Известие о нападении иезуитов на поезд гасконцев уже успело облететь пол-Испании, но конфуз, который приключился с Эрнаном, как-то прошел незамеченным.
– А вам известно, что Родриго де Ортегаль уже смещен с поста прецептора, арестован и вскоре предстанет перед судом ордена? Его преемник, господин д’Эперне, вчера заверил моего отца, что господин де Ортегаль действовал самовольно и вопреки уставу, за что понесет суровое наказание.
– Гм... Если его и накажут, то не за нападение на нас, а за то, что он потерпел неудачу.
– Я тоже так думаю. Никто из самостоятельно мыслящих людей не сомневается, что Ортегаль действовал по прямой указке Инморте. В последнее время иезуиты обнаглели до крайности. Я слышала, что нападавшие даже не пытались скрыть своей принадлежности к ордену.
– Да, – подтвердил Филипп. – Видать, они были уверены в своем успехе и хотели, чтобы весь мир знал, какая участь уготована их врагам. Полагаю, это нападение было задумано, как предупреждение для всех остальных. Инморте наверняка известно, что на переговорах в Памплоне будет обсуждаться вопрос об отлучении его ордена от церкви.
– Давно пора это сделать, – одобрительно произнесла Маргарита. – Будь моя воля, я бы их всех... Нет, вы вы только представьте – этот ублюдок де Барейро еще имел наглость проситься в зачинщики турнира.
– Вот как! И что же ответил ваш отец?
– Конечно, отказал. Вернее, он просто проигнорировал его письмо. Но можно не сомневаться, что это иезуитское отродье все равно заявится на турнир и постарается испортить праздник. Если он победит, это станет настоящей катастрофой.
– Не волнуйтесь, принцесса, – успокоил ее Филипп. – Я не позволю ему это сделать.
Последние слова он произнес немного рассеянно. Его внимание уже переключилось на группу из трех человек, мимо которых они как раз проходили. Это были Симон, Габриель и Матильда. Признав в Габриеле земляка, девушка бойко тараторила по-франсийски; тот страшно смущался и отвечал ей односложными фразами. Симон, как мог, старался приободрить друга.
– Что вы так смотрите на Матильду? – с внезапно возникшим подозрением спросила Маргарита.
– Очаровательное дитя, – сдержанно ответил Филипп.
– И, боюсь, вы уже положили на нее глаз, – вздохнула принцесса. – Да и она явно неравнодушна к вам. Когда пришла от вас, была так взволнована, а глаза ее очень странно блестели... Впрочем, не ей одной вы вскружили здесь голову.
– А кому еще?
– Мне, например.
– Это следует понимать как комплимент?
– Ну... Можете считать это авансом.
Филипп шутливо поклонился:
– Благодарю вас за комплимент, сударыня. Я принимаю ваш аванс и обещаю при первой же возможности его отработать.
Маргарита кокетливо взглянула на него и томным голосом произнесла:
– Давайте присядем, мой принц. Я немного устала.
Она расположилась на обитом мягким плюшем диване и взмахом руки отогнала прочь карлика-шута и двух фрейлин, не нашедших себе кавалеров. Филипп сел рядом с ней – и, как бы невзначай, гораздо ближе, чем это предписывалось правилами приличия. Но Маргарита не отстранилась. Мало того, она еще чуть-чуть придвинулась к нему, и их ноги соприкоснулись.
– Так я жду ответа на комплемент, – сказала она млея.
– А я обязан отвечать?
– Разумеется, нет. Но правила хорошего тона требуют...
– Ах, правила... Ну, это другое дело. И что вы хотите услышать?
– Что я тоже вскружила вам голову. Что вы чуточку влюблены в меня.
– Но это неправда!
– Разве я не нравлюсь вам?
– Нравитесь. Но я не влюблен в вас.
– Однако намерены жениться на мне.
– Не намерен, а просто женюсь. Без всяких намерений. Вас что-то не устраивает?
Маргарита раздраженно хмыкнула.
– Да нет, что вы! – саркастически произнесла она. – Все прекрасно.
Вы не любите меня и, тем не менее, собираетесь жениться. Ведь это в порядке вещей – вступать в брак без любви.
– Конечно, в порядке вещей, – с непроницаемым видом ответил Филипп. – В нашем кругу все браки заключаются по расчету, а что до любви, то затем и существуют любовники и любовницы – чтобы любить их и чтобы они любили вас. Вот поманите к себе виконта Иверо и спросите у него о любви. Держу пари, что в ответ он сразу бросится целовать ваши ножки, которые, я полагаю, вполне заслуживают такого с ними обращения. – Последние его слова сопровождались откровенно раздевающим взглядом.
– Вот нахал! – покачала головой Маргарита. – И не просто нахал, а исключительный нахал.
«Ага, попалась, пташечка! – удовлетворенно подумал он. – Не так страшен черт, как его малюют. Те, кто говорил о крутом нраве принцессы, ничегошеньки не смыслят в женщинах. На самом же деле она просто агнец...»
Филипп ошибался, но его ошибка объяснялась не совсем обычным поведением Маргариты в этот вечер. Чуть ли не впервые за многие годы наваррская принцесса оробела перед мужчиной и не смогла проявить свой вздорный характер. Хищная пантера втянула острые когти и превратилась в безобидную кошечку, которая нежно жалась к хозяину, прося его о ласке.
– Кстати, о любовниках, – сказала вдруг Маргарита. – Вы только посмотрите! – И она украдкой кивнула в сторону шахматного столика.
Подавшись вперед, Бланка что-то шептала Монтини. Тот внимательно слушал ее и ласково улыбался. Взгляды обоих сияли, а выражения лиц не оставляли места для сомнений насчет характера их отношений.
– Они действительно любовники?
– Еще хуже. Боюсь, Бланка всерьез увлечена этим парнем. И ни от кого не скрывает своей связи с ним.
– Вот те на! – изумленно произнес Филипп. – Скромница Бланка, и вдруг... Уму непостижимо! Вот уж никогда бы не подумал, что она отважится на такое. – И он бросил на Монтини завистливый и, следует отметить, немного раздраженный взгляд.
– Вы огорчены? – с улыбкой спросила Маргарита. – Вам досадно?
Филипп покраснел.
– С чего вы взяли?
– Знаю я вашего брата. Сознайтесь, принц: ведь вы были уверены, что раз Бланка устояла перед вашими чарами, то уже никто не совратит ее спути истинного . А тут появляется какой-то неотесанный провинциал и добивается успеха там, где вы получили от ворот поворот. Ясное дело, это больно задевает ваше самолюбие, и вы считаете, что Монтини нанес вам смертельное оскорбление.
– Да нет, – в замешательстве ответил Филипп, раздосадованный тем, как легко его раскусила Маргарита. – Просто я знаю Бланку с одиннадцати лет и, казалось бы, неплохо изучил ее характер, но... теперь я вижу, что мне это только казалось. Я даже подумать не мог, что всего за полгода она сумеет преодолеть свое строгое воспитание.
– Однако преодолела.
Филипп поглядел на Маргариту:
– Кажется, я догадываюсь, кто поспособствовал столь быстрой перемене.
– Ну-ну! – обиделась принцесса. – Чуть что, всегда виновата я. Вы вовсе не оригинальны в своем предположении. Почему-то все осуждают меня, а что до Бланки, так ей лишь вменяют в вину, что она, наивное и неопытное дитя, не смогла противостоять моему дурному влиянию. К вашему сведению, все это чистейшей воды измышления. Во всяком случае, не я учила Бланку называть Монтини милым в присутствии моего отца.
– Да что вы говорите? Не может быть!
– И все-таки было. Однажды, недели две назад, у нее вырвалось это словечко, разумеется, неумышленно. Мой отец не знал, где деться от смущения – так ему было неловко. Он ведь порядочный ханжа, хоть и безобидный, совсем не такой, каким был покойный дон Фернандо. Правда, после этого инцидента у отца появилась идея велеть господину де Монтини покинуть Памплону, однако нам удалось урезонить его.