— Пожалуйста, хотя вам ведь уже назвали мое имя, — все так же лениво проговорил он, протягивая полицейскому документы. — Я его не скрываю.
Прошу вас, господин обер-лейтенант.
Комиссар начал внимательно изучать бумажки, а нетерпеливый Жакоб в это время попытался открыть заднюю дверцу машины.
Это ему не удалось, тогда он заглянул в машину, посветив фонариком, и присвистнул:
— Ого! Какой прекрасный магнитофон! Американский? И кажется, передатчик?
Разрешите его посмотреть поближе.
И тут магнитофон! Уважают они науку и технику.
— Я протестую, господин обер-лейтенант, — негромко сказал проповедник. — Я не знаю, правда, что это за люди с вами. Возможно, они тоже имеют отношение к полиции. Но все равно никто не имеет права обыскивать мою машину без соответствующего ордера федерального прокурора. Слава богу, законность строго соблюдается в нашей стране. Или я ошибаюсь? И вообще хотелось бы знать, почему вы задерживаете меня так долго. Мне нужно ехать.
Я немного устал, остановился, чтобы передохнуть в тишине и покое этой чудной ночи, а теперь мне пора ехать дальше. Если вы разрешите, — закончил он с легким поклоном.
Он упорно не смотрел ни на кого из нас — только на комиссара, словно тот был один на дороге.
Комиссар молча вернул ему документы и заглянул на заднее сиденье, Жакоб светил ему фонариком.
— А зачем вам ночью понадобился магнитофон? — подал голос Вилли.
Проповедник будто не слышал его вопроса.
— Зачем вам магнитофон, в самом деле? — повторил тот же вопрос комиссар.
Ему проповедник с готовностью ответил:
— Люблю во время отдыха послушать церковную музыку. Очень успокаивает нервы. Или иногда работаю над очередной проповедью, ведь, как уверяют психологи, лучший отдых — в перемене занятий. Разве ездить с магнитофоном по нашим прекрасным дорогам запрещено? Я не знал этого. Но ведь вы же возите вот целую лабораторию на колесах.
— А почему вы знаете, что у нас там внутри «целая лаборатория»? — насмешливо спросил Жакоб.
Проповедник не ответил. Он явно насмехался над Жакобом, хотя и упорно не замечал его. И Морис, конечно, не выдержал.
— Слушайте, Горан, я взялся за это дело и доведу его до конца, ясно? Я не отступлюсь и посажу вас на этот раз за решетку.
Проповедник молча слушал его, прикрыв глаза тяжелыми, набухшими веками.
Лицо его решительно ничего не выражало.
— Запомните это хорошенько, — продолжал Жакоб. Подняв тяжелый взгляд на полицейского, проповедник глухо спросил:
— Могу я, наконец, ехать?
Комиссар, отступая на шаг, молча козырнул.
Машина взревела и рванулась вперед. Мы отскочили в разные стороны и молча смотрели, как, плавно покачиваясь, убегает все дальше рубиновый огонек.
Вот он скрылся за поворотом.
— Н-да, конечно, глупая была затея, — смущенно пробормотал Жакоб. — Но хоть повидались. Ладно, поехали-ка домой.
В глубине души я надеялась, что, пойманный, «голос» испугается, и притихнет, а может, даже совсем замолчит…
Но в следующую ночь, едва в окнах тетиной спальни погас свет, мы его услышали снова.
Началось опять с настойчивых заклинаний:
— Спите… Спите… По всему вашему телу растекается чувство успокоения и дремоты…
— Не понимаю, почему он не сменит волну? — повернулся к инженеру Жакоб. — Ведь знает, что мы его теперь слышим.
— А чего тут непонятного? Он просто не может этого сделать, — ответил Вилли. — Значит, приемник у старушки настроен только на одну определенную волну.
— Верно, — согласился Жакоб и, погрозив динамику кулаком, добавил: — Ну, мы заткнем ему глотку, этому «небесному голоску».
Но тут мы услышали вдруг нечто новое и переглянулись:
— Вам надо самой поехать к нотариусу и добиться…
— Включай! — Жакоб резко махнул рукой.
Вилли рванул рубильник на пульте…
И приказания «небесного голоса» утонули в треске и рокоте мощной глушилки.
С трудом можно было разобрать лишь отдельные слова:, — Спокойно… арственную…
— Вот я тебе покажу дарственную! — пробурчал Вилли, подкручивая регулятор.
Я выглянула из дверцы фургона, словно надеясь полюбоваться, как себя теперь чувствует проклятущий «голос», и вскрикнула.
Окна тетиной комнаты были снова ярко освещены!
— Она проснулась, а я здесь! Надо бежать.
— Возьмите фонарик, а то ноги переломаете! — крикнул мне вдогонку Жакоб.
Еще у ворот я услышала, как тетя зовет меня. Но я не откликнулась сразу, а пробежала в глубь сада и уже оттуда, издалека, тщетно стараясь сдержать одышку, подала голос.
— Где ты бродишь так поздно? — крикнула мне тетя с террасы.
— Гуляю в саду. Вышла подышать свежим воздухом, что-то спать не хочется. — И, подойдя ближе, я спросила: — А ты почему не спишь?
— Ужасно разболелся зуб. Только легла, кажется, даже заснула. И вдруг страшная боль, словно начали сверлить какой-то адской бормашиной, — ответила она, зябко кутаясь в халат и передергивая плечами. — Ты меня отвезешь завтра в Сен-Морис?
— Зачем?
— Там очень хороший дантист, впрочем, ты, кажется, сама у него была. Я тебе давала адрес.
— Но ты что-то напутала, тетя. По этому адресу никакого дантиста не оказалось.
— Странно, — она недоверчиво посмотрела на меня. — Вечно я путаю адреса.
Но найдем, я же прекрасно помню, где это.
Постояв еще несколько минут на террасе, она пожелала мне спокойной ночи и ушла.
Идти снова к Ренару я не решилась. Передача наверняка уже кончилась, а вдруг тетя опять не уснет и станет меня искать?
Ночь прошла спокойно. А выйдя рано утром на террасу, я увидела в кустах Мориса, подающего мне таинственные знаки.
— Что вы тут делаете? — спросила я, подбегая к нему и с опаской оглядываясь на окна тетиной спальни. — Вы с ума сошли! Она может увидеть.
Зачем вы сюда залезли?
— Жду, пока вы проснетесь. Вот уже битый час. Весь промок от росы. Что вчера случилось? Почему вы не пришли обратно?
— Боялась оставить тетю одну, — и я рассказала ему о том, как у нее внезапно разболелся зуб. — Она просит отвезти ее к дантисту, но его там вовсе нет. Я сама ездила, когда у меня болели зубы, и не нашла там никакого дантиста.
Жакоб выслушал меня не перебивая, а потом сказал в глубокой задумчивости:
— Разболелся зуб, а никакого дантиста нет… И разболелся он как раз в тот момент, когда мы включили глушилку. Может, это просто совпадение, а может и… Когда она в прошлый раз была у этого дантиста?
— Кажется, зимой. Да, в конце зимы.
— И в конце зимы начала слышать этот «глас небесный»? До визита к дантисту или после?
— Точно не помню.
— Надо навестить этого дантиста, — решительно сказал Жакоб, тряхнув головой.
Мы съежились от посыпавшихся с ветвей холодных капелек воды.
— Но я же вам говорю, нет там никакого дантиста.
— Тем более подозрительно. Адрес у вас сохранился?
— Кажется. Или я выкинула его… Но дом помню и так. Там еще какая-то лавчонка.
— Едем! Постарайтесь под каким-нибудь предлогом отложить поездку с тетей до завтра, лучше всего скажите, будто испортилась машина. Она согласится подождать. Если мои предположения правильны, боли у нее сегодня не будет.
А вы сразу к нам, и поедем к дантисту.
Так я и сделала. А после завтрака поспешила к Жакобу.
— Наконец-то! Мы уж заждались, — не слишком приветливо встретил он меня.
— Не могла раньше.
— Вилли! — крикнул он.
Вилли появился в дверях, что-то дожевывая.
— Поехали, — поторопил его Жакоб.
Мы спешили напрасно. Дом я запомнила хорошо и нашла его сразу, но никакого дантиста там не оказалось, как я и предупреждала. Весь нижний этаж занимала какая-то убогая лавчонка без вывески.