Будто бы какой-то мужик взял двухметровое бревно, обмотал его концы цепью, а на метровые остатки вывесил по чурбаку. Этим устройством народный умелец выучился вращать особым способом, а как именно — Слон берется нам немедленно показать. Для этого он уже приготовил тщательно ошкуренное бревно, тренировочный вариант — без цепей и привешенных чурбаков.
Выполняется упражнение так: сначала бревно кладут на шею, параллельно линии плеч. Потом посылают правый конец бревна под левую подмышку, обкатывают по спине и вокруг поясницы и снова возвращают на плечо. Даже первый элемент чрезвычайно интересен, так как в ходе его наносятся два сокрушительных удара разными концами бревна. Мы представили себе строй Хирда под такими ударами, побежали к замковым укреплениям и живо изготовили каждый по такому же тренировочному средству.
Некоторое время мы развлекали себя такими упражнениями, а потом утомились — съели по полташке грибов и расселись возле костра. Вышла огромная луна, пространство вокруг Холма утонуло в её призрачном, белесом свете. Все было спокойно, пока я не заметил, что Гоблин положил в костер изготовленное мною “потешное” бревно.
— Эй! — позвал его я. — Ты, часом, не охуел?
Делать Гоблину замечания — пустое дело. Мне пришлось самому вставать и тащить бревно из костра, но тут Гоблин решил вмешаться. Угрожая мне покупным мачете, он стал насмехаться надо мной и всячески меня унижать. Я не смог этого вытерпеть, достал из-под лежанки свой палаш и набросился на Гоблина. Палаш у меня самопальный, его сделал еще мой папа из куска пилорамной стали. Это прямоугольный кусок железа с деревянной ручкой, который не идет ни в какое сравнение с Гоблиновским мачете — имеющим небольшую гарду, более длинным и сведенным на остриё.
Мы сцепились неподалеку от костра. Ветер раздувал пламя, но мне виден был лишь темный силуэт Гоблина и серебрящаяся в лунном свете полоска его клинка. Грибы изменили восприятие времени, Гоблиновское мачете взлетало и падало, словно в замедленной съемке. Когда лезвия встречались, в месте их столкновения вспыхивали шипящие длинные искры. Один раз я заметил, что полоска лунного света падает прямо на меня. С огромным усилием я успел отдернуть голову, но мачете прошло совсем рядом — его зазубренный край вырвал прядь волос из моей шевелюры. Меня подвела лишенная элементарной зашиты рукоять палаша — клинок мачете соскользнул по лезвию и рассек мне пальцы до кости. Я выронил палаш и был вынужден спасаться бегством. Обежав вокруг костра, я взвалил на плечи своё “потешное” бревно и стал поджидать Гоблина, наступающего на меня с мачете в руках.
Упражнения не прошли даром: первым же ударом бревна я выбил мачете у Гоблина из рук. Но дальше этого дело не пошло — Гоблин сорвал дистанцию, вцепился в бревно и попытался ткнуть меня выхваченным из ножен водолазным ножом. Так что бревно мне пришлось бросить. Весь перемазанный кровью, льющейся из рассеченной руки, я отбежал от Гоблина, поднял поллитровую бутылку из-под водки и принялся кричать:
— Погоняй свою ленивую лошадку! — орал я Гоблину. — Ну, ковбой! Погоняй свою ленивую лошадку!
Гоблин услышал меня, подобрал мачете и бросился вперед. Когда я метнул в него бутылку, нас разделяло около пятнадцати метров. Сверкнув в лунном свете, бутылка попала Гоблину горлышком в рот и отколола половину резца. Затем бутылка продолжила свое поступательное движение — разбила донышком Гоблину очки и сломала нос. Удар был так хорош, что Гоблин закачался, повернулся вокруг собственной оси и упал, широко раскинув руки. Строри утверждает, что момент, когда я стал кричать: ”Погоняй свою ленивую лошадку!”, выглядел сравнимо со сценами из старых ковбойских фильмов.
Может, и не так круто, как в “Хороший, Плохой, Злой” — но уж всяко лучше, чем в “Лимонадном Джо”.
Юхиббол Саг и удар молнии
“Учителя в школе могут спросить у тебя: “Встань, Петров, и ответь: кем ты хочешь стать? Плотником, маляром, инженером?”. Они ждут от тебя, что ты встанешь и выберешь из предложенных вариантов. Ты должен быть готов к этому вопроcу, чтобы ответить на него с места, не вставая:
— Нет, Марья Ивановна — инженером я быть не хочу. Я хочу быть Подонком!”
Курсы Молодого Подонка.
В субботу тринадцатого июля на станции Чудово мы обоссали мента. Получилось это так. Нашу электричку, направляющуюся в Малую Вишеру, нашли технически неисправной, застопили в Чудово и высадили всех пассажиров. Огромная толпа в страшной давке сгрудилась на бетонной платформе. Я стоял у самого края, ожидая, когда подадут новый электропоезд, и очень страдал от переполнения мочевого пузыря. Тут надо заметить, что страдал я не один.
По правую руку от меня так же маялся Егор Панаев по прозвищу Тень. Перед нами была весьма насущная проблема — отойти было некуда, а спрыгнуть с перрона нельзя, ведь в любой момент могут подать электричку. Отчаявшись, мы принялись мочиться прямо с края платформы, под осуждающими взглядами стоящих вплотную людей.
Когда ссышь на улице, а не у себя в толчке, то за струей обычно не смотришь. Наоборот, взгляд поднимается вверх, ты стоишь, задрав голову, пока с этим делом полностью не покончишь. Мы поступили именно так — задрали башки и таращились в июльское небо, когда с путей до нас донеслись жуткие крики, исполненные нечеловеческой злобы.
Сотрудник милиции, вздумавший пройти по путям вдоль платформы по каким-то служебным делам, июльским небом вовсе не интересовался. Вместо этого он елозил взглядом по низам: по железнодорожному полотну, по разбросанным бутылкам, хабарикам и использованным шприцам. Он так увлекся этим делом, что зашел прямо под наши струи и поначалу даже не заметил этого факта. Но заблуждение его длилось совсем недолго.
— А… СУ-У-УКИ! — заорал он прямо у нас под ногами. — СТОЯТЬ!
Мы глянули вниз, и я мгновенно, словно во вспышке озарения понял, что только что произошло. Панаев размышлял еще быстрее меня — когда я обернулся, чтобы посмотреть на его реакцию, Теня и след простыл. Но в меня мент вцепился обеими руками и начал тянуть вниз, стаскивая с платформы.
Тут произошло сразу несколько событий. Сначала объявили, что электропоезд на Малую Вишеру подают на соседнюю платформу, затем толпа с криками и бранью бросилась к переходу между перронами, а потом на пути рядом со мной спрыгнул Кузьмич. Он повел себя продуманно и осторожно — сначала предъявил менту свои документы, а потом вступил с ним в пространную беседу, выясняя его намерения в отношении меня. Мы вместе поднялись на уже очистившуюся платформу и проследовали по направлению к милицейскому пикету. Шли мы как раз мимо готовящейся к отбытию электрички на Малую Вишеру.
— А где тут у вас пикет? — как бы невзначай поинтересовался Барин, и мент показал рукой — дескать, вон где.
Я увидел свой шанс. Как только Барин отвлек внимание моего конвоира, я рванулся изо всех сил, прыгнул в сторону и нырнул в открытое окно электрички. Вагоны были настолько забиты людьми, что не то что преследовать меня, а даже втиснуться в тамбур представлялось немалой проблемой. Барин остался на перроне в обществе взбешённого мента, тот даже хотел оттащить его в пикет — но тут Кузьмич уперся.
— За что? — возмутился он. — Я-то в чем виноват?
Мент плюнул и отстал от него — и Барин забрался в вагон, степенно и без излишней поспешности. По железному телу электрички прошла короткая судорога, послышался грохот трогающихся вагонов, и вокзал за окном заскользил назад.