Сонный он, понимаешь, какой-то стал, рассеянный, вялый, – с каждым словом он говорил все убежденнее, круглое бронзовое лицо его нахмурилось. – Стар становится Вальков. Посмотришь – лысый, добрый дядюшка, а не работник уголовного розыска.
– Кажется, – коротко возразил Нуриманов и, помедлив, сказал: – Классный работник.
– Был, – поправил его Сарыев. – Это конечно. Не спорю. А как из Алешки в Макарыча превратился, кончился специалист. Старой славой живет. Не спорь, пожалуйста.
Удивительно разными были эти два человека. Маленький, круглый, бритоголовый Сарыев и долговязый, молчаливый, с узким костистым лицом Нуриманов. Спорили они вечно, и, кажется, не было вопроса, по которому их мнения бы совпадали. Как ни странно, это обстоятельство их не ссорило и, что еще более странно, не мешало работать. Сарыев, кажется, даже получал удовольствие от этих споров. Часто он так и говорил Нуриманову: «Приехал к тебе поспорить» или «Вызвал тебя поспорить». Нуриманов в ответ лишь усмехался. Ни перед кем другим Сарыев не мог так выговориться, как перед молчаливым Нуримановым. А Сарыев любил поговорить длинно, горячо и красиво, любил, чтобы последнее слово всегда было за ним, и редко с кем соглашался.
– Ты помнишь дело по пошивочному ателье? – увлеченно продолжал Сарыев. – Крупная кража, квалифицированная, наглая, конечно, но и хитрая, я бы сказал, с фантазией. Как они, подлецы, грузовик подогнали, помнишь? Сторожа связали, он же глазом моргнуть не успел. А второй, из магазина, зашел погреться, так они…
– Помню, – кивнул Нуриманов. – Ну и что?
– А то, что Вальков не смог эту кражу раскрыть. Это ты помнишь? Мы-то надеялись на его опыт, на его, так сказать, талант, а, вернее говоря, на славу его, на авторитет. А Вальков, оказывается, выдохся, устал. И это понятно, это можно было предвидеть.
– Он раскрыл, – коротко заметил Нуриманов, снова разгоняя рукой дым от сигареты.
– Да? Он, говоришь? – сощурился Сарыев. – А почему, спрашивается, другому передали?" У тебя много свободных людей? Твоим ребятам нечего делать? Они у тебя каждый день обедают? Вовремя спать ложатся? В кино с женами ходят? Картина, как мы знаем, как раз обратная.
– Макарыч раскрыл, – упрямо повторил Нуриманов и добавил: – У ребят спроси.
– Мне свидетельских показаний не надо! – вспылилСарыев. – Что мне твои ребята? Я это дело изучил во как и сыт был им тоже во как. – Он провел маленькой темной ладонью по горлу. – И кончал его Леров, я же помню.
– Макарычу другое дело дали, – спокойно возразил Нуриманов. – По стадиону. И тоже раскрыл.
– Пусть! А Леров раскрыл то дело по ателье. Мы его за это поощрили. Способный парень, молодой, перспективный, растущий, дисциплинированный.
– Ученик Макарыча.
– Пусть ученик! Но зачем затирать? Наоборот! Правильное воспитание кадров требует…
В кабинет стали заходить сотрудники, и Сарыев поневоле прекратил спор. Еще возбужденный, он энергично здоровался с каждым, а когда зашел Вальков, то дружески, и притом совершенно искренне, поздоровался с ним, словно забыл о своем споре с Нуримановым. Такой уж человек был Сарыев, запальчивый, отходчивый и незлой. Он даже испытывал удовлетворение от минувшего спора, ибо считал, что преподал Нуриманову предметный урок по работе с кадрами, молодыми и старыми, для чего, как ему сейчас казалось, вполне сознательно сгустил краски в отношении Валькова, и Нуриманов, конечно же, сделает для себя соответствующие выводы.
Был доволен спором и Нуриманов: начальство получило некоторую разрядку, необходимый «разнос» как бы уже состоялся, и оперативное совещание, пожалуй, пройдет для городского управления благополучно.
Действительно, пока обсуждали суточную сводку происшествий и ход расследований некоторых второстепенных дел, все шло спокойно и гладко. Сарыев благодушно улыбался и пошучивал.
Но когда подошли к делу об убийстве таксиста, Нуриманов заметил, как Сарыев насторожился и в узких черных глазах его блеснул нетерпеливый огонек.
Дело докладывал Вальков. Невысокий, плотный, с большими залысинами и чуть сонным выражением на полном, добродушном лице с мешочками под глазами и крупным бугристым носом, Вальков и в самом деле смахивал на «дядюшку», и его безобидная, простоватая внешность никак не вязалась с такой строгой профессией. И Нуриманов подумал: сколько людей, наверное, ввело это в заблуждение, кому на их горе, а кому и на радость. Да, сыщику следует меньше всего походить на сыщика.
Вальков между тем говорил спокойно, не торопясь, как будто не выступал на совещании, где находилось человек тридцать, да еще и высокое начальство, а беседовал со своим товарищем. И эта манера невольно настраивала присутствующих на деловой, откровенный разговор без оглядок на начальство и дипломатического расчета, что следует и что, пожалуй, не следует говорить. Нуриманова это одновременно и радовало, и чуть беспокоило.
– Убитый, значит, Гусев Анатолий Никитович, двадцать семь лет, – говорил Вальков, перебирая лежащие перед ним на столе бумаги, – Жена осталась, ребеночек. Ну, еще мать с отцом. В парке он работал шестой год. Характеризовался хорошо, и по месту жительства тоже. Хотя тут есть и одна колдобинка, и Гусев на ней, так сказать, споткнулся. Дело в том, что месяц назад он от жены к родителям перебрался. Говорят, зазноба появилась. Это мы, конечно, на заметку взяли.
– Установили ее? – быстро спросил Сарыев.
– Пока нет, – ответил Вальков и все так же спокойно продолжал: – Теперь, значит, место происшествия. Это Цветочная улица, около часовой мастерской с проходным двором. Убит Гусев был часов в одиннадцать вечера в машине, ударом в голову сзади тяжелым тупым предметом. Версия с ограблением не отпадает, хотя деньги остались при нем. Теперь, что еще? Проверяем связи. Может, месть, ревность. Ну и прочее.
– Семейная ссора, родственники жены, – подсказал кто-то.
– Да, и это, – согласился Вальков.
– Почему версия с ограблением не отпадает, если деньги целы? – с интересом спросил Сарыев.
– Есть тут одна зацепочка, – с сомнением проговорил Вальков. – Не знаем пока, что она даст…
– Хорошо. Это потом, – перебил его Сарыев. – Скажите, что в карманах убитого обнаружили?
– В карманах? – переспросил Вальков. – Сейчас скажу.
Он перебрал лежащие перед ним бумаги и, достав одну, пробежал глазами, затем, отложив, сказал:
– Читать протокол не буду, долго. Мы каждую вещь подробно там описали. Самое интересное что? Кошелек. В нем деньги, три рубля семьдесят восемь копеек. Бумажник. В нем двадцать восемь рублей, паспорт, права водительские, квитанция за квартплату, фотографии сыночка и еще барышни одной, той самой, наверное…
– О! – воскликнул Сарыев. – Это интересно.
– А как же, – охотно согласился Вальков. – Сегодня мы ее как раз и попробуем установить, барышню эту. Так вот, что еще в карманах нашли? – Он поглядел в лежащую перед ним бумагу и продолжал, невольно уже читая написанное там: – «Носовой платок, белый, мятый, с широкой красной каймой, бывший в употреблении, посторонних следов не имеет; гребень мужской, пластмассовый, коричневый, целый…»
Вальков все же прочитал протокол до конца. Когда он кончил, Сарыев досадливо заметил:
– Ну, ясно. Все тут интереса для дела не представляет.
Произнес он это уверенно и безапелляционно, словно приказывая больше к протоколу не возвращаться.
Однако Вальков как будто не заметил этой интонации и продолжал:
– По правде сказать, меня такой осмотр не устроил. И потом уже, в морге, я из карманов убитого весь сор вытряхнул и направил на экспертизу. Мало ли что, думаю, уж больно его там много.