Аннотация: Следователи и подпольные перекупщики золота, изощренные преступники и талантливые сыщики, беглые заключенные и проницательные эксперты – таковы персонажи остросюжетных повестей О. и А.Лавровых. Известные мастера жанра использовали в этом сборнике мотивы сверхпопулярного телесериала «Следствие ведут ЗнаТоКи».
---------------------------------------------
Ольга Лаврова, Александр Лавров
Человек в штатском, но с военной выправкой диктует машинистке:
– Абзац. При таможенном досмотре сотрудник Алымов счел нужным произвести рентгеноскопическую проверку картины под названием «Подпасок с огурцом» кисти неизвестного художника начала века, которая находилась в багаже вышеупомянутого иностранного туриста. Точка. Абзац.
Рентгеновский снимок показал, что под картиной – кавычки – Подпасок с огурцом – кавычки – скрыта другая картина более раннего происхождения. Точка. Согласно заключению вызванного в аэропорт «Шереметьево» искусствоведа, консультанта Обнорского Ка Гэ, она подпадает под действующие инструкции о запрещении вывоза за границу предметов, составляющих художественный и культурный фонд страны. Абзац.
Принимая во внимание, что на картину «Подпасок с огурцом» предъявлен документ о приобретении ее в комиссионном магазине восемь дней назад, а также то, что попытка незаконного вывоза не состоялась и имела единичный характер, считать нецелесообразным возбуждение уголовного дела о контрабанде. Абзац.
Все материалы передать для дальнейшего рассмотрения в Главное управление внутренних дел Исполкома Мосгорсовета.
* * *
И вот «Подпасок» и рентгеновские снимки перекочевали в кабинет Томина. Здесь же искусствовед Обнорский, знаток и энтузиаст своего дела.
Томин с любопытством разглядывает стоящую на стуле картину, которая изображает паренька в лаптях, сидящего на пеньке с ломтем хлеба и огурцом в руках. На заднем плане пасется стадо коров. Томин ловит себя на том, что запоминает их расположение, и встряхивается:
– Первый раз в моей практике приходится заниматься картиной. Да еще двухслойной!
Обнорский подносит рентгеновский снимок к окну и показывает Томину на просвет. Из-под фигуры деревенского оборвыша проступают контуры другого изображения.
– «Инфанта с яблоком»! – благоговейно произносит искусствовед.
– И вы ручаетесь, что это действительно семнадцатый век и действительно подлинник?
– Ручаться не ручаюсь, инспектор, потому что картина записана. Чтобы убедиться окончательно, надо «Инфанту» раскрыть, то есть удалить отсюда этого чумазого отрока.
– И уничтожить следы преступления? Если налицо преступление.
– Понимаю-понимаю. Я произвел лишь маленькую расчистку – вот, на месте подписи. Подпись сомнений не вызывает. Перед нами Веласкес!
Обнорскому очень хочется, чтобы Томин полюбовался подписью великого художника. Томин наклонился, посмотрел… Но что может сказать ему эта вязь латинских букв?
– Разве подпись нельзя подделать? – скептически спрашивает он.
– Сколько угодно! Но бессмысленно, если картина не отвечает имени. Есть множество холстов без подписи, однако мы с уверенностью определяем художника. Не подпись создает шедевр!
– Иностранцу могли всучить фальшивку.
– Я не убежден, что иностранцы сплошь умны и эрудированы. Но надо иметь необъятный карман и вот столечко рассудка, чтобы покупать Веласкеса, в котором ничего не смыслишь!
– Сочетание тугого кармана и тощего интеллекта в природе известно, – усмехается Томин.
– Обозначается научным термином «богатый дурак»… Кстати, что толкнуло таможенника проверить картину?
Обнорский смеется:
– Полагаете, его поразил глупый вид иностранца?
– А почему нет? Ладно, вернемся к нашим коровам, – он оборачивается к «Подпаску». – И все же допустим, что под ним не оригинал.
– Давайте допустим.
– По части надуть интуриста есть гениальные умельцы! А может, он сознательно приобрел копию? Добротную копию, с которой сам собирался кого-то надуть. А?
– Копию легче вывезти откровенно, – терпеливо объясняет Обнорский. – Конечно, авторская копия или вариант картины имеют огромную ценность и вывозу не подлежат. Но здесь ни то, ни другое.
– Почему?
– Веласкес написал «Инфанту» незадолго до смерти. Он физически не успел бы ее повторить… Когда-то давненько я видел ее в Москве у Таланова. Дивное полотно! В пятидесятых годах, к сожалению, перекочевало в провинцию.
– Да, я навел справки. Таланов уехал на родину и там умер. А коллекцию завещал краеведческому музею.
– Вот как?! Но в таком случае… что же произошло с «Инфантой» дальше?!
– Ничего. Ни-че-го! По сведениям Управления культуры, тихо-мирно висит на своем месте в музее.
Обнорский ошеломленно смотрит на Томина, понимая теперь, чем вызвана его дотошность и недоверчивость.
– Невероятно!.. Нет, поистине невероятно!.. – бормочет он.
* * *
Редко доводится Томину посиживать в кабинете. Но еще реже вырывается он из Москвы. Так что с удовольствием шагает по улицам заштатного городка. Цель – краеведческий музей в бывшем купеческом особняке.
Город древний, особняков хватило и райкому, и райсовету, и множеству управлений с неудобочитаемыми вывесками, и милиции. Прочие дома и домишки печально ветшают, но остаются живописными и после столичных коробок ласкают взор.
Встреча с директором Пчелкиным, заурядным мужчиной средних лет, происходит в главном зале музея. Стены увешаны картинами. Бархатным канатом отделен уголок с мраморным столиком и старинными креслами.
Возвращая Томину его удостоверение, директор замечает:
– Здесь вы помоложе… Присаживайтесь, – и отцепляет канат.
– На музейную мебель?
– Что ей сделается?
Оба садятся.
– Я к вам насчет «Подпаска с огурцом», – пускает Томин пробный шар.
– Насчет кого? – изумляется Пчелкин.
– Так называется картина.
– Первый раз слышу. Чья она?
– Автор, к сожалению, неизвестен.
– Хм… А чем же этот подпасок интересен для угрозыска, кроме, простите, огурца? – острит директор.
– Парнишка замешан в темных махинациях… У вас там не Веласкес?
– Он самый! – гордо подтверждает Пчелкин. – «Инфанта», то бишь испанская принцесса. Я, если честно, в живописи не ахти, но тут явно чувствуется классика, верно?
– Я тоже не ахти.
– Тем не менее обратили внимание. А понимающие туристы, те прямо ахают и сразу – за фотоаппараты!
– Да?.. Скажите, товарищ Пчелкин, почему вы не сообщили в Управление культуры о краже в музее?
Пчелкин ошарашен:
– П-позвольте… О чем вы говорите?
– Кража восьми картин из собрания Таланова полгода назад.
– Но… никакой кражи не было!
– Как же не было, когда была. Мне рассказали здесь в милиции через десять минут после моего приезда.
– Не было кражи! – горячо протестует директор. – Былапопытка. Неудачная попытка, которую ваши коллеги немедленно пресекли. Вы же видите – все возвращено, ничего не пропало!
– Это еще вопрос. Недавно «Инфанту», разумеется тоже с яблоком и с подписью Веласкеса, пытались вывезти за рубеж. Для маскировки ее переодели подпаском.
– Да вот же она!
– Точно ли она?
Пчелкин вскакивает, подходит к картине справа, слева, вглядывается.
– Ну конечно, она… Все то же самое. Даю вам честное слово!
– Честного слова мало, сами понимаете. Придется забрать вашу «Инфанту», чтобы специалисты могли их сравнить – которая подлинная.
Пчелкин с трудом усваивает новость.
– Картина чрезвычайной ценности, – нервно говорит он.