Ты никогда больше не заговоришь ни с одной женщиной...
- Ты сошла с ума! - шепчет Милс.
- Ничуть! Я была бы сумасшедшей, если бы позволила тебе уехать отсюда. Но этого не произойдет. Тебя найдут завтра утром и поймут, что здесь
была женщина, но - какая женщина? Их столько здесь проходило!.. Легион, не так ли? И многие из них тоже готовы были застрелить тебя. Я даже не
думаю, что кто-то осудит меня. Все в городе знают, что я не могу ходить. Как же я могла прийти сюда и убить тебя? Они могли бы подумать это, так
как дом принадлежит мне. Но едва они поговорят с доктором Кински, как подозрение с меня будет снято. Он засвидетельствует, что я не могу ходить.
Он никогда не признается в том, что я обманывала его столько месяцев. Потом, еще существует верный Франклин. Он знает, что я поехала к тебе.
Узнав, что ты мертв, он будет прыгать от восторга. Он ненавидит тебя и ни за что меня не выдаст.
Милс побледнел, его бескровные губы дрожат. Он стонет:
- Положи это, идиотка! Ты слышишь!
- Прощай, Сезар, - дуло пистолета медленно поднимается и замирает, нацелившись в голову Милса. - Ты одинок. Ты еще не чувствуешь этого, но
это придет. Ты будешь очень одинок в своей могиле, Сезар...
- Не стреляй! - он извивается, протягивая вперед руки, так как понял, что она действительно сейчас выстрелит...
Кулаком я бью ее по руке в тот момент, когда она нажимает на курок. Шок парализует ее. Пистолет падает на пол. Она поворачивается и изо
всех сил бьет меня по лицу. Ее ногти вонзаются в мою щеку. Я пытаюсь ее удержать, но она отступает и исчезает в саду.
Я даю ей уйти.
Она бежит в лунном свете через сад, открывает калитку, бросается в машину и уезжает.
Глава 4
- Салют, Мак, - приветствует меня Милс. - Бывают моменты, когда ты появляешься чертовски вовремя. - Он падает в кресло, так как ноги
отказываются повиноваться ему. Его бледное лицо покрыто потом. - Хочешь выпить? Если ты нуждаешься в этом, как и я, то дело поправимо.
Я вхожу в комнату и вытираю щеку. Она вся в крови.
- Веселенькая ситуация, не так ли? - Я сажусь на ручку кресла, где до этого сидела Натали. - Ты никогда еще не был так близко к могиле...
- Я знаю. - Он пытается налить виски, но рука так дрожит, что все проливается на ковер.
- Дай сюда! - я отнимаю бутылку. Он снова валится в кресло, все еще мокрый от пота.
...Олаф Крюгер как-то сказал мне, что если Милса основательно задеть, он сразу скисает. Стало быть, Натали Серф задела его очень
основательно...
Я наливаю виски, сую ему стакан и выпиваю свой с огромным удовольствием. За последние сорок восемь часов я не пил ничего вкуснее.
Милс проглатывает содержимое своего стакана в три порции, как малыш молоко. Когда я заканчиваю, он берет мой стакан.
- Еще по одному, мистер? Она меня порядком напугала, эта ведьма. Если бы ты не вмешался...
- Не обольщайся! Если бы мне не нужно было поговорить с тобой, я не стал бы вмешиваться...
Он делает гримасу, которая должна означать улыбку.
- Ты великолепен, Мак. Я твой должник. Ты говоришь... Ведь она сумасшедшая, ты это знал? Она опаснее гремучей змеи, которой наступили на
хвост. Я надеялся уехать отсюда далеко. Ты слышал, что она сказала? Эти ее слова об одиночестве в могиле.
Ты слышал, что она сказала? Эти ее слова об одиночестве в могиле... Эту историю может рассказывать
только человек, который уже стоял одной ногой в могиле. Ты понимаешь, до какой степени она ненормальна?
Я протягиваю ему полный стакан.
- Только не пей сразу все. Мне нужно, чтобы у тебя была ясная голова по крайней мере еще десять минут.
- Тогда дай мне курево. У меня ощущение, что сразу отнялись руки и ноги. Я постараюсь как можно быстрее убраться отсюда. Знаешь что, Мак?
Она способна вернуться к себе, взять еще один револьвер и опять приехать. Я не хочу подыхать. От такой ведьмы надо держаться подальше.
Я прикуриваю сигарету и даю ему.
- Спокойно. Она не вернется сюда, так что возьми себя в руки.
Он выпивает еще глоток и выпрямляется, но глаза у него все еще бессмысленные. Требуется некоторое время, чтобы он пришел в себя.
Десять минут он все еще говорит безумолку, потом замолкает и начинает уже более нормальным тоном:
- Что ты здесь делал, Мак? Можешь не говорить, если не хочешь, но я рад, что ты оказался возле моего дома. Если бы не ты, я был бы уже на
том свете.
- Я пришел поговорить с тобой. Ты можешь мне помочь разрешить одну проблему? Я бьюсь над ней уже довольно долго...
Он смотрит на меня и улыбается.
- После того, что ты сделал для меня, - серьезно говорит он, - ты можешь спрашивать меня о чем угодно. Поверь, Мак, я жалею, что тогда так
поступил с тобой... Я догадываюсь, о чем ты хочешь спросить меня.
- Ладно, не будем поминать прошлое. Я был уверен, что эта девка не умеет ходить. Зачем она ломает комедию?
- Я же говорю тебе, она сумасшедшая! Подобным образом она надеется отравить жизнь Серфу.
- А Серф, что он ей такого сделал?
Милс растягивается в кресле.
- Ты хочешь знать это? Могу коротко рассказать.
- Валяй.
- Так вот. Она обожала свою мать, а отец ее не интересовал. Серф же души не чаял в своем чаде. Не было вещи, которой он не сделал бы для
нее, и очень ревновал к матери. Однажды они втроем отправились на машине, Серф был за рулем. Они где-то остановились позавтракать, и Серф
основательно выпил. По внешнему виду этого не было заметно, но когда он сел за руль, произошла катастрофа. - Милс щелкнул пальцами. - Вот так-
то. Вместо того, чтобы передать руль кому-нибудь из женщин, он сам захотел вести машину и на всей скорости налетел на тележку. Водитель тележки
был убит, Натали ранена, мать убита. Серф же не получил ни царапины. Когда Натали пришла в себя, она почти купалась в крови матери. И ты знаешь,
что я думаю? - Он выпрямился и посмотрел на меня. - Я думаю, что именно тогда Натали и сошла с ума. По ней этого не скажешь, но это так. Серф
тоже едва не сошел с ума, когда увидел, что Натали изувечена. Очень скоро она разобралась в его чувствах. С этого времени - она сама призналась
мне в этом - Натали стала играть роль безногой, и была тверда, как кремень, в своей роли. Она ненавидит отца и таким образом мстит за смерть
матери. Может, эта политика и имела смысл в первые месяцы, но потом он стал навещать ее все реже. Она не хочет верить, что ему уже не так больно
смотреть на нее, но я в этом уверен. Ты понимаешь? Она сидит, устроившись в кресле или кровати, в течение двух лет и встает только тогда, когда
его нет, или ночью, когда уверена, что он не войдет в ее комнату.