Но если в российском народном представительстве
ДЕМОКРАТИЯ И КОНСТИТУЦИЯ
В сознании русских людей по
иной точке зрения: «Самодержави е существует для охраны закона, а не для его нарушения». «Российская Империя управляется на твердом основании законов, от самодержавной власти исходящих». И раз закон был издан установленным «конституцией» образом, — он был о бязателен и для самодержца. Или — считался обязательным.
Сталинская «конституция» предоставляет каждому гражданину страны свободу голосовать против Сталина — однако никто не голосует. По этой конституции никакой власти для Сталина не предусмотрено. По конституции 1905 года Государь не имел права своей властью изменять основные законы страны, — однако Он их изменил … В современной Англии никакой писаной конституции нет, однако власть монарха превращена в чистую символику: монарх превратился в заводную куклу, устами которой вчера говорила одна партия, сегодня говор и т другая, завтра будет говорить третья. А «основных законов» нет вовсе.
Власть русских монархов всегда была властью ограниченной, за исключением восемнадцатого века, когда они вообще никакой власти не имели. Органически выросшая московская «конституция» была совершенно и почти бесследно разгромлена при Петре Первом, и восстанавливать ее начал Павел Первый своим законом о престолонаследии, ограничивавшем власть монарха, — в том числе и его собственную. История монархической власти в Европе есть история ее ограничения. История монархической власти в России есть история ее самоограничения. Европейская конституция есть борьба за власть, рус с кая конституция (кроме 1905 года) есть симфония власти: Царской, Церковной и Земской. Все три вида власти ограничивали самих себя и ни одна не пыталась вторгаться в соседнюю ей область. Мы не хотим, чтобы монархия вторгалась в дела земства, чтобы Церковь вторгалась в область светской власти, чтобы светская власть вторгалась в область религии, мы не хотим ничего того, что так типично для Запада. Мы не хотим борьбы Церкви и государства, борьбы, которая кровавой чертой прошла по Западной Европе, мы не хотим, чтобы задачи обороны страны были бы предметом обсуждения земских собраний, что сейчас делается по всему миру, кроме СССР, мы не хотим, чтобы какая бы то ни было центральная власть посягала бы на свободу человеческого творчества и труда — вне рамок, совершенно четко и ясно ограниченных «твердым законом». Мы не хотим борьбы за власть, мы хотим соборности власти, — такой, какой эта соборность была на практике достигнута в Московской Руси, и создала там государственный строй, до какого Петербургская империя так и не сумела дойти.
Итак, если термин «конституционная монархия» мы заменим термином «соборная монархия», то мы, может быть, выпутаемся из лабиринта или противоречивых, или вообще ничего не обозначающих, терминов. Термин «неограниченная монархия» не о з начает вообще ничего: таких монархий не бывает. Термин «конституция» может обозначать все, что угодно. Термин «соборная монархия» обозначает совершенно конкретное историческое явление, проверенное опытом веков и давшее поистине блестящие результаты: это была самая совершенная форма государственного устройства, какая только известна человеческой истории. И она не была утопией, она была фа кт ом .
Приблизительно такая же путаница получается и с другим, ныне таким модным термином «демократии». В нем есть два про т иворечивых положения: а) «все для народа» и б) «все через народ». Если бы сейчас французскому «народу», то есть крестьянству, предоставить полную свободу следовать второй ча с ти этой формулы, то французское крестьянство погубило бы самого себя. Немецкий народ — в его подавляющем большинстве — голосовал за Гитлера, голосовал на основании строго демократической конституции, и это кончилось четырьмя зонами. С другой стороны: древне-римский цезаризм бы л явлением демократического характера, ибо выступал в защиту низших классов против высших. Наполеоновский цеза ризм был также явлением демократического характера , ибо защищал интересы французских низов против феодальной реставрации. «Сто дней» показали с абсолютной степенью бесспорности, что весь французский народ целиком, почти на все сто процентов, стоял за Наполеона и что за монархию не стоял никто, — она была навязана Франции иностранными штыками. Монархия Бурбонов, которые «ничего не забыли и ничему не научились», была монархией антинародной, хотя и была «конституционной» в самом европейском смысле этого слова. Империя Наполеона была демократической в социальном смысле этого слова, хотя ни о какой «конституции» Наполеон и слышать не хотел: «Я не свинья, которую откармливают на убой». Москва, по тому же Ключевскому, развивалась в сторону «демократического самодержавия» с тем, однако, осложнением, что ее правящий слой был аристократическим слоем, что и привело к катастрофе петровской эпохи.
Московская монархия была по самому глубокому св о ему с уществу
Настанет год, России черный год,
Когда царей корона упадет…
И, почти через сто лет , А. Белый повторил это страшное пророчество:
Исчезни в пространство, исчезни,
Россия, Россия моя…
Черный год настал. Россия исчезла в СССР. Монархия пала жертвой комбинации из внешней опасности и неразрешенных социальных противоречий внутри страны. Основное из этих социальных противоречий заключалось в том, что страна бесконечно переросла свой правящий слой, что этот слой социально выродился, что монархия оказалась без аппарата власти, но очутилась в паутине предательства, — предательство и по адресу царя и по адресу народа.
И Февраль, и Октябрь, и поражения всех Белых армий находят свое фактическое и логическое объяснение именно здесь. Но отсюда же, из всех этих трагедий, мы обязаны извлечь наш трагический урок и попытаться возродить монархию российскую — без народной нищеты, без систематических цареубийств, без крестьянских и рабочих беспорядков, без военных неудач и без старого правящего слоя, который, впрочем, история сдала в окончательный архив и без нас. Пытаясь восстановить и дею русской национальной монархии, мы также не вправе заниматься тем, что у нас называется «программами», — попытками предусмотреть все или, по крайней мере, все заранее спланировать. Мы должны также дать себе отчет и в том, что единой монархической программы нет и быть не может.