Её хозяин Чижов стоял у входа в палатку и кричал:
— Завтракать!
Мы с аппетитом покушали, свернули палатки и отправились в путь. По узкой тропинке лошади шли рысцой, а собаки поминутно спугивали в зарослях то глухарей, то рябчиков. Мы остановились, Чижов, Олег и я разошлись в разные стороны на голоса лаек, каждый к своей. Дело в том, что эти собаки «усаживают» лесную пернатую дичь на деревья. Они очень быстро рыскают по лесу и благодаря хорошему чутью, слуху и зрению не пропустят ни одной птицы, которую заметят или почуют. Мгновенно собака оказывается рядом, и у испуганной птицы выбора нет: она должна взлететь, иначе очутится в зубах пса. В большинстве случаев птица взлетает на ближайшее дерево. Лайка не упускает её из виду, садится под дерево и лает. Глухарь или рябчик слушает и наблюдает за опасным существом. Но подходит охотник… и дичь уже в мешке.
В течение часа мы настреляли восемь рябчиков и четырех глухарей. Дорогой Олег заинтересовался, не заходят ли в эти окрестности охотники. Чижов ответил отрицательно, однако Олег утверждал, будто ночью вдалеке видел слабый свет костра.
— Это вам показалось, — возразил Чижов. — Теперь, летом и осенью, сюда не придёт ни один охотник. Да и к чему им тут быть. Глухарей, рябчиков в других местах не меньше, чем здесь. Сюда охотники забираются только зимой, когда промышляют белку.
Но Олег настаивал на своём, и, когда мы вернулись в лагерь, Чижов спросил, не заметил ли кто ночью чьего-то костра.
— Да, я, — отозвалась Тамара. — Едва легла, как вспомнила, что забыла около костра охотничью сумку. Я пошла за ней и хорошо помню, что вдали заметила светлый огонёк. То был костёр, на который наложили сухого хвороста.
— Странно, — растерянно произнёс Чижов, — кто бы тут мог быть?
— А затем, — добавил Старобор, — зачем было разбивать лагерь в другом месте, когда они наверняка видели и наш костёр. Это выглядит так, будто нас кто-то преследует или избегает…
— Глупости, — сказал лесничий Шульгин. Вы видели блуждающие огни на болотах, а говорите о костре. Я знаю эти места и могу только подтвердить слова Петра Андреевича: осенью сюда никто не ходит
Дорога постепенно пропала. Вокруг раскинулась тёмная тайга — густые, девственные леса. Мы пробирались гуськом и шли очень медленно, а тайга ставила перед нами бесчисленные препятствия: то это были ямы, то поломанные деревья, то вдруг мы попали в болото, преодолев его, с трудом пробирались через буреломы, и так без конца. Еменка обещал, что скоро выведет нас на оленью тропу.
Одна вьючная лошадь попала на топкое место. Она барахталась в коричневой грязи и ржала от страха. Мы быстро сбросили груз с её спины, срубили несколько жердей, приподняли ими лошадь и вытащили из коварной трясины.
Бедняга вся дрожала и мотала головой, словно благодарила нас за спасение. Мхом и травой мы кое-как очистили её бока, навьючили и поехали дальше.
Еменка сердился на Шульгина за то, что тот плохо вёл лошадь. При этом он лишь коротко сказал, что в тайге вьючных лошадей следует вести на длинном поводу, иначе она поломает ноги.
— Вижу, — вспылил лесничий. — Ведёшь нас по дороге, которая на самом деле предназначена только для шайтанов. Разве не знаешь лучшей?
— Да будет амба [2] моим свидетелем, что ещё никто тут лучшей дороги не нашёл. Дальше будет хуже.
И мы в этом вскоре убедились. Тайга приготовила новый неприятный сюрприз — переход через мёртвый лес.
Он раскинулся перед нами так широко, что его нельзя было объехать. Когда-то тут горела тайга. Горела долго, и пожар распространился на многие километры.
После пожара осталось чёрное необозримое кладбище. Тут и там торчали толстые сухие ветви, напоминающие большие оленьи рога. Лошади легко могли о них пораниться.
Переход через такой лес наиболее опасен во время ветра: некоторые деревья, ещё сохранившие вертикальное положение, совершенно неожиданно под напором ветра падают, словно подрезанные.
Мы шли вслед за Еменкой, и я не мог надивиться его исключительной способности ориентироваться. Когда мы на минуту остановились, то заметили, что опять не хватает Шульгина. Как и всегда, он ехал последним и, наверное, блуждал где-нибудь по чёрному кладбищу. В то же время наш караван оставлял столь заметные следы, что их увидел бы даже новичок, не говоря об опытном лесничем! Он превосходно знал тайгу, и его отставание было непонятно. Мы немного подождали, затем поехали дальше.
Дорога становилась всё хуже и хуже. Я начинал терять терпение и заявил, что подобное путешествие было бы подходящим дополнением к мукам Тантала. Олег засмеялся и заметил, что Тантал мог бы себя поздравить, если бы Олимп оказал ему подобную милость. При этом его голос звучал как-то особенно, и я сразу же понял о какой милости он думает. Когда же заметил, что Тамара, оглянувшись, улыбнулась, мне сразу стало всё ясно.
— Вы правы, Олег Андреевич. Я слеп и не сразу заметил, что вам это путешествие напоминает прогулку среди роз. Вам не кажется, Тамара? — спросил я самым невинным образом.
— Что вы под этим подразумеваете, Рудольф Рудольфович? — заинтересовалась она. Я упрямо молчал и похлопывал лошадь по шее. Тамара объявила ультиматум:
— Если не скажете, на что намекаете, я оттаскаю вас за волосы! — и, погрозив пальцем, поехала дальше,
— Что скажете, разве не залюбуешься такой спутницей, — проговорил Олег.
— Мне кажется, что это первое и самое большое сокровище, которое вы нашли в тайге, — ответил я.
Геолог признательно кивнул головой, пришпорил лошадь и догнал девушку.
На небольшом холме нас ожидали Еменка и Чижов. Они показывали куда-то вдаль. Здесь ветер довершил разрушение, начатое пожаром, и выворотил все обгоревшие деревья, так что кругозор был открыт.
— Видите ту синеющую полосу на горизонте? Там начинается светлая тайга и течёт речка Алуган. Вдоль неё мы поедем до Медвежьего озера. Если вы не очень голодны, то без обеда доедем до озера и там разобьём лагерь.
Не без труда мы добрались до реки. Прозрачные воды её текли по широкому руслу, кружились, вертелись и переливались через бесчисленные камни и пороги. Река была неглубокой, но течения и водовороты образовали многочисленные промоины и ямы, и нам стоило немалых усилий и времени переправиться на другую сторону.
Берег был усеян крупными камнями. К счастью, мы наткнулись на медвежью тропу, которая вывела нас на высокий берег.
Узкая тропинка местами была завалена буреломом, и нам приходилось поминутно пускать в дело топоры.
Старобор орудовал им с таким остервенением, что только щепки летели в стороны. Наконец мы въехали в высокий сосновый лес, вся земля в котором проросла зелёным мхом.
В одном месте мы были вынуждены с крутого берега спуститься к воде. Лошади с плеском проваливались в воду по самую шею, затем выбирались на мелкое место и выходили на крутой берег. Это была настоящая акробатика с той лишь разницей, что невольные зрители, восхищающиеся головокружительными трюками своих друзей, в ближайшие минуты должны были проделать то же самое.
Шульгин нас догнал только в тайге. Он оправдывался, что вьючная лошадь перетёрла подпругу и растеряла вещи по лесу. И пока он все исправлял, прошло много времени.
Ну что ж, не повезло.
Лесничий ещё некоторое время злился и ворчал, что такой поездки не придумаешь даже в наказание, и спрашивал Еменку, не задумал ли он испытать нашу выносливость.
Тамара разразилась звонким смехом и крикнула:
— Испугались, Федор Лаврентьевич?
— Дело не во мне. Я привык и к худшим дорогам.