В его распоряжении оставались сотые доли секунды, голубь молнией летел прямо в лицо. Хуже того, крайне малое расстояние до цели не давало дроби как следует разлететься. Это было все равно, что стрелять одной дробинкой, и малейшее отклонение означало неизбежный промах.
Рамон поразил голубя точно в голову полным зарядом дроби практически в упор, и птица распалась на куски. Части ее тела разлетелись в разные стороны в вихре окровавленных перьев, и лишь оба крыла остались нетронутыми. Они, каждое по отдельности, мягко спланировали и приземлились к ногам Рамона.
Изабелла с диким воплем вскочила на ноги и одним прыжком перемахнула через барьер. Не обращая внимания на администратора, что-то строго выговаривавшего ей по-испански, она в нарушение всех установленных правил бросилась к Рамону и повисла у него на шее, болтая длинными ногами в джинсах.
Напряжение, висевшее над всеми зрителями во время этого захватывающего поединка, требовало разрядки. И теперь все дружно рассмеялись и зааплодировали, глядя на Рамона и Изабеллу, которые обнимались в самом центре стрельбища. Да, это была великолепная пара, оба прямо-таки до невозможности красивые, высокие, атлетичные, излучающие здоровье и юношеский пыл, и их спонтанный порыв не оставил равнодушным никого из присутствующих.
Как это ни странно, но они, по сути, одинаково относились к деньгам. Казалось, что Изабелле даже в голову не приходит поинтересоваться ценой чего бы то ни было. Рамон заметил, что когда ее внимание привлекала какая-нибудь тряпка или безделушка, она никогда не спрашивала, сколько это стоит. Она просто кидала одну из своих многочисленных пластмассовых кредитных карточек на прилавок, расписывалась на бланке и засовывала копию в сумочку, даже не взглянув на проставленную сумму. А позже, в гостинице, разбирая содержимое сумочки, она комкала накопившиеся за день чеки и, опять же не глядя, выбрасывала их в корзинку для мусора или запихивала в первую попавшуюся пепельницу, чтобы горничная выбросила их сама.
Для удобства она также носила с собой пачку банкнот толщиной в кулак, которую небрежно кидала каждое утро в большую кожаную сумку на ремешке. Тем не менее, было предельно ясно, что она не станет забивать себе голову такими пустяками, как обменный курс фунта по отношению к испанским песетам. Расплачиваясь за чашку кофе или бокал вина, она выбирала банкноту, чей цвет и размер казался ей подходящим для такого случая, и оставляла ее на столе, не обращая никакого внимания на официанта, с разинутым ртом смотрящего ей вслед.
Рамон относился к деньгам с таким же презрением. С одной стороны, они вызывали у него отвращение, как олицетворение и сама суть капитализма. Он терпеть не мог подчиняться тем самым законам экономики и купли-продажи, уничтожению которых посвятил всю свою жизнь. Он испытывал чувство омерзения, когда ему приходилось торговаться с Москвой из-за денег, необходимых для дела; это глубоко унижало его. И в то же время он еще в самом начале своей карьеры обнаружил, что его начальники весьма одобрительно относятся к его попыткам самому раздобыть средства на собственные операции.
В Мексике он стрелял по голубям. Во время учебы во Флоридском университете закупал наркотики в Южной Америке и торговал ими в студенческом городке. Во Франции перепродавал оружие алжирцам. В Италии занимался контрабандой валюты, а также подготовил и осуществил четыре весьма прибыльных похищения. За все полученные таким образом доходы он скрупулезно отчитывался перед Гаваной и Москвой. Их одобрение выражалось в его быстром продвижении по служебной лестнице и в конечном счете привело к тому, что он в столь молодом возрасте должен был заменить генерала Сисеро на посту главы целого отдела четвертого управления.
С самого начала Рамон прекрасно понимал, что жалкая сумма, выделенная Сисеро на операцию с Красной Розой, совершенно недостаточна. Ему необходимо было как можно скорее раздобыть дополнительные средства; к тому же эта маленькая прогулка в Испанию предоставляла ему идеальную возможность приступить ко второму этапу операции.
Ему необходимо было как можно скорее раздобыть дополнительные средства; к тому же эта маленькая прогулка в Испанию предоставляла ему идеальную возможность приступить ко второму этапу операции.
В тот вечер они решили отпраздновать победу Рамона в небольшом ресторанчике, укрывшемся от толп туристов в одной из тихих аллей, где Изабелла оказалась единственной иностранкой среди посетителей. Ресторанчик специализировался на дарах моря; их обед состоял из изысканной паэллы , приготовленной в строгом соответствии со всеми традициями, и вина, рожденного в одном из поместий, которое когда-то принадлежало семье Рамона; оно производилось в столь малом количестве, что никогда не попадало за пределы Испании. Оно было бодрящим и ароматным и при свете свечей имело мягкий зеленоватый отблеск.
— А что случилось с твоими родовыми поместьями? — спросила Изабелла, попробовав вино и выразив восхищение его вкусом.
— Мой отец лишился их, когда к власти пришел Франко, — сказал Рамон, понизив голос. — Он с самого начала был антифашистом.
Изабелла понимающе и сочувственно кивнула. Ее собственный отец в свое время сражался против фашистов, и она разделяла очень удобную и модную тогда веру своего поколения в природную добродетель всего человечества и страстное, хотя и весьма смутное, стремление ко всеобщему миру; она понимала, что фашизм был чем-то в корне враждебным всему этому. Она носила в своей сумочке значок «Запретить Бомбу», хотя никогда не прикалывала его к одежде: это считалось крайне вульгарным.
— Расскажи мне о своем отце и вообще о семье, — попросила она. Ей вдруг пришло в голову, что, проведя с ним вот уже почти неделю, она, в сущности, ничего о нем не знает помимо того, что сообщил ей за обедом испанский поверенный в делах.
Она, как зачарованная, слушала рассказ Рамона об истории его рода. Один из предков получил титул маркиза после того, как принял участие в экспедиции Колумба к берегам Америки и островам Карибского моря в 1492 году; древность родословной произвела на Изабеллу огромное впечатление.
— А наша родословная началась с прадедушки, Шона Кортни, — заявила она осуждающе, будто ее предки в чем-то перед ней провинились. — Он умер где-то в двадцатых годах. — Произнеся эти слова, она впервые подумала, что если Рамон станет отцом ее ребенка, то в один прекрасный день тот сможет похвастаться столь же знатным происхождением. До этого момента ей вполне хватало простого общения с Рамоном, но теперь, когда она, низко наклонившись к нему, смотрела в его глаза при таинственном свете свечи, ее желания росли с каждой минутой. Он нужен был ей целиком; никогда в жизни она не испытывала столь сильного стремления что-то заполучить.
— И как ты видишь, Белла, несмотря на все это, я не богат.
— А вот и врешь. Я сама видела, как ты сегодня положил на свой банковский счет двести тысяч долларов с хвостиком, — весело возразила она. — По крайней мере, еще на одну бутылку вина для меня тебе денег хватит.
— Если бы тебе не нужно было завтра утром возвращаться в Лондон, я мог бы на эти деньги свозить тебя в Гранаду. Я сводил бы тебя на корриду, показал бы свой родовой замок в Сьерра-Неваде…
— Но ведь тебе тоже нужно возвращаться в Лондон, — запротестовала она, — разве нет?
— Ну, я мог бы задержаться на несколько дней. Ради того, чтобы побыть с тобой, я готов на все.
— Послушай Рамон, я ведь даже не знаю, чем ты занимаешься. Как ты зарабатываешь себе на корочку хлеба?
— А, разные банковские дела, — он небрежно пожал плечами. — Я работаю на один частный банк и отвечаю за его операции в Африке. Мы кредитуем новые компании в Центральной и Южной Африке.
Перед мысленным взором Изабеллы вихрем проносились поистине захватывающие перспективы.