А людей, о которых вы говорите, там нет, поскольку они в отъезде…
Я прерываю оратора — Если я тебе дам хорошие чаевые, ты согласишься нас туда проводить?
— Да, месье Ни малейшего колебания, его непосредственность есть свидетельство сильной души, умеющей принимать ответственные решения.
И вот распределитель лже-филе приподнимается на педалях, подражая крылатому гонщику, преодолевающему крутой перевал.
Я следую за ним. Кожаная сумка бьет его по заднице… Первая аллея, вторая, третья — кто даст больше? Никто! Продано! Мы производим перегруппировку перед заржавевшими, как мужское достоинство Робинзона накануне прибытия Пятницы, металлическими воротами. Первая же констатация разогревает мне сердце не хуже, чем это сделала бы паяльная лампа, — перед воротами имеется выемка для стока воды.
Возможно, это и есть тот самый знаменитый желоб, который перевернул внутренности мамаши Берюрье? Но пока еще слишком рано торжествовать победу. Мой девиз «Кто не говорит, тот чувствует»
— Вот дом, о котором вы говорите, — вполголоса сообщает парнишка.
Я вручаю ему из своих секретных фондов пятьсот франков. Он прячет купюру так быстро, что я спрашиваю себя, не выдернул ли ее порыв ветра из его пальцев.
— Ты знаешь хозяина? — спрашиваю я.
— Я его видел в прошлом году.
— Как его зовут?
— Граф де Вопакюи (Значащая фамилия смысл которой — «не прожаренная говядина».).
— И чем он занимается в жизни, кроме надраивания своего герба?
Раздается непринужденный смех подручного мясника, который, будучи не в состоянии понять моих чрезмерно усложненных насмешек, просто разделяет их — Думаю, он живет на юге В общем, граф золотит (В оригинале игра слов «золотить» и «покрывать загаром») свой герб на солнце.
— А когда его здесь нет, он сдает свой дом на весь сезон, — дополняет херувим скотобойни. — Он очень стар, и у него есть дочь, которая тоже очень старая…
Короче, старость-вторая натура в роду де Вопакюи.
— Это точно не здесь, — вздыхает Толстуха.
— Кому он поручил сдавать свое стойло? — спрашиваю я у своего ментора.
— Думаю, что конторе Уктюпьеж (Фамилия, означающая «там, где ты живешь»), что около церкви.
— Ты не заметил, поскольку ты много разъезжаешь и кажешься мне сообразительным, так вот, ты не заметил в последнее время в окрестностях американского автомобиля?
— Американских машин, как вы говорите, — отвечает доставщик бараньих лопаток, — здесь целая тьма, поскольку люди богаты. У графа же имеется всего лишь совсем маленькая трехколесная машина, которую возит его дочь ввиду того, что у старика парализованы ноги!
Будучи прозорливым, я догадываюсь, что извлек из этого милого поставщика усопших быков максимум информации в минимум времени.
— Ладно, спасибо, — говорю я, чтобы предоставить ему свободу.
Он посылает нам несколько скромных улыбок и совершает рывок в стиле Дарригада (Известный велогонщик.), расставив локти и наклонив голову над рулем.
— Вы видели? — неожиданно восклицает Берю.
— Нет, а что?
— В корзине малыша?
— Ну так что там было?
— У него там были фантастические ромштексы! Разве вы не голодны?
— Ты пожрешь попозже, — решаю я. — В настоящее время нас ожидают более важные дела.
— Нет ничего более важного, чем жратва! — торжественно провозглашает Берюрье.
Он устремляет палец к небу, чтобы привлечь наше внимание.
— Послушайте мой живот! — предлагает он. Глухие звуки, чем-то напоминающие грохот проходящего поезда метро, сотрясают автомобиль.
— Эти ромштексы, — добавляет он, — я бы заглотил и в сыром виде!
Чувствуя тошноту, я выхожу из колымаги.
— Берта, — говорю я. — Я хочу осмотреть местность. Постарайтесь не показываться.
Если кто-нибудь выйдет открыть мне, лягте на сиденье…
Сказав это, я дергаю заржавленную цепочку. В тишине раздается надтреснутый звон колокольчика.
Берта издает восклицание и высовывает в дверцу свою рожу.
— Комиссар, — мычит любезная представительница семейства рогатых, — я узнала, это здесь! Здесь! Этот колокольчик, я его вспомнила… Из моей комнаты я слышала, как он дребезжит… У него свой особый голос, не так ли?
— Да спрячьтесь же вы, Бог мой! — сердито отвечаю я, заметив между деревьями чей-то силуэт.
Толстуха стремительно оседает на пол автомобиля. Ее добряк поспешно набрасывает на нее плед. Это покрывало бывает очень полезным во время моих лесных экскурсий с дамами, которые боятся уколоть свою спину сосновыми иголками.
Я разглядываю прибывающего. Это прибывающая. И даже такая прибывающая, у которой есть все, что нужно, чтобы преуспеть в жизни.
Максимум двадцать пять лет, красиво выступающий вперед карниз, гибкая походка, длинные ноги, синие глаза цвета незабудки, рот, словно созданный сосать эскимо, и коротко стриженные пепельно-светлые волосы… Она представляет именно тот сорт женщин, для которых любят заказывать столик в Лид о и комнату в отеле «Эксельсиор».
На ней платье из бельгийской шерсти с черным поясом, украшенным золотыми заклепками, и черно-коричневые туфли. Мое восхищение таково, что я забываю говорить.
— Кто вам нужен? — щебечет эта лесная лань небесным голосом, в котором уловимо чувствуется странный акцент. Когда я говорю, что речь идет о странном акценте, это значит, что я не в состоянии его уточнить. Она вполне может быть англичанкой, немкой, американкой, так же, как и северянкой.
— Я здесь от имени агентства Уктюпьеж…
Она слегка хмурит свои тонкие брови, будто нарисованные японским художником, как написал бы какой-нибудь академик из 16-го округа (фешенебельный район Парижа).
— Агентство недвижимости, около церкви, — уточняю я, чтобы осветить ее волшебную головку. Она согласно кивает: «О да!..» Тем не менее это грациозное дитя природы удивлено.
— Я полагала, что все было урегулировано? — отвечает она. Красавец Сан-Антонио выдает свою самую лучшую улыбку, позаимствованную из арсенала Казановы. Два подобных взгляда — и девицы начинают себя чувствовать, словно сидя на развороченном муравейнике.
Но в данном случае сеанс очаровывания неуместен. Сейчас необходимы правдоподобие и убедительность.
— Граф де Вопакюи, владелец этого дома, забыл в одном из ящиков стола свои очки, — объясняю я. — Очки со специальными стеклами для многоцелевых конвекционных вспышек. Он хотел бы их получить и просит нас принести вам извинения.
Она кивает головой. Ее глаза голубой лазури задерживаются на дерьмоподобном Берю. По всей видимости, удручающе глупая и красносиняя рожа очаровательного принца Берты внушает ей доверие, поскольку очаровательное дитя открывает ворота.
— Прошу вас, входите…
Она кавалерийским аллюром начинает подниматься по аллее. Я слегка приотстаю, дабы получить возможность на досуге и совершенно откровенно созерцать перемещение ее подвижных округлостей.
В своей собачьей жизни я достаточно насмотрелся на различные ягодицы: плоские, круглые, выпуклые, яйцевидные, свисающие, печальные, эллиптические, жесткие, мягкие, колышущиеся и множество других, ничем не примечательных. Но таких, как у этой девушки в бежевом, не видел никогда. Ее папаша, должно быть, думал о Родене, когда начинял мамашу, возносясь вместе с нею на седьмое небо.
Первое, что я замечаю, оказавшись во дворе поместья, исключая само поместье (должен вам заметить, что оно трехэтажное с убирающимися жалюзи), это американскую колымагу. Правда, она не голубая и желтая с зелеными чехлами, как ее описала Берта, а черная с коралловыми чехлами.