Я понял — через этот треклятый забор я должен перелезть во что бы то ни стало. Умереть, но перелезть. Я не могу позволить, чтобы этот чугунный равнодушный забор разделил нас с Наташей. Если я не перелезу, Наташа уйдет, и я ее больше никогда не увижу.
Говорят, что любовь делает чудеса. Наверное, это было одно из ее чудес. Я почувствовал, как за спиной у меня что-то трепещется. Это крылья, догадался я.
Наверное, с помощью крыльев я взлетел на самый верх. Оседлав забор, я решил чуток отдышаться. И тут какой-то нехороший человек дернул меня осмотреться. Я глянул вниз и похолодел. Как это меня угораздило забраться на такую высоту? Сколько же тут метров над уровнем моря? Передо мной все поплыло, я судорожно вцепился руками в перекладину, а ноги мои словно приклеились к прутьям решетки — и ни туда ни сюда. А самое главное, я не ощущал за спиной крыльев.
— Чего ты там расселся? — услышал я комариный писк, в котором с трудом различил голос Наташи. Ее крохотная фигурка голубела далеко внизу.
Но — странное дело! — голос Наташи возымел на меня магическое действие, и я вновь почувствовал свист крыльев за спиной.
Как я спустился вниз и очутился на земле, рядом с Наташей, честное слово, не помню. Но помню, что был несказанно счастлив.
— Ну и видик у тебя, — присвистнула Наташа, и в ее голосе, кажется, было больше восхищения, чем насмешки.
Я оглядел себя — ржавые прутья решетки отпечатались на моей оранжевой куртке и синих школьных брюках. Вероятно, во время спуска я слишком нежно сжимал в объятиях прутья решетки.
— Ерунда, — беспечно махнул я рукой, а сам подумал: «Бедный папа. Его хватит удар, когда он увидит меня».
Мы уселись на трибуне. Сегодня здорово припекало солнце, и мы зажмурили глаза, как коты, только что не мурлыкали. Я снял очки.
— Ты плохо видишь? — спросила Наташа.
— Тебя я вижу с закрытыми глазами, — ответил я.
— Как это? — не поняла Наташа.
— Очень просто — во сне.
— Ты хочешь сказать, что я тебе снюсь? — недоверчиво хмыкнула Наташа.
— Ага, — кивнул я.
Мы еще немного молча погрелись на солнышке, а потом Наташа поднялась:
— Пора домой.
Мы спустились вниз и пошли по гаревой дорожке. Футбольное поле было закрыто брезентом.
— Скоро земля подсохнет, в футбол постучим, — мечтательно протянула Наташа. — Ты где играешь — в нападении или в защите?
— Я? — растерялся я и вдруг ляпнул: — Я вообще не играю в футбол.
— Ну что ты за мальчишка? — поразилась Наташа.
— Недостатки гуманитарного воспитания, — туманно объяснил я.
— Чего-чего? — переспросила Наташа и сама же догадалась: — А, это стишки?
— Стихи, — поправил я ее.
— Стихи, — согласилась Наташа.
Привыкшая ходить сама по себе, Наташа вновь вырвалась вперед, а я еле поспевал за ней. С каждой минутой сумки становились все тяжелее.
У выхода со стадиона я замешкался, нагнулся, чтобы завязать шнурок на ботинке. Когда выскочил за ворота, чуть не ахнул — Наташу взяли в кольцо трое рослых мальчишек.
Впервые я не ощутил страха. Вернее, я испытывал страх, но не за себя, а за Наташу. А еще я почувствовал свист крыльев за спиной. Размахивая сумками, я бросился на помощь Наташе и при этом вопил нечто ужасно воинственное — больше для того, чтобы воодушевить себя, чем напугать хулиганов.
А те и не думали трусить. Один из них отделился от компании, чтобы встретить меня. С разгона я напоролся носом на его кулак и упал. Очки слетели на землю. Парень взял меня за шиворот и окунул в лужу.
— Охладись, Ромео! — воскликнул он под хохот приятелей.
Но хохот неожиданно смолк. Я выбрался из лужи и не поверил своим глазам, может, потому, что на них не было очков.
Один из мальчишек уже лежал на земле. Вскоре к нему присоединился и второй, которого ловким молниеносным приемом повалила Наташа.
Третий — я узнал его, это он искупал меня в луже — поспешил унести ноги, то есть попросту удрал. За ним, сломя голову, улепетывали и его дружки.
Наташа вытерла мне платком лицо, приложила к носу кусок льда.
— Кровь не идет, — похвалился я.
— Твоему носу везет — через день достается, — огорчилась Наташа и вдруг сказала: — Ты знаешь, а за меня сегодня в первый раз заступился мальчик, то есть ты.
— Ага, и угодил в лужу, — уныло подхватил я.
— Это не считается, — Наташа подняла очки и осторожно надела мне на нос. — Какие у тебя красивые волосы — мечта любой девчонки.
Я поскорее натянул на голову вязаную шапочку.
— А ты здорово с ними расправилась, — перевел я разговор.
— Для меня это пустяки, — Наташа махнула рукой. — Я знаю прием самбо, дзюдо, джиу-джитсу…
И здесь мы с Наташей поспорили. Она повесила на плечо свою сумку и мою.
— Тебе нельзя ничего нести, — Наташа была непреклонна. — Ты пострадал, ты ослабел.
Вот так мы и появились во дворе — Наташа тащила две сумки да еще поддерживала меня под руку.
К нам бросилась странная бабушка. Во рту у нее торчала незажженная папироса. С бабушкой я познакомился в тот вечер, когда нас посетил с не очень дружественным визитом Наташин отец. Она еще спросила, есть ли у меня спички. Неужели с тех пор бабушке так и не удалось прикурить?
Кстати, чего я ее называю бабушкой. И вовсе она не бабушка. Только волосы у нее седые, а носится по двору, как школьница.
— Что случилось? — подбежав к нам, всплеснула руками бабушка и тут же сама себе ответила: — Все ясно — ты защищал девочку, у тебя, Кирилл, отважное сердце. — И неожиданно спросила: — Наташа, спички есть?
Наташа достала из кармана куртки коробок. Бабушка прикурила и затянулась. Выпустив дым, она внезапно накинулась на Наташу:
— А почему у тебя спички? Может, ты куришь?
— Курю, — вызывающе ответила Наташа. — А вы что делаете?
Бабушка на наших глаза совершила подвиг, она решительно сломала папиросу:
— Давай бросим курить вместе, с сегодняшнего дня? Возьмем пример с мальчишек.
Бабушка показала на меня.
— Ой, заговорила я вас. Наташа, быстрей веди его домой.
У моей двери мы простились. Я хотел проводить Наташу до ее двери, то есть подняться еще на два этажа, но она была против и повторила вновь, что я пострадал, что я ослабел…
— Приходи ко мне, — Наташа протянула мне руку.
— А твой брат? — я ответил ей крепким рукопожатием.
— Я с ним договорюсь, — рассмеялась Наташа.
Как здорово она смеется! Я думаю, что брата Наташа быстро усмирит. Если она трех хулиганов одолела, то неужели не справится с одним и при том близким родственником?
Я изменяю внешность
На мое счастье, папы дома не было. Наверное, пошел на студию. Мне кажется, что на телевидении он нашел себя. Папу хлебом не корми, а дай потрепаться. А на телевидении люди, которые умеют говорить, ценятся высоко.
Я отнес грязное в ванную, умылся и посмотрел на себя в зеркало. И ничего хорошего там не увидел — упитанная физиономия, очки на многострадальном носу, который, кажется, стал еще больше, длинные вьющиеся волосы.
Я посмотрел на себя глазами Наташи. Ну чего, спрашивается, я к ней пристаю? Правда, она сказала, чтобы я к ней приходил, предложила свою дружбу. Но Наташа добрая девочка, она просто меня пожалела.
И сегодня выставила меня героем, а на самом деле я несчастный трус. Когда она рядом со мной, я слышу свист крыльев за спиной и становлюсь отважным.
А без нее я самый обыкновенный трусишка. Я очень боюсь темноты. Если меня остановят в слабо освещенном переулке жулики, я и не подумаю сопротивляться и безропотно отдам все, что они вежливо и настойчиво попросят, и еще от себя добавлю впридачу, лишь бы они поскорее от меня отвязались.