Все равно ничего из этого не вышло, только время зря потратили. Все магазины, какие нам попадались, были закрыты.
— Черт, ну что же нам делать? — повторял папа. — Эм, ты вся дрожишь. Ты простудишься насмерть в мокрой куртке. Наверное, нужно отвести вас домой.
— Нет! — истошно закричала Вита. — Нет, нет, не надо! Ты обещал, что будешь гулять с нами целый день. Отправь Эм домой, и все!
— Да, отправь Эм домой, и все, — подхватил Максик.
— Это подло, Максик! — возмутилась я. — Ты во всем виноват, не я!
— Тише, тише, успокойтесь! — сказал папа. — Никто никого никуда не отправит. Я знаю, что делать. Пойдем ко мне домой.
Мы все так и уставились на него. Что значит — к нему домой? Звучит как-то уж слишком бесповоротно.
Там не его дом. Это дом Сары.
Ехать нужно было на метро.
— Ты уж потерпи, Максик, — сказал папа. — По-другому туда не добраться. Будь мужчиной!
У Максика и мальчишкой-то быть не очень получалось. Он захныкал, как грудной младенец. Папа взял его на руки и понес. Когда из туннеля с грохотом выкатил поезд, Максик со стоном уткнулся головой папе в грудь, спрятавшись под шарф как под одеяло.
Я застыла на сиденье, вся промокшая и вонючая, все от меня шарахались и таращились издалека. Одна Вита из всего нашего семейства выглядела нормальным человеком. Она сидела, спокойная и довольная, улыбалась другим пассажирам, а те умилялись и сюсюкали, глядя на нее.
Вот бы я была не я, а Вита! Я всю свою жизнь мечтала, чтобы я была не я, а Вита.
Когда мы наконец вышли из метро, она доверчиво вложила свою ладошку в папину руку.
— Папа, а твой дом красивый?
— Ну, строго говоря, принцесса, этот дом не мой. Вот если бы у меня по волшебству появился собственный дом, он был бы точно такой, как сказочный замок, с четырьмя башенками, и одна из этих башенок была бы твоя. Представь, ты поднимаешься по лестнице, где гуляет ветер, на ступеньках постелен ярко-розовый ковер, стены нежно-розовые, и на них узор из бабочек и синичек, а на самом верху — деревянная дверь, на ней вырезаны сердечки и цветы, а за дверью — твоя собственная замечательная комнатка.
— Можно, она тоже будет розовая?
— Самая-самая розовая на свете! Там будет розовая кроватка с бархатными розовыми занавесками, и лоскутное одеяльце всех оттенков розового цвета, и на каждом лоскутке вышито красное сердечко.
— А где будет спать Балерина?
— О, у Балерины будет отдельная кроватка в форме саночек. Мы подвесим над ней колокольчики, они будут тихонечко звенеть — динь-динь, — и ей будет сниться, что она снова скачет по небу с Санта-Клаусом.
— Ой, ты сказал неприличное слово, — пискнул Максик, все так же стискивая папину шею и обхватив его ногами за талию. — У нас в садике говорят «динь-динь», когда кому-нибудь хочется писать. Пап, мне нужно пописать.
— Подожди немножко, сынок.
— Не могу, — заерзал Максик.
— Постарайся все-таки! Нам сегодня и так хватило твоих биологических жидкостей, — сказал папа. — Верно, принцесса Эсмеральда? Ну что, пойдем теперь в твою башню?
— Нет, в мою, в мою! — потребовал Максик. — Я тоже хочу жить в отдельной башне со всеми моими медведиками!
— Ну конечно, ты можешь устроить себе настоящую берлогу, и мы тебе припасем много-много горшков с медом и ложки всех размеров, а для тебя поставим большущую-пребольшущую бочку меду и черпак, и будешь ты этот мед лизать и лизать, пока весь не перемажешься. А потом пойдешь в свой собственный отдельный бассейн и будешь там плескаться, пока не станешь чистенький-чистенький, а потом… Что ты станешь делать потом, принц Максик?
— Опять начну есть мед! — причмокнул Максик.
— Правильно, молодец! — Папа с трудом обернулся — Максик мешал ему двигаться.
— Бедненькая Эм, у тебя такой несчастный вид! Не волнуйся, солнышко, мы тебя быстренько почистим, обещаю. Давай теперь устроим для тебя башенку.
Мне очень хотелось, чтобы папа придумал и для меня чудесную комнату, но прежде мне нужно было кое о чем спросить.
— А что будет в твоей башенке, папа?
Папа поперхнулся. Он сразу понял, к чему я веду. Кто станет с ним жить в его башенке? Наша мама… или эта Сара?
Я мысленно уже представляла ее себе. Я часто смотрела с мамой и бабушкой старые фильмы по телевизору и разные сериалы. Я знала, как выглядят нехорошие женщины которые уводят мужчин из семьи. Они все, как одна, блондинки с алыми накрашенными губами, и все носят облегающие платья, чтобы показать свою фигуру. Они много смеются, проводят языком по губам и то и дело закидывают ногу на ногу. Я знала, что с первого взгляда ее возненавижу.
Папа привел нас к длинному ряду магазинчиков и направился к обшарпанной двери рядом с индийской бакалеей.
— Пап, это же магазин! — сказала Вита.
— Я над ним живу. Очень удобно, если вдруг в доме кончится хлеб или молоко, — сказал папа.
— Разве можно жить над магазином? — удивился Максик и вытянул шею, как будто ожидал увидеть на крыше папину кровать, а его стул — прямо на дымовой трубе.
— Я живу под крышей, малыш. Это просто обыкновенная квартира, — объяснил папа.
Он открыл дверь и повел нас внутрь. На лестнице было темно и пахло непривычной едой.
— Мне здесь не нравится! — завопил Максик.
— Боюсь, тебе придется как-то это пережить, — мягко ответил папа.
— Так это и есть твоя квартира, папа? — спросила Вита, остановившись на середине лестницы.
— Точнее, квартира Сары.
Вита ничего не сказала, только потихоньку ухватилась за мою руку. Я сильно сжала ее маленькую руку, и она сжала мою в ответ. Папа постучал в дверь, хотя ключ был у него в руке.
— Сара, радость моя! Я пришел с детьми! — крикнул он.
Потом отпер дверь, и мы настороженно перешагнули порог. Прихожей там не было. Мы сразу оказались в комнате. В углу стояла кровать, и в ней кто-то лежал, свернувшись под лиловым бархатным одеялом.
— Сара, — позвал папа.
Она пошевелилась, но из-под одеяла так и не вылезла.
— Сейчас еще не пора спать, — сказал Максик.
— Может, она заболела? — предположила Вита.
— Да нет, дети, она здорова. Просто спит, — сказал папа. — Сара, проснись! Я привел детей познакомиться с тобой.
Он сунул руку под одеяло и легонько потряс Сару.
— Фрэнки? — пробормотала она и села.
На ней не было ни ночной рубашки, ни пижамы, только полосатая маечка. Она была маленькая и худенькая, почти как Вита, с взъерошенными короткими черными волосами и темными тенями вокруг глаз. На голом плече у нее была татуировка в виде синицы, и синий лак в тон на коротких обкусанных ногтях.
Она заморгала, посмотрела на нас, почесала голову и наморщила нос:
— Боже, Фрэнки, ты что тут, наблевал?
— Не я, дети. Мы потому и пришли. Бедненькой Эм срочно нужна ванна.
— Это не меня стошнило! — возмутилась я.
— Но переодеться требуется тебе. Сара, у тебя найдется что-нибудь чистое — одолжить Эм? — спросил папа.
— Дьявольщина, Фрэнки, откуда я знаю. Наверное, найдется. Слушайте, дети, вы там поживее купайтесь, мне тоже нужна ванна. — Она улыбнулась папе. — Приготовишь мне чашечку кофе, м-м?
— Конечно, дорогая, — сказал папа.
Мы смотрели на нее в ярости. Что это она вздумала командовать нашим папой? Да она не намного старше меня!
— Ты девочка или тетя? — спросил Максик.
— Ни то ни другое, — ответила Сара.
Она вытащила пачку сигарет, закурила и тут заметила мой взгляд.
— Что такое? — раздраженно спросила она.
Я посмотрела на папу. Он не выносил, когда при нем курили. Мама рассказывала, что раньше выкуривала по двадцать сигарет в день, но после того, как познакомилась с папой, пришлось бросить.