Волна выносила яхту на гребень – тогда мы видели сверху обезображенное штормом море – и вместе с пеной несла нас горизонтально, и трудно было разобрать, где море, а где небо. И снова мы опускались в пропасть, задрав нос яхты к небесам, и снова нас пугали чудовищные волны.
Иногда, не более четырех раз в час, появлялась необычная волна – вероятно, одна волна наскакивала на другую и образовывалась двойная волна. Эти уроды, по-моему, были высотой в шестьдесят футов – выше нашей мачты! – и мне приходилось быть особенно внимательным, чтобы не черпнуть кормой.
Один раз, только раз, корму захлестнуло, и случилось это, когда Уокер перегнулся через борт. Мы еще были покрыты водой, когда огромная волна обрушилась на корму, и услышал его отчаянный крик, успел увидеть безумные глаза на бледном лице. Секунда – и его вынесло из кокпита за борт.
Курце в то же мгновение бросился к Уокеру, но не успел.
– Страховочный линь – тяни за него! – крикнул я.
Курце стер с лица воду и завопил:
– Он без пояса!
Проклятый дурак, подумал я, а возможно, не подумал, а прокричал.
Курце громко вскрикнул и показал за корму, я перегнулся через борт и разглядел в бурлящих волнах что-то темное, а потом увидел белые руки, вцепившиеся в нейлоновый трос. Говорят, утопающий хватается за соломинку. Уокеру повезло, он ухватился за более надежный предмет – за один из тормозных тросов.
Курце уже быстро выбирал трос. Это было нелегко с таким грузом, как Уокер, да еще имея рану в плече, но он тянул трос так быстро, как будто на нем и не было никакого груза. Он поднял Уокера прямо под корму и закрепил трос.
– Я спущусь через кормовой подзор, тебе придется сесть мне на ноги.
Я кивнул, и Курце начал переползать туда, где Уокер все еще крепко держался за трос. Курце скользил по корме, а я тянулся за ним, выбираясь из кокпита, пока мне не удалось сесть ему на ноги. В яростной свистопляске шторма только мой вес не давал Курце улететь в море.
Он захватил трос и потащил, плечи его дрожали от напряжения. Он держал Уокера, висящего на высоте пяти футов, – таково расстояние от поверхности воды до гакаборта. Только бы Уокер удержался, молил я Бога. Если он отпустит трос, то не только сам пропадет, но от резкого толчка и Курце потеряет равновесие. Тогда – конец.
Над гакабортом показались руки Уокера, и Курце ухватил его за обшлаг пиджака. Взглянув за борт, я завопил:
– Держись, ради Бога, держись!
Одна из этих дьявольских волн шла на нас – жуткое чудовище нагоняло корму со скоростью экспресса. Нос «Санфорд» опустился, Курце рывком подтянул Уокера выше и, схватив за шиворот, выволок на кормовой подзор.
Тут нас накрыла волна и ушла так же стремительно, как пришла. Уокер свалился на дно кокпита, без сознания или мертвый – определить я не мог, а на него упал Курце, тяжело дыша от напряжения. Он полежал несколько минут, потом наклонился, чтобы высвободить трос из железной хватки Уокера.
Когда Курце удалось отодрать его пальцы от троса, я сказал:
– Неси его вниз и сам лучше побудь пока там.
Великое озарение сошло на меня, но времени все продумать не было – нужно было вернуть трос на место, за корму, пока не выбило румпель, и следить за следующей волной.
Курце вернулся только через час, который я провел один на один со страшной стихией, не имея возможности осмыслить то, чему стал свидетелем. Шторм, казалось, закручивал все сильнее, и я уже начал пересматривать свое мнение о мореходных достоинствах маленьких судов, о которых рассказывал Франческе.
Забравшись в кокпит, Курце взялся вместо Уокера приглядывать за кормовыми тросами и, как только устроился, улыбнулся мне.
– С Уокером все в порядке, – крикнул он, – Франческа присмотрит за ним. Я откачал его – нахлебался парень под завязку.
– Он засмеялся, и радостное торжество его хохота не смог заглушить злобный рев шторма.
Я смотрел на него с изумлением.
* * *
Шторм на Средиземном море продолжительным не бывает, нет той океанской мощи, которая подпитывала бы его, и сильный ветер скоро стихает. К четырем часам следующего утра шторм ослаб настолько, что я смог доверить управление яхтой Курце и спуститься в каюту. Сев на диван, я почувствовал невыразимую усталость, руки дрожали после долгого напряжения.
– Ты, наверно, проголодался, – сказала Франческа, – сейчас я приготовлю что-нибудь.
Я покачал головой:
– Не надо, я слишком устал, чтобы есть, пойду спать.
Она помогла мне снять дождевик.
– Как Уокер?
– Все хорошо, спит на кормовой койке.
Я медленно кивнул – Курце положил Уокера на свою койку. Еще одно подтверждение моей догадки.
– Разбуди меня через два часа, не давай спать дольше. Мне не хочется оставлять Курце одного надолго.
Я завалился в койку и мгновенно заснул. В полусне всплыло видение – Курце втягивает Уокера за шиворот на палубу.
Франческа разбудила меня в шесть тридцать, держа наготове чашку кофе, которую я с наслаждением выпил.
– Хочешь что-нибудь поесть? – спросила она.
Я прислушался к шуму ветра и проанализировал движение яхты.
– Приготовь завтрак для всех, – сказал я, – мы сейчас ляжем в дрейф и немного отдохнем. Думаю, пришло время поговорить с Курце начистоту, чем бы это ни кончилось.
Я вышел в кокпит и оценил обстановку. Ветер еще сильно задувал, но с тем, что было совсем недавно, не сравнить. Курце, как я заметил, уже выбрал оба тормозных троса и аккуратно свернул их.
– Мы ложимся в дрейф, а тебе пора поспать, – сказал я.
Он только кивнул головой, и мы вдвоем убрали бухты троса. Потом привязали румпель и проследили, чтобы «Санфорд» встала боком к волне – теперь это ничем не грозило. Когда мы спустились, Франческа возилась у плиты, готовя завтрак. Она постелила на стол в кают-компании влажную скатерть, чтобы не скользили приборы, и мы с Курце уселись.
Он начал мазать хлеб маслом, а я мучительно соображал, с чего начать. Тема была трудной, особенно если учесть взрывной характер Кобуса, и я не знал, как подойти к ней. И я начал так:
– Знаешь, я ведь еще не поблагодарил тебя по-настоящему за то, что ты вытащил меня из шахты, помнишь, когда кровля обвалилась.
Он жевал хлеб и ответил с набитым ртом:
– Нет, дружище, то была моя вина, я ведь уже сказал тебе. Мне надо было тогда как следует укрепить последний пролет.
– Уокер тоже должен благодарить тебя. Прошлой ночью ты спас ему жизнь.
Курце фыркнул:
– Нужна мне его благодарность!
Приготовившись схлопотать, я осторожно спросил:
– Между прочим, почему ты сделал это? Не вытащи ты его, получил бы около четверти миллиона дополнительно.
Оскорбленный Курце уставился на меня. Лицо его заливала краска гнева.
– Ты что, считаешь меня кровожадным убийцей?
Да, именно так я и думал раньше, но говорить об этом не стоило.
– И ты не убивал Паркера или Альберто Корсо и Донато Ринальди?
Лицо его побагровело.
– Кто сказал, что я это сделал?!
Я указал пальцем на койку, где все еще спал Уокер.
– Он и сказал.
Я думал, Курце хватит удар. Челюсти его сжались, он буквально онемел, не в силах вымолвить ни слова. Я все-таки договорил:
– По словам нашего друга Уокера, ты завел Альберто в ловушку на скале, а потом столкнул его, ты размозжил голову Донато, ты выстрелил в затылок Паркеру во время перестрелки с немцами.
– Маленький ублюдок, – процедил Курце. Он стал подниматься. – Я загоню эти лживые обвинения обратно в его поганую глотку.
Я придержал его.
– Постой, не горячись. Давай вначале разберемся. Я бы хотел услышать твой рассказ о том, что случилось тогда.