Дома старичок осведомляется:
– Вы, вероятно, хотите обучать классическим языкам сына?
– Себя, – отвечаю я, – и только латыни.
– Но зачем вам латынь? – изумляется мой старичок. Он не привык, чтобы люди на шестисотых "кабанах" учили латынь.
– Хочу, и все, – отвечаю я.
– Позвольте, вы знаете какие‑нибудь иностранные языки?
– По фене немного ботаю, – ответил я, – а латынь я учил в медицинском. Алфавит выучил и еще помню, кажется, "гутен морген".
– Это не по‑латыни, это по‑немецки, – вздыхает профессор.
– Вот что, – профессор, – говорю я, – латынь мне надо знать через неделю. Профессиональная, понимаете, необходимость. Я вам плачу за три часа каждый день, каждый час – двести баксов. Вот вам за первые два дня задаток – и начинаем.
И вытаскиваю из кармана столько зелененьких, сколько бедняжка за всю свою жизнь только в кино видел. Старичок глядит на меня так, словно через неделю меня пошлют киллером в Древний Рим.
* * *
Вот вечером я возвращаюсь от профессора, и я усвоил от него столько новых слов, сколько я не усваивал с семи лет, когда на моих глазах дядя Коля вдруг начал выражаться насчет своей супруги, а Асмодей в это время приходит с рынка с целой корзинкой продуктов и ставит для меня в духовку пиццу, а себе отваривает сосиски, и мы садимся наполнить себе брюхо.
Надо сказать, я непривередлив в еде, но тут запах этих сосисок, срок годности которых истек еще при Хрущеве, нехорошо на меня действует, и я начал орать.
– Слушай, у тебя потрясающие вкусы. Что ты все время гадость какую‑то в рот суешь? Как ни купишь водку – так поддельная, если чебурек – так с собачатиной, вот теперь сосиски! Это ж отрава!
– Самая вкусная пища, – объясняет Асмодей, – это та, в которой больше греха. Я, конечно, не знаю, как тебе на вкус эти креветки, которые ты жрешь, но только в них всего‑то и греха, что порция на двадцать граммов меньше положенного. Что же касается того чебурека, то меня, во‑первых, обсчитали, во‑вторых, мясо для него было украдено, в‑третьих, вместо масла в тесто клали маргарин, и, кроме того, баба, которая этот чебурек выпекала, прямо рядом с противнем отдалась грузчику. Ведь это вы, люди, питаетесь калориями, а мы, бесы, питаемся исключительно грехом.
Я махнул рукой и, расправившись с креветочным салатом, кинул Асмодею рекламный журнал, на развороте которого красовалась "хонда".
– Воплотить, что ли? – с усмешкой осведомился бес.
И тут меня вдруг как царской водкой ожгло. Дурак я дурак! Какое у нас нынче общество? Постиндустриальное. Что такое постиндустриальное общество? Это такое общество, в котором главным товаром является информация. И вот тут рядом со мной сидит всеведущее существо, а я выпрашиваю у него тачки.
– Отхлынь! – вдруг заявил я. – Ты скажи – ты у нас дух познанья или нет?
– Да.
– Ну так оставь "хонду" на десерт, а мне расскажи, как устроена вселенная.
– Ну, это очень просто, – ответил Асмодей, – мир создал Бог, и сначала он создал небо. Небо же имеет вид двенадцати хрустальных сфер, из которых самая дальняя – сфера неподвижных звезд, а остальные – сферы планет, луны и Солнца, которые вращаются вокруг земли. Мир, как и небесная твердь, состоит из четырех элементов – огня, воздуха, воды и земли. Небо сотворено с помощью огня, и только влага охлаждающих его облаков препятствует тому, чтобы мир сгорел от небесного жара…
– Э‑э, братец! – прервал тут я излияния Асмодея. – Ты откуда этого набрался?
– Нас так в школе учили, – с достоинством возразил бес.
– Мракобесы! Ретрограды! – заявил я. – Ты бы лучше телевизор посмотрел, там как раз на "Мире" очередная авария случилась!
Асмодей смутился и ушел в кухню мыть посуду.
* * *
Неделю я занимался со старичком, и занимался неплохо. По утрам я вкалывал у него, а остальное время сидел дома со своей книжкой, и к концу недели я уже кое во что начал въезжать. Асмодея я все это время держал в квартире. Асмодей, конечно, душка и все такое, но полагаться на него нельзя. Он ретроград, неумеха, двоечник и вдобавок наполовину баба. Он мне делал какие‑то вещи по мелочи: тот же "вольво", штиблеты, спер итальянский унитаз с картинки в "Домовом" и заменил им тот прибор, что стоял в снятой нами хате, но особенно разгуляться я ему не давал.
На пятый день моих занятий с профессором я уже начал рубить кое в каких магических вопросах. В этот день я сходил за покупками. В ларьке на улице я купил апельсинов и груш, а на книжном лотке – справочник по стрелковому оружию. На обратном пути в киоске я подхватил какой‑то глянцевый рекламный журнал.
Вернувшись домой, я очертил круг и произнес надлежащие заклинания. Из апельсиновой косточки я вырастил вполне приличное апельсиновое дерево, которое, правда, покрылось какими‑то вонючими цветками. Поколдовав, я превратил видеомагнитофон, изображенный в журнале, в красивый "Сони". При ближайшем рассмотрении выяснилось, что на деталях этого "Сони" есть надпись "made in Taiwan". Что же касается справочника оружия – то тут пришлось повозиться. Я в охотку перелистал все модели автоматических и полуавтоматических пистолетов и наконец остановился на специальном полицейском "люгере" сорок пятого калибра. Несколько слов – и "люгер" лежал у меня в руке, еще теплый от колдовства. Потом настала очередь патронов, изображенных в том же сборнике, десятью страницами позже.
Хуже всего обстояло дело с глушаком. Глушаков в справочнике не было, а тот, что я нарисовал сам, все выходил какой‑то кособокий. В конце концов я плюнул на это дело, исколол иголкой пластиковую бутылку из‑под кока‑колы и поимел вполне приличный одноразовый глушак. С ним‑то я и испытал мой "люгер". Волына стреляла отлично, несмотря на свое колдовское происхождение. Дырки от пуль были самые настоящие.
Я дунул на "люгер", превратил его обратно в бумажную картинку, скатал картинку в трубочку и положил в карман. Туда же я положил нарисованную на бумаге обойму. И отправился к профессору. Отличное дело! С таким "люгером" я могу хоть в Шереметьево на посадку ходить. Да что там с "люгером"! Я им целый танк на борт самолета пронести могу!
Асмодей в это время сидел на ковре и смотрел телевизор.
– Сиди дома, Асмодей! – приказал я бесу. – И смотри, если приедут покупатели для "ауди", выходи к ним в виде мужика, а не в этой своей кофте. Ясно?
* * *
Через полчаса моя тачка остановилась под окнами квартиры профессора. Мне было хорошо. Я подумал, что сегодня отдам старичку четыреста баксов за урок.
Интересно, куда он девает бабки? Наверное, копит, потому что со времени моего появления жизнь его ничуть не изменилась. Даже в холодильнике обретался все тот же кефир. Въелась в моего профессора нищета.
Я подумал, что сделаю доброе дело, если зайду в соседний магазинчик. Через двадцать минут, с двумя бумажными пакетами, наполненными благоуханной снедью, я подымался по знакомой изгаженной кошками лестнице.
Я позвонил. Мне открыли.
Профессор лежал на полу в луже крови. А рядом с ним, зажав в лапе старый добрый "ТТ", сидел верхом на стуле мой бывший шеф: Князь. Сидел и скалил зубы.
– Ну что, Шарифка, – сказал он ласково, – загулял от меня, падла?
Пакеты из моих рук высыпались на пол.