Это же был последний их рейс.
(Ах, последний рейс! А Титова убита в предпоследнем. Финт не оригинальный, преступник часто «переносит» время своего присутствия на месте преступления, если факт присутствия доказан. Но – ай-ай! – как неосторожно прикидываться, будто плыл на теплоходепосле убийства! Тогда нельзя заявить, что не знал о нем, ведь в следующем рейсе только о том и толковали. В деле отражено, что практически все пассажиры тоже были в курсе. А Юрий Юрьевич толков не слышал, содержания их не ведает. Тут выкрутиться трудно.)
– Да, чуть не вылетело из головы – в ноябре прошлого года в Жданове ты оставил у хозяев пальто. Помнишь, мы обсуждали ждановский эпизод?
– Помню.
– Взял ты хозяйское пальто и 100 рублей деньгами, а свое оставил. Как понимать: на обмен, что ли? Чтобы человек осенью не мерз?
– Ну… мне мое разонравилось.
– Разве плохое пальто? Вот она пишет в заявлении: «Пальто новое, почти неношеное, светло-коричневое джерси на поролоне, как раз мужнин размер». Сколько стоило?
– Двести сорок.
– Прогадал ты, Юра! Мужу она за 180 покупала.
– Мне цвет разонравился. У него было синее, я примерил, ну и, короче говоря, взял.
– А свое где приобрел?
– В Астрахани… Я такой человек, Михаил Петрович, я могу оставить. Оно мне в чемодан не влезало, я думаю: елки-палки, еще лишний чемодан, да пропади оно пропадом!
(В Астрахани купил, на «Тереке» гулял по палубе, в Ярославле сошел в нем, в Жданове счел за лучшее сменить. Ясно.)
– Так, значит, ключ от каюты ты стащил для коллекции. Или он случайно у тебя остался?
– Для коллекции.
– С «Чернышевского» тоже брал?
– Оттуда – нет.
– А почему?
– Наверное, на «Чернышевском» проверяли строже.
– Ладно, так и запишем. Кстати, «Чернышевский» и «Терек» сильно различаются?
– Нет, они одинаковые.
– Совсем одинаковые?
– Да, двухпалубные, водоизмещение одинаковое, та же отделка и тому подобное. Они венгерского производства. Я на них столько проплавал, Михаил Петрович…
– Нравятся?
– Хорошие теплоходы.
– И ты сознательно выбирал именно «Терек»?
– Мне нет разницы, хоть «Иван Франко», хоть «Чернышевский», хоть «Терек».
– Но мне есть разница, Юрий Юрьевич. Потому что на «Тереке» было совершено убийство.
Снова Ладжун застигнут врасплох, и снова – никакой ряби на поверхности.
– Тебе об этом известно?
– Ни грамма не знаю, – быстро сказал он.
– Нет? Но ты же плыл последним рейсом.
– Последним.
– А случилось в предыдущем. Должен был слышать.
– А я не прислушивался. Я же отдыхал, тем более с девушкой.
Вцепился он в девушку намертво, не подозревая, что вешает себе на шею тяжелый-претяжелый жернов.
– За месяц плавания «ни грамма» не слыхал? Быть не может, Юрий Юрьевич. При твоей-то наблюдательности?
Ладжун перехватил из руки в руку сигарету, забарабанил по столу. Момент был затруднительный.
– Пусть ты отдыхаешь. Но из каюты ты выходил. В ресторане сидел. А кругом разговоры про обстоятельства и кого подозревают.
– Если б я знал, я бы сказал, клянусь честью! Если бы мог следствию помочь и вам лично… Наверно, были разговоры, были. Но я пропускал мимо ушей, мне дела нет, я при чем?
– А когда со штурманом водку пили, неужели он ни словом?..
– Нет, он рассказывал, что судно ставят на ремонт. Он в отпуск до весны, а судно на ремонт.
– Ты, Юра, на одну мысль меня навел: раз ничего не слыхал об убийстве, то плыл ты, выходит, не тем рейсом, не последним.
– Вы думаете?
(Давай-давай, пора уж отступить на шаг, пришло время.)
– Иного объяснения не вижу.
– Может быть, и правильно, черт возьми! Если разобраться, я мог перепутать. Я могу запомнить, что было десять лет назад, но иногда книгу читал только вчера – и забыл. Бывает так.
– Бывает, бывает. Постарайся припомнить, когда плыл на «Тереке».
Для порядка. В деле нужен порядок.
Вот так, не выкладывая на стол козырей, а предоставляя Ладжуну возможность отступать постепенно, одно вранье сменяя другим, осуществлял Михаил Петрович ту тактику, которую Ладжун – в силу особенностей характера – принимал довольно охотно, но которая была ему опасней всего.
И не торопился Михаил Петрович, не шел на эффектный штурм.
– Пусть дозреет, дозреет, – повторял он. – Время работает на меня. Я Юрию Юрьевичу с каждым часом нужнее. Зачем? Затем, что охота признаться. Нет, братцы, не шучу. Всегда ведь так: сопротивляется человек, отрицает, а в глубине души что-то его тянет открыться и заговорить о страшном, о потаенном… Мы уже близко подошли к самому больному. Скоро нервы сдадут, не железный.
Ладжун продержался еще два дня. За это время Михаил Петрович провел долгожданное для группы опознание. Ладжун перенес его сравнительно спокойно – видимо, предчувствовал, что оно неизбежно, и подготовился. Боцман, штурман и буфетчица по очереди указали на него как на пассажира, который ехал предпоследним рейсом, с командой держался на короткой ноге и неожиданно сошел в Ярославле.
Юрий Юрьевич все подтвердил, а по окончании процедуры, оставшись вдвоем с Дайнеко, разразился бурной и многословной речью, полной обид и претензий. Если он за давностью и обилием своих приключений что-нибудь спутал или упустил, то к лицу ли Михаилу Петровичу ловить его, устраивая «канитель и комедию»?! Разве он, Ладжун, стремится что-то скрыть? Стоило просто напомнить, как было дело, раз Михаилу Петровичу это известно. Да, только так и следовало поступить, а не ставить его в неловкое положение перед правосудием, не унижать перед людьми, которые относились к нему по-дружески. Что они теперь подумают о Юрии Юрьевиче?! Позор!
Дайнеко выслушал с серьезной миной.
– Рад, – сказал он, – что ты утвердился в желании быть до конца правдивым.
– Да, я утвердился. Я прямой человек, Михаил Петрович, пусть мне даже хуже будет, и я даже буду жалеть потом, но я расскажу все как есть. Хотите знать, почему я сошел в Ярославле? Да потому, что еще в Тутаеве хотел…
– Обожди, Юра, к этому мы придем позже.
(Отрепетированная сказка мне не к спеху.)
– Давай вернемся к вопросу, который мы уже обсуждали, но несколько в ином плане. Выяснилось, что плыл ты не последним рейсом и разговоров о происшествии действительно не слыхал. И не мог слышать, потому что сошел в Ярославле до того, как обнаружили тело. Ну, а саму-то убитую ты видел в живых? Был знаком?
– Ну… можно сказать, и знаком, и не знаком. Как всякий пассажир, если хочет прилично питаться, понимаете? За свои деньги имеет право. Но нужно знать шеф-повара или заведующую, чтобы отношение было, понимаете?
– Ладно, пишем: знаком, но не близко. Так?
– Да. Я считаю, близко – это когда… вы понимаете.
– Тут этого не было?
– Никогда в жизни!
– Ну, а как она вообще тебе казалась?
– Никак она мне не казалась, я даже не смотрел, не на что смотреть, даже если б я один ехал, никогда в жизни…
– Ты о ком?
– Да о заведующей рестораном.
– Так про убийство ты не слыхал, а кого убили – знаешь? Неясно, Юра. На опознании ее не называли, совершенно точно.
Ладжун создал короткую паузу тем, что нечаянно столкнул локтем спички и наклонился их поднять.
– Вы сами назвали, очевидно. Иначе откуда знать, Михаил Петрович, больше мне неоткуда знать, кто убитая.
(Сам-то я не называл, но шут с тобой, считай, что выкрутился, не будем застревать на мелочах.)
– Еще вопрос, который мы тоже обсуждали, но не добились полной ясности. Что ты делал на стоянке в Москве? Кроме водки, что покупал?.. Ну? Обычно ты сразу отвечаешь.
– Я думаю, чтобы было, что сказать. Врать не хочется.
– Врать не надо.