Соня осмысливает сказанное.
– Ах, доброво-ольно… – Ей здорово полегчало, расправила плечи. – Но зачем же, Пал Палыч?
– Чтобы избежать неприятностей, которыми грозит вам следствие.
– Выдать добровольно… – повторяет Соня. – Двадцать пять лет назад, Пал Палыч, вы меня убеждали: Софья Рашидовна, вы молоды и красивы, у вас есть ум, характер, пока не поздно, начните иную жизнь! Очень горячо говорили. Помните?
– Помню.
– Какой были идеалист, такой и остались. Я вот вас не послушала – и не жалею. Ничего со мной не случилось… О чем действительно жалею, так это о судьбе дочери. Почему я не сумела удержать ее от недостойного брака?! Бедная девочка! Попытайтесь доставить ей поменьше горя, Пал Палыч!
– Возможно, я остался идеалистом, Софья Рашидовна. Но я стал старше, и меня теперь трудней разжалобить. Вернемся к моему предложению.
– Выдать добровольно?.. – Она усмехается. – Допустим, я признаю, что этот подлец стащил мое имущество. Чтобы привлечь его за кражу, вам нужно мое заявление, верно? Но все-таки зять. В семье в конце концов могут быть какие-то… недоразумения… их решают за закрытой дверью.
– Но монеты – часть конфискованного имущества. Просто они остались на тот момент не найденными.
– Позвольте! Все, что подлежало конфискации, было до копейки перечислено в приговоре. Разве там записано: «А также любые ценности, обнаруженные в последующие годы»? Этого вообще в уголовном праве нет!
Знаменский хочет что-то сказать, но Соня продолжает, не переводя дыхания:
– И потом, от приговора моему мужу до сегодняшнего дня такой срок давности, который уже всякие претензии ко мне уничтожает!
– А говорите, что жили спокойно. На языке – отшлифованные формулировки. Вы готовились к подобному разговору! Не забывайте, есть такие вещи, как очная ставка, обыск. Так что еще раз – вернемся к моему предложению.
– Я должна подумать, – старается выиграть время Соня.
– Подумайте. Кстати, я вижу в квартире лишь одно спальное место. Где же ютятся молодожены?
Соня бросает на Пал Палыча острый взгляд: уже знает, не скроешь!
– Мусницкий помог пока устроить.
– По доброте сердечной?
– Да, он привязан к Изе… Когда она осиротела, не спускал ее с рук… Пусть, говорит, молодые поживут на вакантной площади до отъезда за границу.
– Алик – за границу? Не смешите, Софья Рашидовна. Он женился, чтобы выгрести ваши заначки. А наводку дала ваша портниха.
– Неправда! – вопит из коридора подслушивавшая Изабелла. – Алик меня любит! Любит!!
В приемной генерала даже секретаря еще нет. Пал Палыч стучит в большую двустворчатую дверь и входит в кабинет.
Генерал стоит у окна.
– Сядем, постоим?
– С удовольствием постою, товарищ генерал.
– А папку положите… Не скрою от вас, Пал Палыч, дело Мусницкого заинтересовало многих товарищей. В частности, и тех, кому, казалось бы, хватает больших забот… далеких от юриспруденции.
– Я тоже чувствую, товарищ генерал. Мусницкий твердо рассчитывает на чью-то поддержку… Если не блефует.
– Нет, не блефует. Сегодня в одиннадцать ноль-ноль я вызван… к одному из интересующихся. Вероятно, мне посоветуют «прекратить дело за малозначительностью». Спокойно, Пал Палыч, спокойно!.. Не все же нам вести следствие, надо упражняться и в дипломатии. Всем будет легче, если у человека не повернется язык это произнести. Он тогда и рассердится не на нас, а на тех, кто его втянул в такое заступничество. – Глаза генерала хитро поблескивают. – Что мы на сегодня имеем против Мусницкого?
Генерал проходит к столу и жестом предлагает Знаменскому стул.
Пал Палыч открывает папку с делом.
– Бюджет ДЭЗа, размеры ассигнований я вам докладывал, товарищ генерал.
– Да, цифры помню.
Пал Палыч обращается к следующей закладке.
– Значительная часть средств, отпущенных на капитальные ремонты в прошлом году, – четверть миллиона рублей – употреблена таким образом. Ремонт и перепланировка квартир для приближенных Мусницкого – это раз. И два – внесметная отделка дома, где живет районное руководство. В частности, фасад и холлы облицованы мрамором.
Генерал удовлетворенно кивает.
– План текущего ремонта выполнен практически на двадцать пять – тридцать процентов, но по нарядам списана вся сумма целиком и выплачена прогрессивка – якобы за перевыполнение плана. Итого, более ста тысяч рублей просто украдено. Кроме того, неиспользованные материалы сбывались «налево», у Томилина это задокументировано: краски, трубы, сотни квадратных метров оцинкованного железа. Позавчера обследовали состояние дворов…
Генерал останавливает Пал Палыча:
– Не будем загромождать картину.
– Еще только одна выразительная деталь, товарищ генерал. Пятнадцать квартир из переселенческого фонда Мусницкий постоянно сдает как личную собственность. Среди обитателей есть и темные персонажи. Но не хотелось бы это пока обнародовать, у нас с розыском намечается мероприятие…
– В курсе. Думаю, и без того достаточно, чтобы опровергнуть «малозначительность» дела. Изложите мне суть в виде короткой справки. Прямо сейчас. В десять тридцать я должен выехать, чтобы ровно в одиннадцать быть на месте.
В тот же день Пал Палыч сидит в ДЭЗе у Мусницкого.
– Половина двенадцатого, – смотрит тот на часы и улыбается.
– Да, половина двенадцатого… – Пал Палыч тоже улыбается. – Кстати, товарищ Мусницкий, почему жильцам недоступно «Положение о ДЭЗах»? Они даже не знают толком ни своих прав, ни ваших обязанностей.
– И так криков не оберешься, – лениво отвечает Мусницкий. – Дай им «Положение» – посыплются вопросы. Наш статут, например, замысловатое определение: «Несамостоятельная организация на хозрасчете». Вот вы юрист, объясните.
– Несамостоятельная? Делаете вы, по-моему, что хотите.
Появляется Томилин, делает знак Пал Палычу:
– А я за вами. Пока машина есть, быстренько поехали!
– Поедемте, товарищ Мусницкий! – встает Пал Палыч.
И только уже в машине сообщает:
– Посмотрим, в каких условиях живут люди, отселенные на время ремонта. Вот хотя бы в этом доме, – он указывает шоферу дом, где под наблюдением Томина проживают беглый расхититель и уголовник.
Возле дома уже стоят две «Волги», и что-то не нравятся они начальнику, он даже оглядывается на них, идя к подъезду.
И не зря: из машин высыпают крепкие молодые люди и нагоняют Знаменского, Томилина и Мусницкого у подъезда.
И как раз навстречу выпархивают веселые девицы.
– Дядя Макся пришел!
Мусницкий отмахивается и делает им страшные глаза, вызывая взрыв веселья.
Войдя в подъезд, Пал Палыч командует:
– Позвоним в квартиру, если спросят кто, назовете себя. А больше ни слова!
Мусницкий пожимает плечами и снова смотрит на часы. Бег минутной стрелки помогает сохранять спокойное состояние духа: наверно, уже сейчас дело приказано прекратить, а настырный следователь еще будет ему, Мусницкому, приносить публичные извинения!
Пал Палыч и Томилин приглашают его в лифт, молодые люди устремляются по лестнице, но оказываются на верхней площадке раньше, чем кабина лифта.
Давят на кнопку звонка. Мусницкого оставляют перед дверью, остальные прилипают к стенам вне видимости из квартиры.
Отпирает Томин.
– Привет домовладельцу! – громко провозглашает он и пальцем указывает Томилину на дверь расхитителя. Томилин без стука отворяет ее и предъявляет тому удостоверение. Затворившаяся дверь скрывает от нас их дальнейшее знакомство.
Тут же в переднюю выскакивает чуткий на неприятности уголовник в майке.