В двух словах версия Ладжуна сводилась к тому, что во время ночного свидания к Титовой постучался посторонний мужчина, и на Ладжуна напал острый приступ ревности. Теоретически можно было, конечно, допустить, что убийству предшествовала ссора. Однако кто способен ныне правдиво ответить: что и как случилось в каюте Титовой? Только Юрий Юрьевич. С помощью косвенных вопросов правды надо добиться от него. Больше не от кого.
Потому и допытывался Дайнеко: сопротивлялась ли женщина, успела ли крикнуть? В ссоре обязательно есть развитие. При всей своей вспыльчивости Ладжун, прежде чем дойти до предела, должен был накалиться. В какой-то миг Титова испугалась бы, попробовала обороняться или позвать на помощь. Иное дело, если преступник хладнокровно выбрал момент и набросился на жертву, когда она меньше всего того ждала. Застигнутая врасплох, женщина оказалась беззащитной.
Слушая рассказ Ладжуна, излагаемый по заготовленной схеме, Михаил Петрович упорно возвращался к деталям, которые указывали либо на первый, либо на второй вариант развития событий.
– Михаил Петрович, я такой человек, понимаете, у меня западная кровь…
– Насчет западной крови мы уже беседовали однажды. Забыл?
– Ну, неважно. Короче говоря, я был в таком состоянии, волнении, понимаете… Говорили, к ней никто не стучит, ни с кем она ничего, а я уж у нее неделю бывал. Познакомился с ней и целую неделю был… Мужчину никогда в жизни не ударил, как бы ни вывели меня из себя… У меня никаких не было мыслей, но тогда меня задело, когда он ночью стучал. Стучал и говорил: давай быстрей – как ее там зовут? – пока никого нет. И тут у меня настроение все и испортилось и тому подобное… я говорю, за такое мужья убивают!
– Когда ты понял серьезность твоего намерения? Сразу?
– Да… нет… не помню, понял я или нет. Помню, что я ее схватил.
– Ну, а она? Видела она по твоему состоянию, что ты намерен привести угрозу в исполнение?
Глядя в пространство, Ладжун простучал пухлыми пальцами нечто вроде гаммы туда и обратно.
– А черт ее знает, видела – не видела… Я не хочу врать.
– Врать не надо, – покровительственно согласился Дайнеко, будто в детском саду. – Но постарайся восстановить картину.
– Черт знает! Я же не такой убийца хладнокровный, который находится в безразличии, чтобы спокойно себя держать…
– Стало быть, на почве ревности. Но ревность не очень просматривается, Юрий Юрьевич. У тебя, в каюте с тобой, азербайджанка. Молодая, красивая.
– Впрочем говоря, аферистка, – быстро сказал Ладжун.
– Почему вдруг?
– Потому что когда я уходил, она у меня рылась в чемодане. Я знаю, куда я что положу. Для проверки. Я сказал, что иду в буфет, я знал, что она наведет шмон, – понес Ладжун, начиная люто ненавидеть мифическую бакинку.
– Но, по твоим собственным словам, ты был увлечен так, что ничего вокруг не замечал всю дорогу.
– Не то что не замечал, но… понимаете, Михаил Петрович, тут дело не в том, а дело в том, что… у меня их было триста штук, если хотите знать. Я точно не считал, но к примеру.
– Твои донжуанские похождения известны. Однако как же у тебя совмещалось? Ты день за днем, ночь за ночью отправлялся к другой женщине, девушка видела. А Титова, насколько я понимаю, в сравнении с той бакинкой…
– Да пропади она пропадом, эта Титова! Что, она мне нравилась? Коллекция мне нравилась!
– На таком фоне твои объяснения о ревности, Юра, вызовут в суде минимум улыбку. Давай честно: плыл ты один. Команда никакой девушки не заметила.
– Она плыла, Михаил Петрович… Но она раньше сошла. Она в Пензу подавалась.
– И ты для коллекции переключился на Титову? И возревновал до беспамятства?
– Но бывает же иногда, Михаил Петрович… клянусь честью! Я разозлился, не соображал… Сам себя ставлю в тупик.
– Ладно. А как ты про деньги сообразил?
– У меня даже мысли не было, чтобы я у нее деньги взял.
Мысли даже не было! – и плавно воздел руки, призывая небо в свидетели чистоты своих помыслов. – А если б у меня были намерения, я бы в первый день сделал.
– Отчего же не было мысли? Кошелек твой истощился.
– Даже не додумался. Даже в голову не приходило! Тем более выручка у нее маленькая, пенсионеры ехали.
– А где полагалось сдать выручку?
– В Горьком.
– Ты хорошо осведомлен.
Ладжун забеспокоился, спохватившись, что «пронес».
– Я не спрашивал, зачем мне, она просто упомянула, что в Горьком…
– Есть вопрос по вчерашнему разговору. Ты человек аккуратный, чистоплотный.
– Да.
– Вот видишь. А на ноже твоем смазка толком не стерта. Явственный запах. Закуску бы ты этим ножом резать не стал.
Возвращение к ножу очень расстроило Юрия Юрьевича. От бакинки он кое-как отделался, а нож торчал костью в горле. От ножа хотелось поскорее Михаила Петровича отвести.
– Если бы понадобилось, она бы обтерла, у нее же полотенце, салфетки.
– Но ты ведь у нее целую неделю был. Случалось вам выпивать, закусывать?
– А как же.
– При твоей наблюдательности заметил бы, что ножи в каюте есть.
– Ну… на всякий случай почему не взять? Почему нет? Хотите, Михаил Петрович, я расскажу, как все вообще получилось?
– Пожалуйста.
– Когда я там сидел и он стучал, я в таком был настроении! И тут она говорит: «На кой шут ты мне сдался?» Понимаете, как меня задело? Я ее спрашиваю: «Ты что, в уме? Что это такое?» Она мне сказала, что я за мужчина, у меня нет денег. Боже мой! Тут черт в меня вселился! И тут я ее схватил… И когда я это сделал… Да, когда я это сделал, подумал: елки-палки… и я начал искусственное дыхание ей делать. Понимаете? Мы же на полу с ней лежали. Я ее положил на кровать и искусственное дыхание делал. Мучился с полчаса, наверно. Потом так сел, и этак, и так просто сижу на столе… и ногой стукнул что-то там железное. Я потянул ящик и вижу – тут деньги. Я думал-думал, уже сделано, ей я не помогу ничем. Вы понимаете, в каком я состоянии? Думаю: ну, ревизию наведу.
– А ключ где был?
– Ключ у нее. В кармане.
– Она не прятала?
– Не, я же свой человек, мы же туда и обратно вместе ехали. Она в моем присутствии подсчитывала и складывала выручку… сколько раз.
– А после убийства ты нашел, значит, деньги случайно.
– Совершенно случайно! Я не искал. У меня мысли не было их брать! Но когда я нашел… то смотрю и думаю: все равно уж… возьму, думаю, чего им лежать. Понимаете, как я попал?.. Но не с целью ограбления, клянусь честью! Я даже знал, что деньги еще у ней в сумочке, махнул даже рукой: ну их к чертовой матери!
– Почему? Часть ты все-таки взял, верно?
– Я не помню, чтобы из сумочки… Впрочем говоря, да. Которые были резиночкой перевязаны, в одной пачке. Я как-то так посмотрел на эту пачку, взял и положил.
– А другие почему оставил?
– Да не хотел я их брать, пропади они пропадом. Еще копаться. Я не хочу вас убеждать, Михаил Петрович, но действительно не с целью ограбления! Чтобы вы знали все-таки, понимаете?
– Не будем сейчас касаться твоих переживаний, давай по существу. Купюры были разные?
– По 50, по 100. В общем крупные.
– А мелких не было?
– Десятки были.
– Сколько же ты всего взял?
– Я прилично взял, – в тоне Ладжуна послышался отголосок давнего удовлетворения.
– Пересчитал?
– Да, на пароходе пересчитал.
– Здесь же, в каюте?
– Да. Деньги счет любят, – солидная сентенция делового человека.
– И сколько там было?
– Три тысячи пятьсот рублей.
– Немного не укладывается в моей голове. Ты пересчитывал деньги. А в каком состоянии тебя видела команда теплохода? Ты помнишь?
– В каком состоянии? Я был на палубе. Я сказал, что мне плохо, и я вышел на воздух: покурю и пойду спать.
– А фактически тебе плохо не было?
– Фактически? Может, и было плохо.
– Так вот.