Довольно слабый порыв ветра оказался финальным щелчком шквального хлыста, и вот он уже совсем исчез, бросив поверженную яхту на произвол сумбурного моря. Я всматривался в горизонт, надеясь увидеть Меткафа, но фэамайл не появлялся, впрочем, он, наверно, только выходит из непогоды, оставленной пронесшимся шквалом.
Мой взгляд наткнулся на ялик, все еще принайтованный к крыше каюты, и тут Курце вдруг произнес:
– А знаешь, там еще много золота осталось внизу. – Он никак не мог оторваться от киля.
– К черту золото, – сказал я, – давай добудем ялик.
Мы перерезали найтовы, и ялик упал в море, правда, я предусмотрительно привязал к нему линь. Он плавал вверх дном, но это меня не беспокоило – ялик мог оставаться на плаву в любом положении. Я сполз по палубе в море и выправил его. Затем достал черпак, который оказался на месте, и начал вычерпывать воду.
Едва успев закончить, услышал крик Франчески:
– Меткаф! Меткаф плывет!
Пока я карабкался наверх, катер подошел совсем близко, шлепая со скоростью восемь узлов, которой Меткаф всегда отдавал предпочтение в плохую погоду. Поскольку на этот раз мы и не собирались убегать от него, то вскоре уже могли переговариваться.
Из рубки вышел Меткаф и крикнул:
– Бросить вам линь?
Курце махнул рукой, и катер осторожно приблизился. Меткаф раскрутил над головой веревочное кольцо. Первая попытка оказалась неудачной, но второе кольцо Курце поймал и съехал вниз по палубе, чтобы привязать линь к обломку мачты, Я отрезал две длины и закрепил их в виде петель на веревке, которую бросил Меткаф.
– Мы подойдем к ним в ялике, подтягиваясь на лине, – сказал я. – Ради Бога, не выпустите петли из рук, иначе нас унесет в море.
Спустившись в ялик, мы стали подтягиваться к фэамайлу. Дело само по себе не особенно трудное, но мы замерзли, вымокли и устали, а в таком состоянии легко совершить ошибку. Меткаф помог Франческе подняться на борт, затем поднялся Курце. Мне он швырнул линь:
– Привяжи к ялику, может, пригодится.
Выполнив его приказ, я забрался на палубу. Меткаф шагнул ко мне с искаженным от гнева лицом и, схватив меня за плечи, заорал:
– Идиот… я говорил тебе, говорил, чтобы ты надежно установил киль! Говорил же я тебе в Рапалло о киле!
Он тряс изо всех сил, а я был слишком измучен, чтобы сопротивляться. Голова моя болталась из стороны в сторону, как у куклы, набитой опилками, и, когда он меня отпустил, я просто осел на палубу.
Меткаф повернулся к Курце.
– Сколько там осталось? – строго спросил он.
– Около четверти.
Он посмотрел на брошенную «Санфорд», в глазах его светилась решимость.
– Ее-то я не упущу. Бросать целую тонну золота!
Он крикнул что-то в рубку, и марокканец Моулей Идрис вышел на палубу. Меткаф быстро отдал ему приказания на арабском, затем прыгнул в ялик и подтянулся к «Санфорд». Идрис приладил к линю тяжелый трос и, когда Меткаф поднялся на корпус яхты, вытянул его.
Нас с Франческой это мало интересовало. Мы измучились до предела и желали только одного – остаться в живых и больше никогда не расставаться; дальнейшая судьба золота нас не волновала. Курце, однако, принимал живое участие в происходящем и помогал арабу закрепить трос.
Меткаф вернулся и сказал Курце:
– Ты прав, там около тонны осталось. Не знаю, как поведет себя эта развалина, если взять ее на буксир, но мы рискнем.
Когда фэамайл сделал разворот и трос натянулся, над бурным морем засияло солнце сквозь водяную пыль, и я оглянулся на «Санфорд», которая медленно тянулась на буксире. Кокпит был наполовину залит водой, но до носового люка вода не дошла…
– Господи! – вскричал я. – Ведь там же Уокер!
– Magtig! Я и забыл о нем!
Наверное, от удара он потерял сознание, когда яхта перевернулась, иначе мы бы услышали его крики.
– Смотрите! – вдруг воскликнула Франческа.
– Там… в кокпите!
Крышка главного люка была выломана изнутри, и в проеме мелькнула голова Уокера. На него обрушилась хлынувшая внутрь яхты вода, руками он пытался ухватиться за комингс рубки, которого уже не было. – Крупке снес его выстрелом. Потом напор воды загнал Уокера обратно в каюту, и он исчез.
Если бы Уокер пошел через носовой люк, он бы спасся, но даже в этот гибельный момент он обязательно должен был совершить ошибку! Главный люк остался открытым, вода вливалась внутрь, и «Санфорд» тонула!
Меткаф был вне себя от ярости.
– Идиот! – кричал он. – Я думал, что вы избавились от него. Он забирает с собой столько золота!
«Санфорд» погружалась в воду. Меткаф в полном отчаянии смотрел на яхту, голос его дрожал от бешенства.
– Глупец, проклятый идиот! – кричал он. – Ведь он портил все с самого начала!
Буксирный трос натягивался, и, чем глубже опускалась яхта, тем больше оседала корма фэамайла. «Санфорд» накренилась еще больше, когда сжатый воздух из отсека вышиб крышку носового люка, и стала тонуть все быстрее, так как и в это отверстие стала вливаться вода. Тянущая вниз нагрузка на корму фэамайла становилась опасной, и Меткаф, взяв из зажима топор, встал рядом с тросом. Он оглянулся на «Санфорд», видно, никак не мог решиться, но наконец взмахнул топором и с силой ударил. Трос лопнул, как натянутая струна, свободный конец скользнул в море – и корма катера подпрыгнула. Яхта еще больше накренилась и перевернулась. Когда она погрузилась и почти исчезла в бурном водовороте, случайный луч солнца коснулся киля, и мы увидели ослепительный блеск вечного золота. И больше ничего, только море.
Велик был гнев Меткафа, но, как и шквал, он скоро утих, и перед нами снова предстал мудрый и жизнерадостный Меткаф, философски принимавший удары судьбы.
– Жаль, – сказал он, – но что поделаешь! Золото пропало, и мы не в силах вернуть его.
* * *
Мы сидели в салоне фэамайла, державшего курс в Малагу, где Меткаф собирался высадить нас. Он дал нам сухую одежду, накормил, и мы почувствовали себя увереннее. Я спросил:
– Чем теперь займешься?
Он пожал плечами:
– Танжер вот-вот закроется, марокканцы приберут его к рукам. Думаю рвануть в Конго, там, похоже, что-то готовится.
Меткаф и такие, как он, несомненно «рванут» в Конго, подумал я. Черные вороны стаей слетаются на поживу, но Меткаф все-таки не такой черный…
– Может, объяснишь мне кое-что?
Он ухмыльнулся.
– А что ты хочешь знать?
– Во-первых, как ты вычислил нас во время первой встречи? Почему у тебя возникло подозрение, что мы направляемся за золотом?
– Дружище, какое подозрение? Я просто знал об этом.
– Когда ты успел узнать, дьявольское отродье?
– А когда напоил Уокера. Он вывалил мне всю историю о золоте, о киле… обо всем.
Значит, он все-таки разболтал, черт возьми! Я вспомнил, сколько трудов потратил, чтобы сбить Меткафа со следа, как ломал себе голову, изобретая всевозможные уловки, чтобы одурачить его. И все впустую!
– Я думал, вы уже избавились от него, – сказал Меткаф, – ведь с самого начала и до конца от него были одни убытки. Или спустили за борт, или еще что-нибудь в этом роде.
Я увидел улыбку на лице Курце и заметил:
– Возможно, на совести Уокера еще и убийство.
– Меня бы это не удивило, – согласился Меткаф, – он был жалким предателем по натуре.
Тут я вспомнил, что, возможно, и сам убил человека.
– Где Крупке? Что-то я его не вижу.
Меткаф хохотнул.
– Причитает в своей койке. У него вся рожа в занозах.
Я показал ему руку.
– Со мной он проделал то же самое.
– Вижу, – сказал Меткаф серьезно. – Только Крупке, наверно, ослепнет на один глаз.
– Так ему и надо, черт бы его побрал! – зло сказал я. – Это отобьет у него охоту целиться в людей.