подумать! – наотрез отказалась пользоваться услугами каких бы то ни было электронных средств связи. То есть, как это ни странно, коренная москвичка не имела не то что бы «аси» или «мыла» в «инете», и не то чтобы телефона последней модели. У нее не было даже элементарного пейджера.
Этот факт не только шокировал окружающих. Он их просто сбивал с ног. Снежана Игоревна, тщетно пытавшаяся тайком засунуть Жене хоть плохонький мобильничек в рюкзак дочери, ежевечерне пила валерянку, обнаружив, что Женечка выбросила телефон или пейджер при первых же попытках несчастного устройства произвести хотя бы какой-нибудь звук. Женю пытались даже лечить у психиатра, но тот сказал, что такая реакция совершенно нормальна, чем лишил себя какой-либо клиентуры.
Однако, при всех трудностях социальной адаптации в этом случае, как ни странно, нашелся один плюс: никто никогда не мог побеспокоить Женю, если она сам того не хотела. Она могла пропадать где угодно, с кем угодно и сколько угодно – родители и преподаватели никогда не могли ее обнаружить и пресечь. Этому факту немало дивился Женин сообразительный брат, которого папины головорезы извлекали бывало с самого дна городской ночной жизни, и он никак не мог сообразить, как им это удалось.
И так у Жени было во всем.
А потом еще этот гнусный папа, чье существование отравляло ей всю жизнь и было причиной ее непреходящей депрессии, отказался купить ей путевку на Ибицу в тот момент, когда об этом чудесном местечке только-только начинали говорить. В прошлом году папа вдруг вспомнил о ее желании и подарил дочери злополучную путевку и совершенно не понял юмора, когда его золотце подарила билет на самолет какому-то уроду, встреченному ею на улице.
Когда он поинтересовался, отвечает ли она за свой поступок, Женя сказал, что более глупого вопроса она в жизни не слышала и выпрыгнула из машины. Она не покалечилась: школа рукопашного боя под руководством Маринки не позволило ей совершить подобную глупость. Однако нанесенная ее психике рана была очень глубока и отвратила ее от семейной жизни навсегда.
Теперь же какой-то идиот на каком-то дурацком грязном вокзале спрашивает ее, не бывала ли она на Ибице. Женя медленно повернулась и, сузив зрачки, сквозь зубы процедила:
– Нет, не была. И не собираюсь. Пусть туда ездят всякие идиоты, типа тебя!
– Так вот, – пропустив мимо ушей подчеркнуто агрессивную реплику, совершенно дружелюбно провозгласил Илья. – Я знаю места в сто раз лучшие.
Женины ноги подкосились, она брякнулась на жесткую лавку, совершенно не ощутив ее при этом, и посмотрела на Илью так, словно он был зеленоглазым и широкоплечим гангстером.
– Где? – простонала Женя, подобострастно заглядывая Илье в глаза, словно он занимал ту самую должность, на которую намекало его имя.
– Ну, – стал выделываться, почувствовав коньюнктуру, продуманный парень. – Ты все равно не поедешь со мной – тебе ведь не под силу расстаться с этой клоакой.
Илья пренебрежительно повел рукой в сторону загорающейся огнями Москвы, видневшейся в грязноватое вокзальное окно.
Женино потрясение было чрезвычайным: она впервые видела, чтобы явный провинциал так отзывался о прекрасной и недоступной ему столице нашей Родины. Женя поняла, что перед ней – личность легендарная и героическая, и этого момента истины хватило ей, чтобы раз и навсегда решить для себя, что она последует за ним на край света, потому как он по-настоящему крут. Женя проглотила обильную слюну и спросила:
– А что для этого надо?
Илья неторопливо содрал этикетку с шоколадки «Финт» и лениво спросил:
– Паспорт с собой?
* * *
Валик не стал напрягать голову и задумываться, почему появление этой девицы так испугало его товарища. Он просто принял это, как должное. Он бы сам ее испугался, если бы видел впервые. Но, слава богу, он с ней уже встречался и поэтому более спокойно отнесся к тому, что она так невовремя появилась на пороге его комнаты.
– Мне сказали, что она дома, – продолжала девушка, с интересом поглядывая на трясущийся кроссовок, который торчал из-под кровати.
– Тебе наврали, – хладнокровно заявил Валентин. – Ее здесь нет и не знаю, когда она здесь будет.
– Интересно, – заметила девица. – А когда ты ее в последний раз видел?
Валик подумал с минуту и ответил:
– Сейчас уже и не вспомню. Что-то очень давно. Хотя, меня самого дома давненько не было.
– Ага, – сказала девица и вышла.
Выждав минуту, Валик заглянул под кровать и спросил:
– Лель, ты выбираться оттуда собираешься?
Друг перестал дрыгать пяткой и закорячился наружу. Когда из-под кровати показалась его голова, на ней лица не было.
– Ты чего? – испуганно спросил Валентин.
– А… а… а…
– Что?
Лелик перевел на друга свои вытаращенные глаза и спросил:
– Ты это видел?
– Что – это?
– Ну… – Лелик указал на только закрывшуюся дверь.
– Видел. Да ты не дрейфь. Маринка – девушка хорошая, даром что такая грозная. Не боись, она своих не трогает.
– Какая Маринка? Это мой глюк! – возмутился Лелик.
– Какой еще глюк? Ты о чем? Мы же с тобой уже выяснили, что нас давно уже не прет и все хорошо.
– Ты уверен? – все еще заикаясь переспросил Лелик стал с опаской перемещаться в направлении двери, чтобы убедиться, что глюка и след простыл.
Однако, у него так и не хватило смелости сделать решительный шаг и открыть дверь. Он тяжко вздохнул и повернул обратно.
– Значит, эта девушка – реально существующий персонаж, и ты с ней хорошо знаком? – переспросил он у товарища, который с подозрением разглядывал откуда-то взявшуюся дырку на свитере.
– Ну да, – подтвердил Валик. – Она с моей сестрой спортом занимается.
Лелик был не в силах осознать столь сложный психологический феномен, а потому остановился посредине комнаты и стал потусторонним взглядом рассматривать носки Валентина.
Тот перехватил взгляд и смущенно спрятал ноги под диван, подозревая, что там тоже образовалась дырка, которую он не заметил, и заботливо спросил:
– Ты чего? Флеш-бэкаешь?
Лелик поднял глаза и в них, к удивлению Валентина, совершенно не привыкшему к подобного рода зрелищам, стояли самые настоящие крупные слезы.
– Лелик? – испуганно кинулся к другу Валентин, путаясь в носках. – Лелик, держись, брат, все будет!..
Лелик, как ни странно, держался и даже улыбался так, словно увидел Чуйскую долину в полном цвету.
– Знаешь, Валя, – сказал он. – Иногда людям кажется, что они живут в прагматичном и злом мире, в жутком мире чистогана.
Валентин остановился, как вкопанный, опасаясь, что это странное состояние окажется заразным и перекинется на него: не хватало еще, чтобы и его перестали понимать люди. Лелик между тем продолжал в том же невыносимом тягомотном тоне, который свидетельствовал о глубочайшей депрессии и приступе суицидального синдрома:
– А я знал, – Лелик величественно шмыгнул носом. – Я верил – это случится. И это случилось.
– Что? – еще более перепугался Валентин. – Что случилось? Ты только не молчи, Леля, говори – я с тобой!
Закрыв глаза и втянув воздух ноздрями с громким свистом, Лелик торжественно произнес:
– Знамение.
– Какое знамение? – заинтересовался Лелик, наступая на кнопку записи магнитофона, чтобы увековечить очередной гениальный гон своего друга. Научно это называлось визионерскими откровениями.
– Знамение, говорящее о том, что я встретил человека, предназначенного мне судьбой…
– Чего? – выражение лица Валентина переменилось на противоположное тому, которое уже битых три минуты царило на лице его товарища, то есть – на презрительное.
Лелик поднял на него затуманенные глаза и произнес с крайней экспрессией:
– Ты понимаешь, что эта девушка, эта… Марина… Она мне привиделась еще до того, как ее встретил сегодня у тебя.
И знаешь, в какой ситуации она мне предстала?
Валентин не знал, что и сказать.
– Она меня спасла из склепа. Вывела из темноты буквально. Как это символично! Я блуждал в темноте и вся жизнь моя была ошибкой!
Лелик театральным жестом прикрыл глаза рукой, и только тут Валентин понял, к чему приводит чрезмерное увлечение женскими сериалами. Лелик жил в одной комнате со своей сестрой и вот – дожился.
– Лель, ты брось. Марина – девушка, конечно, видная, но не стоит из-за нее так расстраиваться.
– Да нет же, ты не понимаешь! Весь смысл моей жизни теперь сводится к служению ее интересам…
– Да ладно ты, брось! – горячился Валик. – Если тебе от нее че-то надо, так ты ей прямо скажи – она девица простая и бескомплексная, она поймет.
– Бес… какая?
– Ну, сексуальная, что ли. Пойдем лучше ее догоним и ты ей сам обо всем скажешь.