– Три.
Она наклонилась, чтобы завязать шнурки. Брунетти протянул руку и хотел потрепать ее по макушке, но она увернулась. Покончив со шнурками, Кьяра выпрямилась, схватила с пола пиджак и, не говоря ни слова, проследовала мимо него в коридор.
– Возьми у мамы денег! – крикнул он ей вдогонку и отправился в ванную мыть руки. Он слышал, как хлопнула входная дверь.
На кухне Паола накрывала на стол, но только на троих.
– А где же Раффи? – спросил Брунетти.
– У него сегодня днем устный экзамен, так что он с утра в библиотеке.
– И что же он будет есть?
– Перехватит где‑нибудь пару бутербродов.
– Если у него экзамен, ему надо нормально поесть.
Она взглянула на него и покачала головой.
– Что? – спросил он.
– Ничего.
– Нет, ты скажи! Ты чего так качаешь головой?
– Я, знаешь, иногда думаю, как меня угораздило выйти замуж за такого заурядного человека.
– Заурядного?
Из всех оскорблений, которые время от времени бросала ему Паола, это отчего‑то показалось ему самым обидным.
– Заурядного? – повторил он.
Минуту она колебалась, а потом пустилась в объяснения:
– То ты шантажируешь собственную дочь, чтобы заставить ее сходить за вином, которое она не пьет, а то вдруг начинаешь беспокоиться, хорошо ли поел твой сын.
– О чем же мне еще беспокоиться?
– О том, что он плохо учится, – парировала Паола.
– Да он весь последний год только и делал, что учился, да еще бродил по квартире и мечтал о Саре.
– Сара‑то тут при чем?
«А что при чем?» – это занимало Брунетти больше всего: к чему вообще весь этот разговор?
– Что тебе сказала Кьяра? – спросил он.
– Что она предложила тебе пойти вместе с ней, а ты отказался.
– Если бы мне хотелось прогуляться, я бы и сам сходил.
– Ты всегда твердишь, что у тебя мало времени на общение с детьми, и вот выпадает такая возможность, а ты отказываешься.
– Сходить с ребенком до ближайшего бара и купить бутылку вина? Я несколько иначе представлял себе общение с детьми.
– Ах да, ты предпочитаешь сидеть с ними за одним столом и объяснять, что у кого деньги, у того и власть.
– Па‑о‑ла, – произнес он медленно, по слогам, – я не знаю, с чего вдруг ты затеяла эту беседу, но уж точно не из‑за того, что я отправил Кьяру за вином.
Она пожала плечами и вновь повернулась к большой кастрюле, кипевшей на плите.
– Что такое, Паола? – спросил он, не двигаясь с места, но стараясь, чтобы голос его звучал проникновенно.
Она снова пожала плечами.
– Скажи мне, Паола. Пожалуйста.
Продолжая стоять к нему спиной, она тихо заговорила:
– Я начинаю чувствовать себя старой, Гвидо. У Раффи уже есть девушка, Кьяра тоже почти совсем взрослая. Мне скоро стукнет пятьдесят.
Похоже, с арифметикой у нее плоховато, подумал Брунетти, но промолчал.
– Я знаю, это глупо, но меня это так угнетает, будто я исчерпала все жизненные ресурсы и все лучшее осталось позади.
Боже, и это его она назвала заурядным?
Он молча ждал продолжения, но она, по‑видимому, уже закончила.
Она сняла с кастрюли крышку и на мгновение скрылась в облаке пара. Потом взяла длинную деревянную ложку и стала помешивать ею содержимое – кто‑то, быть может, сказал бы, что она похожа на ведьму, колдующую над своим зельем, но только не Брунетти. Он попытался представить себе, правда с трудом, что не было ни любви, ни двадцати лет брака, после которых в облике спутницы уже не остается ни одной незнакомой черточки.
Попробовав посмотреть на Паолу со стороны, он увидел высокую, стройную женщину немного за сорок с рыжевато‑русыми волосами, доходящими до плеч. Она обернулась, взглянула на него, и он увидел длинный нос и темно‑карие глаза, большой рот, который неизменно его восхищал.
– Что же мне с тобой такой делать? В комиссионку сдать, что ли? – рискнул пошутить он.
Секунду она пыталась сдержать улыбку, но не смогла.
– Я очень глупо себя веду, да?
Он собрался было ответить, что не глупее, чем обычно, но тут дверь распахнулась и в квартиру влетела Кьяра.
– Пап, что же ты мне не рассказал? – прокричала она из прихожей.
– О чем не рассказал, Кьяра?
– Об отце Франчески! Что его кто‑то убил.
– Ты ее знаешь? – спросил Брунетти.
Она прошла по коридору. На плече у нее болталась тряпичная сумка. Похоже, любопытство заставило дочку забыть о том, что она злится на отца.
– Конечно, знаю. Мы вместе ходили в школу. А ты теперь будешь разыскивать того, кто это сделал?
– Буду участвовать в розыске, – уточнил он коротко, опасаясь нескончаемого потока вопросов. – Ты ее хорошо знала?
– Да нет, – сказала она, к немалому удивлению Брунетти. Он ожидал услышать, что она была Франческе лучшей подругой, а значит, посвящена в нечто такое, о чем ему еще только предстояло узнать.
– Она водилась с этой, как ее, Педроччи, – ну, девчонкой, у которой дома куча кошек. От нее этими кошками так воняло, что с ней и не дружил никто. Вот только Франческа.
– А другие друзья у Франчески были? – спросила Паола. Тема была настолько захватывающей, что она с удовольствием приняла участие в вытягивании информации из собственного ребенка. – Я что‑то не помню, чтобы я с ней встречалась.
– Правильно: она никогда ко мне не заходила. Все, кто хотел с ней поиграть, должны были приходить к ней домой. Это ей так мама велела.
– А та девочка, с кошками? Она ходила к ней?
– Ага. У нее отец – судья, вот синьора Тревизан и не возражала, несмотря на запах.
Брунетти поразился, насколько четкие представления о жизни у его дочери. Он не мог знать, что ждет Кьяру в будущем, но в том, что далеко пойдет, пожалуй, не сомневался.
– А какая она, синьора Тревизан? – спросила Паола, бросив взгляд на Брунетти. Тот кивнул: очень мило с ее стороны. Он выдвинул стул и присел к столу.
– Ма‑ам, ну чего ты? Пусть уж папа сам задает все эти вопросы, это же ему надо знать.
Кьяра не стала ждать, пока мама сообразит, что на это ответить, прошла через всю кухню и устроилась у Брунетти на коленях. Бутылки, которые она уже не то простила, не то забыла, девочка поставила на стол.
– Что ты хочешь узнать о ней, пап?
Ну, это еще ничего. По крайней мере, она не зовет его «комиссаром».
– Сам не знаю, все, что вспомнишь, – ответил он на ее вопрос, – может, ты знаешь, почему все должны были играть именно у них дома?
– Франческа сама не могла толком этого объяснить, но однажды, лет пять назад, она сказала, что это, мол, ее родители боятся, как бы ее не похитили. – И не успели Брунетти и Паола сказать, что это просто абсурд, как Кьяра добавила: – Я‑то понимала, что это полный бред, но она именно так и говорила. Может, она это сама же и придумала, чтобы казаться более значительной. Но на нее все равно никто внимания не обращал, так что потом она перестала это говорить, – тут она повернулась к Паоле и спросила: – Ма, а обед скоро? Умираю с голоду, если не поем, в обморок свалюсь! – И, закатив глаза, она стала съезжать на пол.
Брунетти инстинктивно подхватил ее и посадил на прежнее место, а именно этого она и добивалась.