Может быть место кровавого убийства без следов крови?
– Риторический вопрос.
– Значит, Зиночка, если оно произошло, то не у Горобца, это во-первых. И, во-вторых, я засомневался, что он причастен к воровству. А если разоблачений Миловидова он не боялся, то прежний мотив убийства отпадает.
– Отлично, – усмехнулась Зиночка.
– Иронизируем, – упрекнул Томин. – А что ты-то привезла? Ведь не экспертизу же?
– Нет, но кровь по методике мультгрупп обещали проверить. А привезла я вам Мишу и Машу, – Кибрит достала из сумки и вручила друзьям по кукле.
– Рост – сорок сантиметров, телосложения хилого, особые приметы – идиотская улыбка, – прокомментировал Томин, вертя в руках Мишу. – Это подарок?
– Нет, Шурик, это вещдок. На нем брючки из «морской волны». Эти куклы продаются в соседней области: Маша стоит шестнадцать рублей, Миша – десять. Но в Мишином ценнике к нолю пририсовывают маленький хвостик вверх и пускают обоих по одной цене. За это Миши с Машами были арестованы и направлены к нам в НТО. Для экспертизы ценников. Ну мне на всякий случай и сказали, потому что изготавливают их здесь, в городе.
– Кто? – быстро спросил Пал Палыч.
– Комбинат бытового обслуживания, в просторечии – бытовка. Вся кукольная одежонка пошита из материала фабрики, списанного в брак. И, главное, кукол обнаружили в торговле раза в три больше, чем их произвела бытовка по документам!
– Неучтенный брак! – Томин с полупоклоном вернул Мишу Зине.
– А браком заведует Валетный, – добавил Пал Палыч.
– Угу, мой милейший поклонник.
Вооруженный новыми фактами, Пал Палыч взялся за телефон:
– Здравствуйте, Знаменский. Кто из наших ревизоров поближе?.. Добрый вечер, Иван Арсентьевич, срочная просьба. Подберите все, что есть по передаче фабричного брака посторонним организациям… да, пожалуйста, сегодня же. И сразу пришлите мне… – Положил трубку, полистал записную книжку: – Товарищ Потапов?.. Хорошо, что застал. Часа через два потребуется Валетный в горотделе… Договорились.
Он сгреб в охапку кукол:
– Как, ребятки, потолкуем с дядей Валетным? Учиним ему сочный допрос!
– Паша, оставь этих уродов в покое. Чему обрадовался? Давайте не забывать о главном. Неучтенный брак – одно, а первосортное сукно, которое накрыли в магазинах, – совсем другое. Или недопонимаю?
– Допонимаешь, Шурик, – улыбнулась Кибрит.
– Плюс пропавший Миловидов. Вот о чем надо думать!
– Будь добр, посмотри на меня внимательно, проницательный сыщик! Вон Пал Палыч, я вижу, догадывается.
Томин приставил к бровям ладонь, посмотрел, как из-под козырька, на Зинаиду, на Пашу. Оба предвкушают нечто. Зинаида готовится сообщить, Паша – услышать.
– Ох, хитрющая из женщин! Выкладывай, не томи.
– Я еще раз посмотрела то сукно. Оно все в небольших рулонах и без хазовых концов.
– Каких, пардон?
– Наружный конец рулона, Шурик. На нем ставится штамп фабрики и пломба. И мало того, что без хазовых концов, но и линия обреза не машинная – ручная.
– И что сие означает?
– Пусть Пал Палыч скажет, объективно.
– Просто ножницами отрезают куски от рулонов! С того конца, который потом закатывается внутрь!
Кибрит кивнула: мнения совпали.
– Но в таком случае рулоны укорачиваются, – возразил Томин в сомнении.
– А это никого не волнует. Принимают-то по весу, а сдают по метражу.
– Очень мило, – Томин даже несколько опешил. – Два аса с Петровки считали тут с лупой какие-то нити, гонялись за цифрами и мудрили, а у вас под носом примитивно орудовали ножницами?
– Небось и продолжают орудовать, – подал голос Пал Палыч. – Нельзя, чтобы в документах разом подскочила длина рулонов.
– Но сколько можно вот так, с провинциальной наглостью, нарезать?
– Если от каждого хотя бы второго рулона, Шурик, то ого-го! – заверила Зина.
– Вижу только одно подходящее место, где украсть, – сказал Пал Палыч. – После сушки, но до метрования и передачи на склад.
– А сушкой у нас командовал пропавший Миловидов. Значит, в его хозяйстве и отрезали! – заключила Зина.
Вот тебе и загадка-разгадка. И наконец-то оделся плотью противник, которого Знаменский тщетно высматривал в директоре фабрики, в Зурине, Валетном, Горобце. Настоящий противник – организатор дела, его толкач, его хозяин.
Наступил момент, когда все обстоятельства, как стеклышки в калейдоскопе, складывались в новый узор.
– Значит, Миловидов… – произнес Пал Палыч с некоторым даже облегчением. – Что и утверждает Горобец, которому я не верил.
Это давало всему крутой поворот. Надо было сесть и подумать, чтобы не пороть горячку.
Друзья сидели и думали вслух. Думали как один человек. Кто-то начинал фразу, другой подхватывал, третий уточнял.
– Если Горобец не соврал, то ведь не исключено…
– Что рубашечку подбросили!
– Предвидя обыск.
– Предвидя, насколько ситуация будет против Горобца.
– Заранее зная, что она будет против Горобца.
– То есть ситуация создана!
– Но кем?..
И тут Томин схватился за голову:
– Ой-ой… Позор!
– Что, Шурик?
– Лопухнулся я… Ведь была мелочишка, которая не лезла в общую картину! Что Миловидова говорит? «Ушел. Я сидела, ждала его к ужину». Но, по словам соседки, Миловидова в тот вечер раза два выходила, даже вроде бы с сумкой! Молода-ая вдова Алена Дмитриевна… А одну ночь она у матери ночевала – со слов той же соседки, Ольги Фоминичны… Ой-е-ей!..
Мать Миловидовой нянчила внучат у старшей дочери в поселке километров за пятьдесят от города. И Томин, заслушавшись соловьев, не потрудился повидаться с ней и проверить факт ночевки. Да и то сказать, кто бы заподозрил во лжи неутешно оплакивавшую мужа женщину!
Молодая вдова Алена Дмитриевна…
(Фраза эта из лермонтовской «Песни про купца Калашникова» помнилась Томину с давних лет, когда он декламировал «Песню» на школьной сцене. Класса до четвертого ему мнилось, что впереди – блестящая актерская карьера).
* * *
Не ведая об опасности, нависшей над Валетным, Зурин самолично отправился «вытрясать душу» из Миловидовой.
– Здравствуй, милая, хорошая моя, – поприветствовал он ее с порога.
– Ой, не до вас мне, Петр Иваныч! – ощетинилась та.
– Для эмвэдэ время есть, а для меня нету? Этак, красавица, негоже.
Расставив локти, она загородила Зурину дорогу.
– Да о чем нам с вами говорить?
– Но-но, ты своим бюстгальтером не пугай, есть о чем говорить! – Он решительно протиснулся в комнату. – Некстати, Алена, ерепенишься, я к тебе со всем сочувствием. Ну только нашего с тобой вопроса это не меняет.
– Какого еще вопроса?
– Не виляй, понимаешь, все ты понимаешь. Деньги, что у Сергея были, – общественные, надо их разделить по справедливости.
Миловидова пренебрежительно повела полными руками.
– Выходит, вы ко мне по общественной линии? Общественник?
– Вот змея… С мужем твоим, хоть и пришлый, всегда честно делили. А ты же коренная, наша – и на тебе!
– Я ваших счетов не знаю, что вы там делили. И дел ваших знать не знаю. Вы со мной советовались? Нет, Петр Иваныч, дверь закрывали. То ли водку пили, то ли в карты играли – мне неизвестно!
– Алена, мы тебе хорошо предлагаем, не дури. Бери треть. Остальное верни людям.
– Я теперь вдова, о себе должна заботиться.
– Да ты прикинь – тебе ж столько и не нужно! Ну?
Миловидова присела перед зеркалом, поправила выбившуюся прядь волос, прошлась пуховкой по лбу и подбородку. Она была в расцвете лет и красоты, а последние дни, полные опасностей, борьбы, притворной и непритворной муки, придали лицу что-то по-новому притягательное.