Я пропустил всех вперед, а его схватил за руку.
– Ты останешься здесь, – сказал я. – И если попытаешься выйти из ангара, клянусь, я убью тебя.
Лицо его побелело.
– Почему?
– Потому что ты потерял бумажник, – сказал я. – Идиот. Зачем тебе понадобилось таскать с собой тот портсигар?!
– Ка… какой портсигар?
Он еще пытался вывернуться!
– Не притворяйся, сам знаешь какой. Теперь сиди здесь и не высовывайся. Нечего путаться под ногами, у меня нет времени следить, чтобы ты еще каких-нибудь глупостей не натворил. – Я ухватил его за рубашку и притянул к себе. – Не останешься здесь – расскажу всем, почему Торлони собрался атаковать нас, – и Курце разорвет тебя на части.
Нижняя губа Уокера задрожала.
– Ради Бога, не говори Курце, – зашептал он, – не говори.
Я отпустил его.
– Ладно, но из ангара ни ногой.
Я нашел всех в конторе Пальмерини. Курце сообщил:
– Все готово.
Я попросил Пьеро:
– Вызови сюда Пальмерини, нам понадобится его помощь, чтобы поставить мачту.
– Я уже позвонил ему, – ответил Пьеро. – Он прибудет в одиннадцать пятнадцать, сразу после того, как мы закончим свою работу. – Он кивнул в сторону ворот.
– Отлично. Думаешь, мы сможем что-нибудь увидеть отсюда?
– Не все, конечно, но один из наблюдателей Торлони стоит прямо под уличным фонарем напротив ворот.
Мы тихо подкрались к воротам. Ворота были деревянные, старые, высушенные солнцем и с множеством глазков. Я встал на колени и через глазок увидел на противоположной стороне парня, освещенного уличным фонарем. Он стоял, спокойно покуривая сигарету, а одну руку держал в кармане брюк. До меня доносилось приглушенное звяканье – похоже, он играл ключами или монетами.
Курце прошептал:
– Сейчас начнется!
Но ничего не происходило. По-прежнему стояла тишина, только где-то неожиданно резко прокричала чайка. Пьеро тихо сказал:
– Двоих уже взяли.
– Как ты узнал?
Он хмыкнул:
– Птицы… они мне докладывают.
Тут меня осенило: чайки по ночам спят, они не могли кричать.
Вдалеке послышалось пение, которое становилось все громче, и наконец на улице появились трое мужчин, орущих во все горло. Видимо, они здорово нажрались, потому что раскачивались и спотыкались, один был особенно пьян, и двое других поддерживали его. Парень под фонарем бросил окурок и раздавил его каблуком, после чего отступил к стене, пропуская пьяную компанию. Один из пьяных размахивал бутылкой и кричал:
– Выпей, брат, выпей за моего первенца!
Человек Торлони покачал головой, отказываясь, но они облепили его со всех сторон, шумно протестуя пьяными голосами и требуя, чтобы он с ними выпил. Неожиданно бутылка резко опустилась, и я услышал глухой звук.
– Господи! Надеюсь, они его не убили?
Пьеро ответил:
– Не волнуйся, они знают, какова прочность человеческого черепа.
В тот же миг пьяницы чудесным образом протрезвели и бегом пересекли улицу, волоча обмякшее тело. Одновременно слева и справа появились другие группы, каждая тащила по наблюдателю. По улице проехала машина и свернула к воротам.
– Все четверо, – удовлетворенно сказал Курце. – Несите их в ангар.
– Нет, – возразил я, – лучше положить их в новый, недостроенный ангар. – Я не хотел, чтобы они высмотрели что-нибудь в нашем ангаре. – Свяжите их, кляп в рот, и пусть двое останутся охранять их.
Пьеро перевел мои слова на итальянскую скороговорку, и четверку унесли. Нас окружила группа итальянцев, так шумно обсуждавших проведенную операцию, что Пьеро был вынужден прикрикнуть на них, призывая к тишине.
– Вы ветераны или зеленые новобранцы? Черт возьми, да если бы Граф увидел вас сейчас – всех бы перестрелял! – После его слов шум стих. – Поставьте наружное наблюдение.
Джузеппе, отправляйся в контору и сиди у телефона, если зазвонит – зови меня. Остальным – наблюдать и сохранять спокойствие.
За воротами гудела машина, и я начал нервничать. Пьеро быстро выглянул.
– Все в порядке. Это Пальмерини. Впусти его.
Маленький «фиат» въехал в ворота, и из него вывалился клубок перепутанных рук и ног – Пальмерини с тремя сыновьями. Он тут же подошел ко мне и сказал:
– Мне сообщили, что вы торопитесь спустить яхту на воду. Придется платить дополнительно за сверхурочную работу, вы понимаете?
Я усмехнулся. Пальмерини бросился защищать свои законные права.
– Сколько времени понадобится?
– При освещении – часа четыре, если, конечно, и вы будете помогать.
Оставалось всего три часа и пятнадцать минут – не успеем! Похоже, драки не избежать. Я сказал:
– Нам, возможно, будут мешать, синьор Пальмерини.
– Ладно, ладно, но всякий ущерб должен быть оплачен, – ответил он.
Очевидно, он все заносил в счет, поэтому я сказал:
– Вам хорошо за все заплатят. Начнем?
Он отвернулся и стал бранить сыновей:
– И чего вы ждете, ленивые уроды, не слышали, что сказал синьор? Послал же мне Боженька сыновей, с крепкими руками и слабой головой!
Он честил их всю дорогу до ангара, и мне почему-то стало веселее.
Когда прожектора осветили выход из ангара, Франческа сказала, задумчиво глядя на ворота:
– На месте Торлони я попробовала бы прорваться здесь на машине…
– Тараном?
– Да, ворота очень слабые.
Курце усмехнулся:
– Правильно, но мы сможем быстро остановить их. Мы прихватили один из его автомобилей. Я припарковал его поперек въезда за воротами. Если он попробует пойти на таран, то врежется в заслон более крепкий, чем ожидал.
– Тогда оставляю вас здесь, – сказал я. – Надо помочь Пальмерини. – Я побежал вниз к ангару и услышал за спиной шум мотора.
Пальмерини стоял в дверях ангара. Он был вне себя:
– Синьор, вы не можете спустить яхту в таком виде. Без краски, без купороса, голое дно… В наших водах яхта мгновенно выйдет из строя – черви проедят ее насквозь!
– У нас нет времени, придется пойти на риск.
Профессиональная этика была для него важнее всего.
– Не знаю, смогу ли я разрешить, – проворчал он. – Еще ни одна лодка не покидала моей верфи в таком состоянии. Кто-нибудь услышит об этом и непременно скажет «Пальмерини – старый осел, он такой старый, что совсем из ума выжил».
Как ни велико было мое желание поскорее закончить работу, я понимал, что он недалек от истины. И пообещал:
– Никто не узнает об этом, синьор Пальмерини, я никому не скажу.
Мы пошли с ним к яхте. Пальмерини тихо, но упрямо бубнил, что безобразие – выпускать судно с голым днищем, не защищенным от мелких морских паразитов. Он осмотрел киль и постучал по нему костяшками пальцев.
– А это что, синьор! Никогда не слышал, чтобы киль отливали из латуни!
– Я ведь говорил, что люблю экспериментировать.
Он по-петушиному склонил голову, и на его сморщенном личике появилось хитрое выражение.
– Ах, синьор, не было еще такой яхты на Средиземном море. Даже знаменитый «Арго» не сравнялся бы с вашей яхтой – золотое руно не стоило таких денег! – Он засмеялся. – Пойду посмотрю, что успели сделать мои ленивцы.
Он вышел на освещенную площадку перед ангаром, хихикая как помешанный. Думаю, никому не удалось бы сделать на этой верфи хоть что-нибудь без его ведома. Великий интриган этот Пальмерини!
Я позвал его обратно и сказал:
– Синьор Пальмерини, когда все закончится благополучно, я вернусь и куплю вашу верфь, если вы не передумаете. И дам хорошую цену.
Он все еще посмеивался.
– Думаете, я продам свою верфь человеку, который пускается в плавание на судне с голым, непокрашенным днищем?! Ах, мой мальчик, я поддразниваю вас, потому что вы всегда такой серьезный.