Но двадцать дней — нет. И так арсель весь синий уже.
— Тебя убьют.
— Вряд ли.
— Ты знаешь литовское наречие?
— Нет.
— Польское?
— Нет.
— Не понимаю. То, что ты сюда доехал — чудо. Но чудо два раза не повторяется.
— Это не чудо.
— Как тебя зовут?
— Не скажу.
Император ухмыльнулся. Письмо писал Ярослав — почерк новгородского князя Хайнрих знал хорошо, сомнений не было. Этот человек — не спьен. Это все, что требовалось знать. Император схватил перо и чистую хартию и что-то быстро написал, оглянувшись два раза на посланца. Запечатав и приложив перстень, он протянул свиток странному молодому человеку.
— Неделю, говоришь?
— А?
Император повторил вопрос по-латыни.
— Да, — ответил посланец.
— Что ж. Езжай. И да будет с тобою Создатель.
Посланец поклонился и вышел.
ГЛАВА ШЕСТАЯ. ЕДИНОБОРСТВА
Три тысячи варангов расположились на постой в Новгороде, разошлись по городским домам. После спешного крещения Ингегерд в греческий вариант христианства с принятием имени Ирина, и после не менее спешного венчания, молодожены избрали селение Верхние Сосны, в двадцати аржах на север от Новгорода, для проведения медового месяца, и отбыли туда, отобрав для охраны своих персон сотню варангов и сотню новгородских ратников. Но кончился медовый месяц, а затем и второй месяц, после медового, а Ярослав все не спешил возвращаться в столицу Земли Новгородской, бывая там наездами, всегда с многочисленной охраной. Помимо моста и утверждения Явана в должности казначея, никакой активности в градоуправлении Ярослав не проявлял. Житник не имел ничего против моста, а Яван не предпринимал ничего, что могло бы даже отдаленно интерпретировано как подрыв власти посадника. В казне появились деньги, доходы увеличились. Житник так же, как раньше, имел доступ к городским фондам. Правда, Яван учредил строгий учет всем выдаваемым суммам, но Житник и с этим был согласен, и даже похвалил Явана. Яван время от времени ездил в Верхние Сосны, но приставленный к нему спьен докладывал, что в разговорах с Ярославом Яван, вопреки всем ожиданиям, хвалит правление Житника, и хвалит искренне. Житник по-прежнему руководил городским правосудием, издавал указы, делал поблажки нравящимся ему купцам, реорганизовывал стражу в детинце, переписывался с окрестными болярами — словом, властвовал. И казался безмятежным.
— Князь боится посадника, — говорила, понимающе кивая, старая Довеса мужу своему, ремесленнику Осмолу.
— Ты не ори так! — строго отвечал он, оглядываясь. Ты… эта… не ори. Вот. Да. И ничего он не боится.
— Нет, боится.
— Дура ты, — отвечал Осмол, снова оглядываясь. — Дура непрозорливая, ничего не понимаешь, дальше своего носа свинячьего не видишь. Это посадник боится Ярослава. Константин.
Разговоры поселян мало волновали Житника. Но к концу третьего месяца, если считать с момента венчания, странные сведения из Верхних Сосен заинтересовали его не на шутку.
Говорили, что в Верхних Соснах строятся новые дома (еще не сошли морозы). Что там веселье. Что князь устраивает через день званые обеды. Что младшие отпрыски болярских семей постоянно там, в Верхних Соснах, околачиваются. Что Ярослав устроил себе настоящий двор. Прямо новый Камелот выстроил! А меж тем на тихой волне Волхова, совсем рядом со всем этим веселием, ждут, покачиваясь, ладьи, готовые в случае чего распахнуть паруса и мчатся к Ладоге.
Житнику стало любопытно, и как-то рано утром он в одиночку предпринял путешествие на север. Прибыв в Верхние Сосны к полудню, он обнаружил, что сведения верны. Действительно, веселие в селении стояло неимоверное.
Житник провел в Верхних Соснах весь день, заходил в хоромы, во дворы, в зверинец (куда из Новгорода перевезли живого ровдира, подаренного Ярославу королем Франции Робером Вторым два года назад и доставленного Жискаром в клетке — существование ровдира скрывалось от населения во избежание суеверных слухов, а в Верхних Соснах знать, особенно из молодых, приходила полюбоваться на мощного гривастого зверя и послушать его глубокий, рокочущий рык) и отбыл обратно в детинец, удостоверившись, что уровень веселья в селении начисто исключает возможность составления заговора.
Огромное прямоугольное помещение, сооруженное на скорую руку специально для пиров, плясок и посиделок, Ингегерд, ныне Ирина, окрестила Валхаллой. Ярославу понравилось. Название закрепилось за помещением.
За полгода жизни в Верхних Соснах новообращенная княгиня выучилась бойко лопотать по-славянски и расположила к себе все местное население, шляясь без толку по улицам, заговаривая со всеми встречными, перемещая пузо — была она основательно беременна и ждала появления первенца в начале осени. Ярослав души не чаял в своей жене, и оказалось, что она тоже его любит. Молодожены много времени проводили вместе. У них появились свои странные шутки, своеобразный юмор, понятный лишь им двоим.
Все это Житник оценил и решил, что пока князь развлекается, опасаться нечего. История знает многих правителей, перепоручивших дела более расторопным и способным людям, чем они сами, и предавшихся веселию. Он, правда, отметил прибытие в Валхаллу Явана, но разговор казначея с Ярославом завязался вовсе не деловой, но веселый — обменивались шутками и хохотали. И Житник поверил. И даже сам поучаствовал в веселье, пофлиртовал с какими-то полупьяными, развязно-красивыми женщинами, и поэтому не заметил, как Ярослав, взяв Явана за рукав, отвел его в дальний угол помещения, не переставая, правда, смеяться.
— Не знаю, кто поставляет людям Свистуна сведения, — сказал Яван, улыбаясь. — Они совершенно точно знали, в какое время обоз проследует по хувудвагу.
— Кому-то платят, это точно, — заметил Ярослав. — Негодники. Сколько там было?
— Дань Дроздова Поля за полгода.
— Много. Жалко. Люди не пострадали?
— И даже дань не пострадала. Обозу оказали помощь. Очевидно, это получилось случайно. Какой-то молодец налетел на разбойников с тыла, с тремя товарищами, и разогнал всех. Впрочем, нет, не всех. Кто-то остался там лежать. Надо бы поехать, посмотреть, что к чему.
— Поезжай. Но будь осторожнее. Имя свое молодец не назвал?
— Нет. Обозники прибежали ко мне в очень возбужденном виде. Если бы и назвал — не запомнили бы.
— Погоди, — сказал Ярослав. — Вон к нам идет…
Холоп приблизился, поклонился, и обратился к князю.
— Посланец из германских земель, — сказал он. — Только что прибыл. Ждет тебя в гриднице, князь.
Ярослав кивнул.
— Возможно, — сказал он, — сейчас мы узнаем имя спасителя дани. Побудь здесь пока что.
И вышел. Яван подумал, что если посол и сокрушитель разбойников — одно и то же лицо, то хвала ему.
Тем временем три тысячи варангов в Новгороде бездействовали и скучали. Им платили, их кормили, но этого было мало. Поэтому, во избежание неприятностей, было решено раз в неделю устраивать состязания, чтобы развлечь вояк, да и самих новгородцев тоже. По весне в одной арже от южной окраины срыли два холма, огородили территорию плетнем, поставили деревянные подмостки по периметру, установили плату за вход для пришедших посмотреть. Варанги и новгородские ратники метали копья и топоры, устраивали кулачные бои на выбывание, сражались затупленными свердами в единоборствах до трех касаний.
На одно из таких зрелищ пришла посмотреть осмелевшая Любава. Как любой другой женщине, ей нравилось наблюдать, как мужчины сражаются понарошку.
Состязания начинались в полдень и продолжались до заката.