Оно было черное, усеянное яркими звездами, а над дальними деревьями и домами занимались красные всполохи огня, высвечивая неровную кромку зарева.Пожар, подумала она.Они жгут что-то и в других концах города. Быть может, остальные синагоги. Или чьи-то дома. Или и то и другое. Где конец всему этому? Господи, где же этому конец? Ее трясло в ознобе.
Зигмунд недолго пробыл у телефона и вскоре вернулся в спальню.
– Я поговорил с Хеди. – В его тоне чувствовалось облегчение. – В Грюневальде мирно и сонно, как всегда, и охранник в банке тоже сказал, что у них все тихо в финансовом районе. Так что, возможно, демонстрации на Ку'дам и Фазаненштрассе просто изолированные инциденты, учиненные хамами и бандитами, которые так часто срываются с цепи…
– Сомневаюсь, – еле слышно заметила Урсула. – Если еще принять во внимание, что в этом участвуют штурмовики. Все гораздо серьезней в сравнении с тем, что мы видели раньше.
– Возможно, – пробормотал Зигмунд неуверенно. В душе он был с ней согласен, но не хотел усиливать ее чувство тревоги и еще больше пугать Теодору – той и так в эту ночь крепко досталось.
Внезапно Урсула кратко констатировала:
– Это начало.
– Начало, фрау Вестхейм? Начало чего? – спросила Теодора.
Помолчав, Урсула ответила:
– Начало конца евреев в Германии.
После того как Теодора ушла спать, Урсула с Зигмундом сидели на диванчике и разбирали драматические события этой ночи, стараясь понять, что они собой знаменовали.
В какой-то момент Урсула терпеливо высказала ему:
– Перестань, Зиги, оберегать меня, замалчивать то, что ты на самом деле думаешь. Я далеко не так глупа, чтобы делать из меня дурочку. В особенности обидно, если это норовит сделать мой муж, человек, которого я знаю с детства.
– Да, конечно, – согласился он, вздохнув. – Но я же это ради тебя…
Она попыталась улыбнуться, но у нее не вышло.
– Как всегда, дражайший мой Зиги, как всегда…
Урсула крепко, очень крепко сжала его руку и, чуть погодя, сказала срывающимся от волнения голосом:
– Мы должны его бросить, Зиги… бросить этот дом… бросить виллу на Ваннзее… бросить банк… бросить коллекции искусства, бросить все, что имеем, и уехать. Мы должны покинуть Берлин, Зиги. Мы должны уехать из Германии.
– Да, я знаю, – посуровел он. – Я давно это понял, все действительно так, но мне не хотелось стать свидетелем этого. – Он опять вздохнул. – Уехать должна вся семья. И Теодора. Мы не можем оставить ее здесь, это просто немыслимо. Она поедет вместе с нами. Я должен достать выездные визы на всех и въездные визы в другую страну.
– Каким образом?
«Да, действительно,как это сделать?» – размышлял Зигмунд.
– Честно говоря, Урсула, я не знаю…пока. Но начну действовать очень скоро. Конечно, одним преимуществом я располагаю.
– Чем же это, Зиги?
– Деньгами.
10
– Entschuldigen Sie, gnadige Frau , [3] – обратился к ней дворецкий. Сидя за письменным столом в стиле Людовика XVI в дальнем конце спальни и разбирая какие-то бумаги, Урсула взглянула на него.
– Ничего, Вальтер, ничего страшного. Что у вас?
Die Grafin von Tiegal ist da, gnadige Frau . [4]
Урсула была поражена.
– Графиня фон Тигаль здесь?! – переспросила она.
Вальтер кивнул.
– Проводите ее, пожалуйста, в библиотеку, я через минуту туда спущусь. Предложите ей кофе, заодно и я выпью чашечку. Спасибо, Вальтер.
– Как вам будет угодно, – произнес он, пятясь в дверь и прикрывая ее за собой.
Урсула сунула бумаги в верхний ящик стола, заперла его и положила ключ в карман. Разгладила юбку темно-серого шерстяного платья; когда проходила мимо туалетного стола, глянула на себя в зеркало. Лицо у нее было осунувшееся, бледные губы поджаты, под глазами темные круги. Ничего удивительного – после минувшей-то ночи. Она не выспалась, пролежав до рассвета, не смыкая глаз, погруженная в мрачные раздумья об их будущем.
Зигмунд тоже не спал, встал рано и в шесть утра ушел в банк. Он уже успел несколько раз поговорить с ней по телефону с тех пор, как вышел из дому, пообещав после погромной ночи в городе держать ее в курсе всех событий и новостей.
Она провела гребнем по своим белокурым, короткой стрижки, волосам, кое-как пригладила их и направилась к двери, взглянув на наручные часы. Было еще довольно рано, без чего-то девять. Она знала, что Ренату привело к ней с утра естественное беспокойство за подругу, и Урсула была чрезвычайно тронута этим жестом.
Она сбежала вниз по лестнице, пролетела через просторный холл и распахнула двойные двери в библиотеку.
Рената стояла и смотрела в окно. Она резко обернулась, когда вошла Урсула, и бросилась к ней навстречу. Неуклюже обняла ее и прижалась.
– О, Урси, Урси! – воскликнула она прежде, чем выпустить подругу. – Ты прости за то, что я примчалась, не предупредив, – продолжала Рената, – но я хотела срочно поговорить с тобой, но у нас по непонятной причине вдруг перестал сегодня работать телефон.
– Хорошо, что ты пришла, Рен, я рада, что ты здесь. Ты всегда придаешь мне уверенности. Вальтер готовит нам кофе. Давай сядем.
Взявшись за руки, они подошли к бидермейеровскому дивану и сели. Чуть отстранясь, Рената пристально посмотрела на Урсулу.
– Тебе, конечно, уже известно, – сказала она, – что прошлой ночью погромы были не только в Берлине, но прокатились по всей Германии и Австрии. Да, по твоему лицу вижу – знаешь.
– Все это ужасно. Просто нет слов. Даже не верится.
– А каково все это выдержать! Ты видела газеты? Радио слушала?
– Газеты – да, но радио не слушала. – Урсула быстро рассказала подруге, откуда им стало известно о происходившем, поведала о приключениях Теодоры минувшей ночью.
Дослушав рассказ, побледневшая Рената воскликнула:
– Тедди и ее другу неслыханно повезло – их запросто могли убить! Есть жертвы.
Урсула не верила своим ушам.
– Евреев убивали?
– Да. – Рената наклонилась к ней. – Послушай меня, Урсула, вы должны… – Она оборвала фразу, так как в этот момент в дверь постучал Вальтер. В библиотеку тотчас вплыл кофе на подносе.
– Danke schon , [5] Вальтер, – поблагодарила Урсула.
Дворецкий поставил поднос на столик перед диваном и скромно удалился.
Рената вполголоса торопливо продолжала:
– Вы должны подумать об отъезде из Германии. Здесь оставаться небезопасно.
– Наверное, обдумывание не займет много времени. Нам следовало уехать в прошлом году. Даже еще раньше. Но мы верили в германский правопорядок и думали, что мы в безопасности. Мы также тешили себя верой в то, что Гитлер долго не продержится, не сумеет удержать власть. Так в Германии думали многие, и не только евреи, включая и вас с Рейнхардом. Но все мы оказались не правы. Теперь, по-моему, поворот назад невозможен. Это конец. По крайней мере, для евреев.
– Для нас всех. – Рената напряженно смотрела на нее. Ее темные глаза гневно блестели. – Этот проклятый маньяк Гитлер, этот вождь, одержимый манией величия, толкает нас в темную бездну насилия и убийств. Он уничтожает Германию изнутри. Он и его дьявольские легионы. Все они – распоследние убийцы, ей-богу!
– Я прочитала в газетах, что наци считают ночные погромы стихийным волеизъявлением немецкого народа.Что они были спровоцированы, – сказала Урсула. – И во всем этом, дескать, виноват живущий во французской столице семнадцатилетний беженец-еврей Гершель Гриншпан, застреливший третьего секретаря германского посольства в Париже Эрнста фон Рата. Ты видишь, Рената, они опять во всем винят евреев.
– Мы прочитали с Рейнхардом эту историю, но он убежден, что мятежи не были стихийными, они были умело и толково отдирижированы Гейдрихом и СС. И по-моему, он прав.