Я шел, чувствуя на себе случайные взгляды людей из проезжавших мимо автомобилей, и это вызывало у меня желание заорать им: “Знаете ли вы, что ваш город сделал со мной? Знаете ли вы, знаете ли вы?” Я закурил последнюю сигарету.
Эмоциональное напряжение, вызванное пребыванием в тюрьме, на самом деле еще не улеглось. Множество чувств роилось в моей душе, стремясь выплеснуться наружу, и это мешало мне сосредоточиться. Ярость, страх, жалость к самому себе, самоуверенная радость и паническое спокойствие постоянно сменяли друг друга, и соответственно менялся мой душевный настрой. Тем не менее все это время я продолжал идти, остановившись лишь однажды, чтобы купить сигарет, и все это время я продолжал думать, что прежде всего мне следует повидаться с вдовой Гамильтон.
Наконец я дошел до мотеля. Проходя мимо стойки дежурного, я взглянул на часы и увидел, что было четверть девятого. Я подошел к двери нашего номера и обнаружил, что она не заперта.
В номере все осталось по-прежнему, тот же беспорядок, как в момент нашего с Уолтером ареста. Даже ключи от “форда” до сих пор лежали на письменном столе, там, где стояла пишущая машинка, до того как Джерри сбросил ее на пол.
Я поднял машинку и поставил на письменный стол. Джерри хорошо над ней поработал. Клавиши разбиты, от валика оторваны металлические линейки, а вся станина изогнута. Я знал, что пишущая машинка принадлежала профсоюзу, а не лично Уолтеру, но бессмысленный дикий вандализм все равно вызвал отвращение. Я принялся собирать разбросанные по полу вещи, стараясь навести хотя бы видимость порядка. Я не знал, зачем я трачу на это время, а не иду сразу в дом Гамильтона, но, видимо, мною двигало мое всегдашнее пристрастие к чистоте.
Мой чемодан, впрочем очень старый, теперь уже никуда не годился. Крышка была наполовину оторвана, и Джерри даже ухитрился оторвать ручку с одной стороны. Я положил бедолагу на кровать и начал складывать в него одежду. На наших белых рубашках, белье и носках были видны следы подошв. – В номере имелся комод, и я как попало, вперемешку, запихал в него все наши с Уолтером вещи. Затем снова положил грязное белье в мешок для стирки, разбросанные по всей комнате канцелярские принадлежности в ящик письменного стола, а простыни и одеяла на кровати. Когда я поднял с пола портфель Уолтера, что-то побудило меня заглянуть внутрь, и я стал перебирать находившиеся в нем документы. Письма от Чарлза Гамильтона исчезли, но я почему-то знал, что так и должно быть. Итак, теперь Уиллик – и Флейш – располагают фамилиями двадцати пяти человек, подписавших второе письмо.
Их обязательно надо предупредить. Я сел на свою кровать и попытался припомнить хотя бы одну из этих фамилий. Я смогу предупредить этого человека о грозящей ему опасности, а он предупредит остальных. Но ни одной фамилии вспомнить не мог.
Ладно, миссис Гамильтон, должно быть, знает кого-нибудь из тех, кто подписал письмо, и скажет мне. Пусть она скажет мне это, а также и то, почему она солгала Уиллику.
Наконец я вышел из номера, закрыл за собой дверь и вскочил в “форд”. Я выехал со стоянки и направился на север по Харпер-бульвару.
Глава 9
Был жаркий, солнечный день с безоблачным голубым небом: точно такой же, как вчера. И над Четвертой улицей царило такое же спокойствие, создавалось впечатление, что все домохозяйки смотрят телевизор в затемненных шторами гостиных, а их дети где-то играют, плавают или катаются на самокатах. Я припарковал “форд” перед домом Гамильтонов, подошел к входной двери и позвонил.
Вначале никто не ответил. Я позвонил еще раз и, когда опять никто не ответил, стал звонить, не отрывая пальца от кнопки.
Наконец дверь открылась настежь, и миссис Гамильтон посмотрела на меня с выражением смертельного ужаса в глазах.
– Убирайтесь прочь! Не приходите больше сюда! Оставьте меня в покое!
– Мне надо с вами поговорить, – сказал я совершенно спокойным тоном. Ее резкость каким-то странным образом заставила меня успокоиться.
– Убирайтесь прочь! – прошипела она.
– Из-за вас я провел ночь в тюрьме, – сказал я, повысив голос. – Мой друг до сих пор там, и это все по вашей вине. Вы солгали полиции, и я хочу знать – почему.
Она заморгала глазами, и на лице ее читалось смущение.
– Я вовсе этого не хотела, – стала она оправдываться, скорее перед самой собой, чем передо мной. – Я вовсе этого не хотела, – повторила она, затем, глядя на меня, произнесла:
– Мой муж мертв. Неужели вы этого не понимаете? Сегодня днем состоится панихида в похоронном бюро.
– Я хочу знать, почему вы солгали.
Нас разделяла внутренняя дверь, затянутая противомоскитной сеткой, и она смотрела на меня сквозь нее, умоляя уйти, но теперь я был слишком зол, чтобы сочувствовать ей. В конце концов она прислонилась к дверному косяку и, тупо уставившись на мой галстук, сказала:
– Я испугалась. Я не хотела им ничего говорить о профсоюзе, о письме Чака, я не хотела, чтобы они знали. Я испугалась и не подумала, а потом было уже поздно, я уже успела сказать кое-что и уже не смогла бы что-нибудь изменить.
– Вы можете сделать это теперь, – сказал я. – Мой друг все еще в тюрьме. Вы можете позвонить в полицейскую комендатуру и сказать им...
– Нет, я не могу, я... – Она посмотрела мне в лицо, затем перевела взгляд куда-то у меня за спиной и внезапно изменилась в лице. – Оставьте меня в покое! – закричала она. – Я не хочу с вами разговаривать! – И она захлопнула дверь.
Я обернулся и увидел Джерри, который направлялся ко мне, улыбаясь и качая головой. Один из его напарников стоял чуть поодаль.
– У вас что, совсем нет мозгов в голове? – сурово спросил Джерри.
– Вы слышали, что она сказала? Он медленно и насмешливо кивнул.
– Слышал. Она сказала, чтобы вы убирались. Я думаю, что это великолепная мысль. – Он протянул руку, чтобы взять меня за локоть. – Вы продолжаете делать успехи, сынок. Вот уже два раза вы побеспокоили эту женщину.
Я отдернул локоть от его протянутой руки.
– Но она сказала мне почему! Она сказала, почему она лгала и продолжает лгать вам. Она боялась упомянуть профсоюз, только и всего. Спросите у нее, она...
На этот раз ему удалось схватить меня за локоть, и он стал тянуть меня прочь от дома Гамильтонов.
– Способны ли вы на нормальные человеческие чувства? Эта женщина только что овдовела, разве вы этого не знаете? А теперь оставьте ее в покое.
– Но она лгала вам.
Он тянул меня за руку, я сопротивлялся. Вдруг он отпустил мою руку, посмотрел на меня, вздохнул и сказал:
– Мне позвать Бена, чтобы он помог с вами справиться?
Я взглянул на другого полицейского:
– О, это Бен?
– Совершенно верно, – ответил Джерри.
– Это тот, который бил меня, не так ли? Джерри ухмыльнулся:
– Кажется, он действительно стукнул вас пару раз. Я вспомнил беспомощный страх и ярость, которые я испытал, когда Бен ударил меня.
– Тогда на мне не было очков, – сказал я, – так что я не мог разглядеть как следует, кто это делал. Джерри снова дернул меня за руку.
– Почему бы вам не подойти ближе и не разглядеть получше? – спросил он.
Тут я почувствовал, как судорога свела мой желудок, как будто я собирался сделать что-то грубое и старался удержать себя от этого.
– Охотно, – сказал я.
Мы подошли к Бену, и я увидел его вблизи. Здоровенный парень, слегка неряшливый внешне, как и все они, смахивающий на опустившегося моряка. Его глаза казались слишком маленькими при таком массивном лице с тяжелым подбородком. Я смотрел на него, а он смотрел на меня без всякого выражения.