– Мы тут сидим, книжки ждем, а он на шикарных тачках катается, латынь учит, – продолжал шеф. – Ну зачем тебе латынь сдалась?
Я сглотнул. Однажды на моих глазах Князь велел обмазать провинившегося члена бригады медом, а потом положил его в колоду, а колоду сунули в муравейник. С этих пор вид Князя всегда действовал на меня как‑то угнетающе. Я понимал, что я не прав.
Ребята поставили меня в позу "знак качества" и обыскали. Никакого оружия они не нашли, сплюнули и бросили меня на пол, под ноги шефа.
А тот поставил свою кроссовку мне на загривок и продолжает:
– Ну что, Шариф, тебе здесь кишки выпустить или Горбуну отдать? Где книжки?
Я раскрываю рот.
– Громче! Чего ты несешь!
– … ius plenus…
Шеф успевает разобрать только окончание латинской фразы.
В следующую секунду мне в руки выпрыгивает мой нарисованный на бумажке "люгер". Первая маслина попадает Князю в плечо. Я вижу изумление, написанное на его лице. Потом он складывается, как пустая картонная коробка, пополам и рушится на пол. Вторая маслина влетает в лоб моему старому знакомому по кличке Дубок, и на лбу Дубка расцветает третий глаз. Начинается стрельба. Гильзы скачут по всей комнате, как девочки из варьете. Дым заволакивает старую профессорскую квартиру…
* * *
Через пятнадцать минут ментовка, оповещенная соседями о перестрелке в профессорской квартире, прибыла на место происшествия. Она нашла там подручного Князя по прозвищу Ленька Хромой с пулей в плече, два трупа, еще одного бандита с пулей, запутавшейся в кишках, и брошенный у подъезда серебристый "мерс" с отпечатками пальцев известного рэкетира Шарифа Ходжаева. Профессор МГУ Иннокентий Вареньков пребывал без сознания и о происшедшем ничего путного сказать не мог.
На допрос Леньки понадобился ровно час и три стодвадцатикилограммовых опера. Через час, когда Ленька с тремя сломанными ребрами и отбитыми почками лежал, оплывая кровью, на полу кабинета, следователь Осокин снял трубку и позвонил своему другу полковнику Яниеву, бывшему спецназовцу, который на старости лет подался в УГРО и сейчас был связан с делом о похищении редких рукописей у рязанского коллекционера.
– Васька, – сказал он, – мы тут раскололи одного типа. Приезжай немедленно.
Васька Яниев явился к Осокину через полчаса. Ленька уже сидел на стуле, бессмысленно тараща глаза и вздрагивая скованными руками.
– Значит так, – сказал Осокин, показывая на пленника, – похищение организовал его шеф, Князь. Книги – у одного из Князевых боевиков, по имени Шариф Ходжаев, а по кличке Ходжа. Ходжаев поехал за ними в Рязань, а по дороге обратно сделал ноги. Сейчас его ищут двое – Князь и еще один авторитет – Горбун.
– А Горбун почему?
Следователь кивнул Леньке.
– Не знаю, – угрюмо ответил Ленька, – а только Горбун возник, предъяву нам начал делать – мол, Ходжа у него бабки увел, тачку взорвал, людей положил. Он с катушек слетел, Горбун.
– Почему ты так думаешь?
– Да бред он какой‑то нес. Мол, ваш Ходжа через стенки летает, бензин из машин сосет. А потом заявил: мы, мол, его взяли, а он всех наших людей в себя превратил. Двадцать штук, мол, Шарифов Ходжаевых по вилле Горбуна бегало, никакой субординации!
– Ну а вам что Ходжа сказал?
– Где?
– Где‑где, да в той хате, где вы его брали?
– А. Ну, шеф стал Ходжу искать, нашли его в этом дворе. Он к какому‑то старичку ездил брать уроки латыни.
– Чего? – разинул рот Яниев.
– Вот и Шеф тоже – чего? А он ездил. Три часа в день торчал, к девкам так прилежно не ездят.
– Ну, взяли вы его в этой квартире, – спросил Яниев, – и что?
– Да куда мы его взяли! Только положили на пол – он вынул волыну и стал шмалять!
– Что же вы его не ошмонали?
– Да мы его ошмонали! Не было у него ничего, – проговорил Ленька, – в жопе он его, что ли, прятал!
* * *
Через час, в маленьком ресторанчике, которому покровительствовал брат Осокина, оба служителя закона обсуждали планы поимки Шарифа Ходжаева, бесследно после перестрелки исчезнувшего.
Три часа в день торчал, к девкам так прилежно не ездят.
– Ну, взяли вы его в этой квартире, – спросил Яниев, – и что?
– Да куда мы его взяли! Только положили на пол – он вынул волыну и стал шмалять!
– Что же вы его не ошмонали?
– Да мы его ошмонали! Не было у него ничего, – проговорил Ленька, – в жопе он его, что ли, прятал!
* * *
Через час, в маленьком ресторанчике, которому покровительствовал брат Осокина, оба служителя закона обсуждали планы поимки Шарифа Ходжаева, бесследно после перестрелки исчезнувшего.
Яниев покачал головой.
– Ой не нравится мне эта история с Горбуном, – проговорил он, – ой не нравится!
– Да Горбун – наркоман. Он еще в девяностом кокаин ел.
– Горбун‑то – наркоман, а вот в восемьдесят девятом отделении – тоже наркоманы?
– Это ты о чем?
– Да одна интересная история приключилась в тот день близ сельца Полушкина. В эту самую ночь, а точнее – в пять утра, километрах в двух от Горбунова особняка две девицы выкинули из "жигуля" водителя. Сели и поехали. Водитель добрался до поста ГАИ, передали ориентировку, в девять едет патрульная машина по Профсоюзной, видит – угнанный "жигуль" стоит у магазинчика. В нем – девица. Другая девица прямо за окном возится у ксерокса. Ребята бросились на девицу в машине, а та возьми и растай у них в руках. Ребята бросились в магазинчик… Угадай‑ка, что случилось.
– Ну?
– А то же, что у Горбуна. Все парни обернулись девицами в красном платьице и на высоких каблуках.
– А та, настоящая?
– А настоящая сбежала.
– Ну и при чем здесь Ходжа?
– А при том, что владельца из "Жигулей" выкидывали две девицы. И у магазинчика были две девицы. А на руле угнанных "Жигулей" – отпечатки пальцев Ходжи.
Осокин раскрыл рот.
– Слушай, – вдруг спросил он, – а что эта девица делала в магазинчике?
– Я же сказал – ксерокс снимала.
– С чего?
– Неизвестно. Она его не сняла.
– Не успела? Жаль.
– Успела. Она снимала ксерокс со старинной книги, но, как она ни старалась, в поддон вылетали одни пустые листы. Не хотела книга копироваться, и точка. . – Вечно эти ксероксы чудят, – пробормотал Осокин.
Тут появилась официантка с дымящимся кофе.
– Слушай, – задумчиво спросил Осокин, когда девица, удалилась, покачивая обтянутой в черное попкой, – а что за книги были похищены в этой Рязани?
Яниев, вместо ответа, ткнул пальцем в окно чуть позади себя. Там, на заляпанной грязью улице, расположился лоток торговца всякой магической литературой, популярной, как печенье у мышей.
– Вот такая же чушь, – сказал Яниев, – только шестнадцатого века. В Россию попала вместе с Просвещением и розенкрейцерами. Местный рязанский помещик собирал библиотеку. Пять книжек, из них четыре инкунабулы, а одна писанная от руки. Она‑то и представляет главную ценность и значится в описи как "четвертая часть" "Тайной науки" Корнелия Агриппы, записанная мастером собственноручно. Учитывая специфику товара и специфику Рязани, можно быть совершенно твердо уверенным, что это полнейшая деза. Этих "четвертых частей" в XVI веке в Европе было больше, чем воды в супе, и к Агриппе они имели не большее отношение, чем доллар, напечатанный в Ираке, – к Федеральной Резервной Системе.
– А что за "четвертая часть"?
Яниев подумал и пояснил:
– В 1530 году Агриппа выпустил три книги, содержащие довольно‑таки объективный обзор всей магической дребедени.