Более того, мы оба уверены, что за событиями прошлой ночи последуют еще демонстрации и множество других актов насилия, направленных против евреев. – Рената тряхнула головой и закончила полным тревоги голосом: – Мы думаем, что Гитлер собрался перебить всех евреев в стране, Урси.
– Но это же невероятно, – возразила Урсула. – Как Гитлер сможет перебить целый народ? Миллионы людей. Никто не в состоянии это сделать… – Ее голос беспомощно стих.
– Он попытается, – мрачно возразила Рената. – Почитай еще раз «Майн Кампф». И на сей раз поверишь.
– Мынемцы, – начала было Урсула, но сразу замолчала. Она сцепила пальцы и глубоко вздохнула. – Наши семьи, Зигмунда и моя, живут здесь многие столетия… – Она еще раз запнулась, голос ее надломился, и она отвела глаза от подруги, стараясь взять себя в руки. – Но нас вынуждают покинуть свою страну… да… мы вынуждены оставить страну, которую любим… если хотим выжить.
Сострадание и нежность нахлынули на Ренату, и она положила руку на локоть Урсулы. Та повернулась к ней, и они долгими, исполненными любви и искренности взглядами посмотрели друг на друга.
У Ренаты подступил ком к горлу от беспредельной муки, которую она увидела в потемневших от отчаяния серо-голубых глазах Урсулы.
– Я не хочу, чтобы с вами что-нибудь случилось! – сдавленным голосом страстно воскликнула она. – Я так вас всех люблю и переживаю за тебя, за Зиги, за малыша Максима. И Рейнхард тоже. Мы сделаем все, чтобы хоть как-то помочь вам благополучно уехать из Германии. И вы непременно должны уехать, дорогая, ты знаешь, что вы должны… спасаться.
– Да.
Урсула сидела, вперив взгляд в пространство, в бледно-голубое небо за высоким окном, и неожиданно для себя вдруг отчетливо, со всей ясностью поняла причину гнетущего предчувствия, преследовавшего ее на протяжении столь долгого времени. В первый миг этого прозрения она была настолько поражена и испугана, что не могла даже слова вымолвить, но потом все же повернула голову и еще раз заглянула глубоко в глаза Ренате.
У Ренаты было такое чувство, будто Урсула смотрела ей прямо в душу.
– Ты почему на меня так смотришь? – спросила она, чуть дрожа. – Как понимать твой взгляд?
– Я только что сказала, что, по-моему, Гитлеру не под силу… истребить целый народ. Но нет,он сумеет. О да, он это сможет!Теперь я это знаю. Это знание глубоко внутри меня, в моих костях, в порах моей кожи. Месяцами меня грызли отчаянные предчувствия, о которых я тебе только что сказала. Я все думала, что это только чувство опасности, страх, но оказалось, это было не то. Все это время во мне росло непреодолимое ощущение обреченности.Мы обречены, моя семья и я.
– Родная моя, самая любимая моя подруга… – Рената поняла, что не в состоянии продолжать, столь невыносима была терзавшая ее боль. Судьба, уготованная Урсуле, была чудовищна: лишение всех корней, эмиграция, скитания. Но если они с Зиги и малышом останутся, их ждут преследования и жестокие издевательства. Бесчеловечность этих гонений вызывала ярость у Ренаты, и она исступленно закричала: – Нацистские ублюдки! Этого не должно быть! Не должно! Это несправедливо!
– Не надо, дорогая. Успокойся. С нами все будет хорошо. Как-нибудь обойдется.
Рената взяла Урсулу за руку и крепко сжала ее. Они сидели неподвижно, не в силах продолжать этот разговор.
Немного погодя Урсула откашлялась и сказала странно безразличным голосом:
– У Зиги есть план действий, ты же знаешь. Именно этим он сейчас и занят. У него есть связи. Он надеется приобрести для нас выездные визы и новые паспорта. – Она сделала паузу, затем продолжала: – В прошлом месяце нам было предписано сдать паспорта, чтобы в них поставили штамп «J» – как евреям.
Пораженная услышанным, Рената смотрела на нее с ужасом.
– Что за несуразица! Какая-то злокозненная чушь!
– Конечно, но наци возвели это в закон, и мы были обязаны подчиниться.
Рената сделала над собой усилие, чтобы подавить обуявшую ее злость и обуздать свои бурные эмоции; коль скоро Урсула имеет столько выдержки, смелости, то и ей следует держать себя в руках. Ей даже удалось улыбнуться, когда она произнесла:
– Мы с Рейнхардом хотим, чтобы вы приехали к нам в Бранденбург и пожили в замке. До вашего отъезда из Германии было бы безопасней побыть у нас в поместье, чем сидеть в Берлине.
Поскольку Урсула медлила с ответом, Рената приблизила лицо к подруге и сказала:
– Смотри сама. Ведь Зиги потребуется несколько недель на сбор всех необходимых документов и подготовку вашего отъезда.
– Очень может быть. Благодарю за приглашение пожить в замке. Это так любезно с вашей стороны и трогательно. Но я не могу оставить Зиги в Берлине одного. Ты же знаешь, как я ему нужна. Мы с самого детства никогда не разлучались, кроме тех двух лет, что я пробыла в школе в Англии с тобой и Арабеллой.
– Он сможет навещать тебя по воскресеньям. По пятницам он мог бы приезжать в Бранденбург. Пожалуйста, скажи мне «да».
Урсула колебалась.
– Дай мне над этим подумать и посоветоваться с Зиги.
Зазвонил телефон, и Урсула тотчас поспешила снять трубку, стремясь опередить дворецкого.
– Алло? – Она была в полной уверенности, что услышит голос мужа, но на другом конце провода оказалась Арабелла фон Виттинген. Урсула слушала несколько секунд, затем прошептала: – Спасибо тебе, Белл, у меня все благополучно, правда. – Она снова послушала, затем торопливо пояснила: – У них не исправлен телефон, Рен у меня. Хочешь с ней поговорить? – Урсула постояла с прижатой к уху трубкой, несколько раз кивая, и наконец ответила: – Да, Арабелла, ну и чудесно! До свидания.
– Она едет сюда? – спросила Рената, когда Урсула положила трубку.
– Ну конечно. Наверное, мы с тобой обе знали, что она так и сделает. И я уверена, что вы приехали бы вместе, поскольку она пыталась тебе дозвониться.
Рената кивнула.
– Арабелла сегодня с утра настроена крайне революционно, – поделилась впечатлением от разговора Урсула. – Она настаивает, чтобы мы втроем сходили куда-нибудь на ленч. В «Адлон Отель», к примеру.
Выпрямившись на софе, Рената поглядела на нее вопросительно.
– А ты как на это смотришь? Считаешь, что мыдолжны?
Урсула задумалась, соображая, разумно ли было бы с их стороны согласиться на предложение подруги. Наконец она, которая боялась в последнее время выходить из дома, вдруг отбросила все колебания.
– Я, конечно же, за эту идею. Почему бы нам не пойти в «Адлон»? Мы имеем на это столько же прав, сколько любой другой, разве не так?
– Разумеется! – согласилась Рената. – Давай сходим!
Урсула опять уселась на софу и тут только заметила серебряный поднос на столике.
– Мы так заболтались, что забыли про кофе, теперь он наверняка холодный. Сказать Вальтеру, чтобы сварил еще?
– Спасибо, но не сейчас. Давай дождемся Арабеллу. Ты же знаешь, она охотница до чаю по утрам. Обязательно потребует целый чайник, тогда и мы сможем присоединиться. – Рената подошла к окну и стала смотреть на Тиргартенштрассе, потом крутнулась на каблуках и обернулась к Урсуле. – Я слыхала по радио, какое название наци уже дали минувшей ночи. Они нарекли ее Кристал нахт – Хрустальная ночь. Очевидно, за все выбитые окна и витрины. – Ренату передернуло, и на лице мелькнула гримаска отвращения. – До чего же мерзкие твари эти наци! И надо ведь было для такого гнусного злодеяния придумать столь поэтическое и звучное название! – По телу ее опять пробежала дрожь. – Немыслимо!
– Все, что нынче здесь творится, – немыслимо, – постановила Урсула.