Арагвинец недоверчиво покосился, ему хотелось обелить Зураба и кое-что рассказать, но он сдержанно произнес:
- А какой грузин, а не собака, иначе думает?!
- Э-э, азнаур, осторожней над крутизной! Разве князь Зураб не в гостях у Хосро-мирзы?! - Даутбек и Ростом многозначительно засмеялись.
- Почему... почему думаете, в гостях? - растерялся арагвинец. - Может, этим Ананури спасает.
- От кого?
- От... от...
- Хочешь сказать - от Моурави?
- Нет... Зачем от благородного Моурави? Разве Мухран-батони не опаснее? А Ксанские Эристави?
"Барсы" нарочито задорились:
- Что ж, теперь спокойно может Зураб на помощь царю Теймуразу пойти: царица Мариам со своей Нари едет оборонять Ананури.
- Кто такое сказал? - арагвинец беспокойно поглядывал на "барсов" и вдруг решительно заявил: - Князь Зураб Арагвский не верит в победу Теймураза, потому не пойдет на помощь царю.
- А кто из грузин, а не собак, иначе думает?!
- Арагвинец густо покраснел. Рука его снова потянулась к шашке, но Даутбек поднялся, спокойно потянулся за мушкетом и, не целясь, выстрелил вверх.
- Нехорошо, когда в приличном караван-сарае пауки заводятся: вон на своде мокрое пятно. - И так выдохнул дым, что синеватые струйки его обдали арагвинца. - Извини, доблестный азнаур, невольно потревожил. - Обернувшись, он громко крикнул: - Может, выедем, Георгий? Вот азнаур согласен передать княгине Нато приветствие госпожи Русудан.
- Приветствие? Какой любезный! - Саакадзе поклонился Мариам и, пересекая помещение, подошел к арагвинцам. - А разве я бы затруднял себя ради встречи с волчьей стаей? Госпожа Русудан желает послать княгине Нато письмо и подарки. Выбери, бывший любимец доблестного Нугзара, двух арагвинцев, пусть за нами следуют как гонцы от владелицы Ананури.
- Великий Моурави, - арагвинец с беспокойством озирался, - как прибуду, тотчас княгиня гонцов пошлет. Дорога опасная! Тут и медведь, и рысь, через агаджа лес заколдованный, паутина от скалы до скалы, и вместо паука кудиани жертву сосет. А дальше два потока: один с коней копыта сбивает, а другой - недаром на клинок похож - у всадников самое ценное отсекает. Как смею двух воинов лишиться? Сам видишь, царицу сопровождаем.
- Прямо скажу, Миха, ты дурак! Кудиани от черта привет передай укротит потоки. А раз я сказал, сейчас возьму двух, ты должен пожалеть, что не пять. Зачем дразнить кудиани? Для охраны, - Саакадзе чуть понизил голос, - потерявшей ценность совы и устарелой жабы хватит и тех, кто останется. Так вот, гонцов выбери, а сам продолжай с почестями сопровождать высокочтимую царицу. И поживей! - Круто повернувшись, Саакадзе вышел.
Через несколько минут азнауры уже выезжали из ворот. Хозяин, стоя на пороге, с благодарностью, не скрывая радости, низко кланялся. Опыт подсказывал ему, что мог произойти кровавый бой. А на что брызги крови? Лучше монеты от проезжих! А караванбаши-арагвинцу придется развязать лишний кисет князя, ибо Моурави остроумно велел подать все дорогое, а расплачиваться заставил врага.
Гроза прекратилась так же внезапно, как и началась. Еще воздух был насыщен прохладой снеговых вершин, еще за горами нехотя затихали раскаты грома, а с выступов звонко падали запоздалые льдинки, но уже, разодранные горячими лучами, убегали облака, омытое небо приветливо распростерло над умиротворенной землей голубой шатер. Два арагвинца хмуро и беспокойно поглядывали на Эрасти и Матарса, которые сопровождали их, словно арестованных, тесно придвинув коней.
Даутбек и Ростом сразу поняли, что Саакадзе не желает говорить о важном в пути, ибо ветерок не хуже лазутчика подхватывает тайные слова и доносит до уха врага. И они притворно-весело обсуждали перепуг царицы Мариам от приятной встречи с грозным "барсом".
Димитрий уверял, что встреча с шакалами Зураба возбудила в нем жажду и он не дождется первой деревни, в которой сумеет дать волю клинку, слишком залежавшемуся в ножнах. На это Эрасти хмуро заметил:
- О жажде следовало думать в караван-сарае. С утра голодные скачем, а вкусный чанахи почему-то предоставили врагам.
- Э-э, недогадливый верблюд! Разве чанахи не превращается в сено, когда рядом нечисть копошится?
- Я так думаю, Ростом. Полторы жабы им на закуску. Откуда только взялись?
Задумчиво вглядывался Саакадзе в слегка тронутый желтизной горный лес и вдруг повернулся к Даутбеку:
- Странный день, мы возвращаемся после большой победы над кичливыми врагами, а вместо успокоительного дождя - гром и град.
- Весенний гром, Георгий. Это хорошее предзнаменование.
- А встреча с "совой" тоже к весне? Нет, друг, не нравится мне сегодняшний день. Ты знаешь, я не суеверный, но... какой-то тайный замысел чувствуется в его неожиданных ходах.
- Это судьба! Давай, Георгий, поработим негодную! - И Даутбек внезапно выхватил ханжал и резко обернулся.
Кони, навострив уши, шарахнулись и пронзительно заржали. Среди обломков скал, сливаясь с ними, распласталась тигрица, но яркие поперечные полосы ее меха не укрылись от зоркого глаза Даутбека. Послышался низкий горловой звук "а-о-ун", и хищница, почуяв, что она обнаружена, приготовилась к прыжку. Но Автандил мгновенно скинул с плеча высеребренный лук, с силой оттянул тетиву по индусскому способу - к правому уху, согнул лук вдвое и отпустил стрелу.
Орлиные перья, вставленные в хвост древка, мелькнули в воздухе, указывая лет свистящей стрелы. "Хуаб!" - громко вскрикнула в испуге тигрица, рванувшись вниз со скалистого выступа. И в тот же миг острие наконечника вонзилось в ее правый глаз.
Ни персидская кольчуга, ни турецкий щит не в силах были остановить боевую стрелу "барсов", на сто шагов пробивали они дубовую доску в палец толщиной. И тигрица рухнула наземь у ног Автандила, пораженная насмерть, так и не достигнув обидчика.
Блестела на солнце золотистая полосатая шкура, беспомощно свисая с седла победителя. "Барсы" продолжали путь так спокойно, словно мимоходом подбили не коварного зверя, а невинного ягненка. Автандил, вытащив из глаза хищницы стрелу, чистил куском сафьяна наконечник и что-то нежное мурлыкал себе под нос.
Арагвинцы, косясь на огромную шкуру, совсем приуныли.
Тревога не оставляла князя Газнели. Князь нервно крутил белый ус, чутко прислушивался: не возвращается ли Саакадзе, и еще ниже склонялся над изголовьем детской постели, готовый в любой миг броситься на защиту внука, его ни с чем не сравнимого сокровища.
Напрасно Русудан уверяла: в случае опасности потайной ход - лучшая защита. Тщетно доказывала Хорешани, что не так-то безопасно вторгаться во владения Сафар-паши, хотя, с согласия паши, наполовину и охраняемые воинами Георгия Саакадзе.
Острый нос у князя побелел, что выдавало его волнение. Он сердито напомнил о вероломстве князей, враждовавших с Газнели, о их внезапном нападении на сильно укрепленный замок, где они истребили благородную фамилию Газнели и завладели ее богатством. И, стервенея от своих воспоминаний, князь, голосом, не допускающим возражений, настаивал на немедленном вывозе внука в одну из бухт Абхазети, где и море близко, и горы под рукой.
Но вот неожиданно в один из мглистых вечеров за стеной замка зарокотал ностевский рожок. Нетерпеливый топот копыт прозвучал как праздничная дробь барабана. В широко распахнутые ворота шумно проскакал Квливидзе, сопровождаемый азнаурами и ополченцами, а за ними потянулся конный караван, навьюченный трофеями.
Размахивая папахой, к которой уже были приколоты осенние, алая и оранжевая, розы, Квливидзе, стоя на стременах и освещаемый факелами выбежавших слуг, отдавал короткие распоряжения.