Ушел и не вернулся - Лаврова Ольга 11 стр.

Может быть место кровавого убийства без следов крови?

– Риторический вопрос.

– Значит, Зиночка, если оно произошло, то не у Горобца, это во-первых. И, во-вторых, я засомневался, что он причастен к воровству. А если разоблачений Миловидова он не боялся, то прежний мотив убийства отпадает.

– Отлично, – усмехнулась Зиночка.

– Иронизируем, – упрекнул Томин. – А что ты-то привезла? Ведь не экспертизу же?

– Нет, но кровь по методике мультгрупп обещали проверить. А привезла я вам Мишу и Машу, – Кибрит достала из сумки и вручила друзьям по кукле.

– Рост – сорок сантиметров, телосложения хилого, особые приметы – идиотская улыбка, – прокомменти­ровал Томин, вертя в руках Мишу. – Это подарок?

– Нет, Шурик, это вещдок. На нем брючки из «мор­ской волны». Эти куклы продаются в соседней области: Маша стоит шестнадцать рублей, Миша – десять. Но в Мишином ценнике к нолю пририсовывают маленький хвостик вверх и пускают обоих по одной цене. За это Миши с Машами были арестованы и направлены к нам в НТО. Для экспертизы ценников. Ну мне на всякий случай и сказали, потому что изготавливают их здесь, в городе.

– Кто? – быстро спросил Пал Палыч.

– Комбинат бытового обслуживания, в просторе­чии – бытовка. Вся кукольная одежонка пошита из мате­риала фабрики, списанного в брак. И, главное, кукол обнаружили в торговле раза в три больше, чем их произ­вела бытовка по документам!

– Неучтенный брак! – Томин с полупоклоном вер­нул Мишу Зине.

– А браком заведует Валетный, – добавил Пал Палыч.

– Угу, мой милейший поклонник.

Вооруженный новыми фактами, Пал Палыч взялся за телефон:

– Здравствуйте, Знаменский. Кто из наших ревизоров поближе?.. Добрый вечер, Иван Арсентьевич, срочная просьба. Подберите все, что есть по передаче фабричного брака посторонним организациям… да, пожалуйста, се­годня же. И сразу пришлите мне… – Положил трубку, полистал записную книжку: – Товарищ Потапов?.. Хоро­шо, что застал. Часа через два потребуется Валетный в горотделе… Договорились.

Он сгреб в охапку кукол:

– Как, ребятки, потолкуем с дядей Валетным? Учи­ним ему сочный допрос!

– Паша, оставь этих уродов в покое. Чему обрадовал­ся? Давайте не забывать о главном. Неучтенный брак – одно, а первосортное сукно, которое накрыли в магази­нах, – совсем другое. Или недопонимаю?

– Допонимаешь, Шурик, – улыбнулась Кибрит.

– Плюс пропавший Миловидов. Вот о чем надо думать!

– Будь добр, посмотри на меня внимательно, про­ницательный сыщик! Вон Пал Палыч, я вижу, догады­вается.

Томин приставил к бровям ладонь, посмотрел, как из-под козырька, на Зинаиду, на Пашу. Оба предвкуша­ют нечто. Зинаида готовится сообщить, Паша – услы­шать.

– Ох, хитрющая из женщин! Выкладывай, не томи.

– Я еще раз посмотрела то сукно. Оно все в неболь­ших рулонах и без хазовых концов.

– Каких, пардон?

– Наружный конец рулона, Шурик. На нем ставится штамп фабрики и пломба. И мало того, что без хазовых концов, но и линия обреза не машинная – ручная.

– И что сие означает?

– Пусть Пал Палыч скажет, объективно.

– Просто ножницами отрезают куски от рулонов! С того конца, который потом закатывается внутрь!

Кибрит кивнула: мнения совпали.

– Но в таком случае рулоны укорачиваются, – возра­зил Томин в сомнении.

– А это никого не волнует. Принимают-то по весу, а сдают по метражу.

– Очень мило, – Томин даже несколько опешил. – Два аса с Петровки считали тут с лупой какие-то нити, гонялись за цифрами и мудрили, а у вас под носом примитивно орудовали ножницами?

– Небось и продолжают орудовать, – подал голос Пал Палыч. – Нельзя, чтобы в документах разом под­скочила длина рулонов.

– Но сколько можно вот так, с провинциальной наглостью, нарезать?

– Если от каждого хотя бы второго рулона, Шурик, то ого-го! – заверила Зина.

– Вижу только одно подходящее место, где украсть, – сказал Пал Палыч. – После сушки, но до метрования и передачи на склад.

– А сушкой у нас командовал пропавший Милови­дов. Значит, в его хозяйстве и отрезали! – заключила Зина.

Вот тебе и загадка-разгадка. И наконец-то оделся пло­тью противник, которого Знаменский тщетно высматри­вал в директоре фабрики, в Зурине, Валетном, Горобце. Настоящий противник – организатор дела, его толкач, его хозяин.

Наступил момент, когда все обстоятельства, как стек­лышки в калейдоскопе, складывались в новый узор.

– Значит, Миловидов… – произнес Пал Палыч с некоторым даже облегчением. – Что и утверждает Горобец, которому я не верил.

Это давало всему крутой поворот. Надо было сесть и подумать, чтобы не пороть горячку.

Друзья сидели и думали вслух. Думали как один чело­век. Кто-то начинал фразу, другой подхватывал, третий уточнял.

– Если Горобец не соврал, то ведь не исключено…

– Что рубашечку подбросили!

– Предвидя обыск.

– Предвидя, насколько ситуация будет против Горобца.

– Заранее зная, что она будет против Горобца.

– То есть ситуация создана!

– Но кем?..

И тут Томин схватился за голову:

– Ой-ой… Позор!

– Что, Шурик?

– Лопухнулся я… Ведь была мелочишка, которая не лезла в общую картину! Что Миловидова говорит? «Ушел. Я сидела, ждала его к ужину». Но, по словам соседки, Миловидова в тот вечер раза два выходила, даже вроде бы с сумкой! Молода-ая вдова Алена Дмитриевна… А одну ночь она у матери ночевала – со слов той же соседки, Ольги Фоминичны… Ой-е-ей!..

Мать Миловидовой нянчила внучат у старшей доче­ри в поселке километров за пятьдесят от города. И То­мин, заслушавшись соловьев, не потрудился повидаться с ней и проверить факт ночевки. Да и то сказать, кто бы заподозрил во лжи неутешно оплакивавшую мужа жен­щину!

Молодая вдова Алена Дмитриевна…

(Фраза эта из лермонтовской «Песни про купца Ка­лашникова» помнилась Томину с давних лет, когда он декламировал «Песню» на школьной сцене. Класса до четвертого ему мнилось, что впереди – блестящая актер­ская карьера).

* * *

Не ведая об опасности, нависшей над Валетным, Зурин самолично отправился «вытрясать душу» из Миловидовой.

– Здравствуй, милая, хорошая моя, – поприветство­вал он ее с порога.

– Ой, не до вас мне, Петр Иваныч! – ощетинилась та.

– Для эмвэдэ время есть, а для меня нету? Этак, красавица, негоже.

Расставив локти, она загородила Зурину дорогу.

– Да о чем нам с вами говорить?

– Но-но, ты своим бюстгальтером не пугай, есть о чем говорить! – Он решительно протиснулся в комна­ту. – Некстати, Алена, ерепенишься, я к тебе со всем сочувствием. Ну только нашего с тобой вопроса это не меняет.

– Какого еще вопроса?

– Не виляй, понимаешь, все ты понимаешь. Деньги, что у Сергея были, – общественные, надо их разделить по справедливости.

Миловидова пренебрежительно повела полными ру­ками.

– Выходит, вы ко мне по общественной линии? Об­щественник?

– Вот змея… С мужем твоим, хоть и пришлый, всегда честно делили. А ты же коренная, наша – и на тебе!

– Я ваших счетов не знаю, что вы там делили. И дел ваших знать не знаю. Вы со мной советовались? Нет, Петр Иваныч, дверь закрывали. То ли водку пили, то ли в карты играли – мне неизвестно!

– Алена, мы тебе хорошо предлагаем, не дури. Бери треть. Остальное верни людям.

– Я теперь вдова, о себе должна заботиться.

– Да ты прикинь – тебе ж столько и не нужно! Ну?

Миловидова присела перед зеркалом, поправила вы­бившуюся прядь волос, прошлась пуховкой по лбу и подбородку. Она была в расцвете лет и красоты, а после­дние дни, полные опасностей, борьбы, притворной и непритворной муки, придали лицу что-то по-новому притягательное.