Он очень похудел; исчез и здоровый бронзовый цвет лица, который был у него, когда я встретила его тогда в последний раз. Глаза сохранили прежнюю живость, но глубоко ввалились, и под ними пролегли густые тени, отчего он выглядел значительно старше своих лет. Алан шел ко мне через зал, шаркая ногами, ссутулившись, словно старик. Невозможно было поверить, что передо мной тот самый легкий на ногу атлет, которого я когда-то знала. Очевидно, жалость и крайнее удивление отразились на моем лице, потому что мучительная краска постепенно залила его сильно изможденное лицо и, опережая меня и как бы оправдываясь, он сказал:
— Я только что с больничной койки.
— О Алан! — проговорила я прерывающимся голосом. — Что с тобой произошло?
— Ах, ничего особенного, — ответил он безразличным тоном. — Долгая история. Провалялся в госпитале в Комилле, а потом меня переправили сюда для восстановления здоровья. Я здесь уже более двух недель. Когда ты вернулась?
— Две недели тому назад.
Не было смысла увиливать и прибегать к отговоркам, а потому я не стала даже и пытаться.
— Разве Джилл не сказала тебе, что я здесь? Ведь она обещала — как только ты приедешь...
— Да, она говорила, но...
— И ты не пришла проведать меня. Глаза смотрели с упреком.
— Нет... не пришла. Извини, Алан.
Заиграл оркестр, на нас налетела какая-то парочка, спешившая на танцплощадку. Алан угрюмо взглянул на них. Не зная, что еще сказать ему, я заметила:
— Приятная мелодия, правда? Вздохнув, он взял меня за руку.
— Боюсь, я не в состоянии танцевать. Посиди со мной, пока они танцуют. Теперь, когда я вновь нашел тебя, мне нужно с тобой о многом поговорить.
Мы вышли в сад и стали искать свободную скамейку. Алан шагал рядом со мной, прихрамывая и тяжело опираясь на мою руку. Мы сели, и он, не глядя на меня, спросил:
— Вики, почему ты не пришла?
— Была... очень занята. Навалилось много работы.
— Чепуха! Постарайся придумать что-нибудь поубедительней, дорогая. Ведь ты не забыла меня, не так ли?
— Нет, не забыла.
По крайней мере, это соответствовало истине.
— Джилл говорила, что ты была в Австралии.
— Да. Леони и я ездили набирать женщин для нашего отряда.
— А ты не собираешься увольняться из армии? Ведь война кончилась.
— Нет еще. В Бирме останется пока много воинских частей, и, кроме того, мы помогаем обслуживать бывших военнопленных, прибывающих с Таиландской железной дороги.
— Понимаю. — Наконец он взглянул мне прямо в лицо. — Вики, мне ужасно хотелось снова встретиться с тобою. Когда я услышал, что ты должна приехать сюда, я не поверил своим ушам. Подобное совпадение казалось просто невероятным. И вот ты уже две недели здесь, но так и не удосужилась прийти в госпиталь. Вероятно, мне самому следовало что-то предпринять, но я не сомневался, что Джилл сообщит тебе... не сомневался, что как только ты узнаешь, где я, то сразу прибежишь... Нет, постой. — Я попыталась остановить его, но он легонько приложил ладонь к моим губам. — Пожалуйста, дорогая, не отвечай мне сейчас. Позволь мне сперва высказаться. Бог свидетель, я достаточно долго ждал этого момента. Ты знала... должна была знать о моих чувствах к тебе, когда мы в последний раз были вместе.
— Алан, не надо... — проговорила я, отталкивая его руку. — Ты ничего не понимаешь. Ты...
— Вики, замолчи!
Танец закончился, и парочки, болтая и смеясь, высыпали на террасу.
— Черт бы их побрал! — выругался Алан, поворачиваясь к ним спиной, и, понизив голос, продолжал: — Не старайся доказывать мне, что ты встретила другого парня. Могу представить себе: ты встречала сотни парней, но...
Я не могла позволить ему продолжать разговор в том же духе.
— Алан, — перебила я его решительно, — находясь в Австралии, я вышла замуж. Официально. Это пока никому не известно. Еще не сообщала даже.
Но я и в самом деле замужем.
Он долго молчал, сидя рядом со мной, и смотрел в сторону; при лунном свете резче обозначились суровые черты его лица. Наконец он взглянул на меня и улыбнулся.
— Понимаю. Но ты несчастлива, верно?
Положив ладони мне на плечи, он слегка встряхнул меня и повторил:
— Ведь так, да?
— Нет, я вполне счастлива.
— Врешь! Думаешь, меня легко обмануть? Ведь ты бы не уехала от него, если бы все было в порядке. Ты добилась бы увольнения из армии и осталась бы в Австралии... или же, в крайнем случае, постаралась бы как можно поскорее вернуться к нему. Но ты, по твоему собственному признанию, вовсе не торопишься возвращаться, а намереваешься остаться и помочь в работе с бывшими военнопленными.
Мне нечего было ответить, а потому я даже и не пыталась. А он, взяв мою ладонь в свои руки и нежно поглаживая ее, продолжал:
— Отчасти в этом и моя вина, как я полагаю. Я расстался с тобой, не сказав ничего о моих чувствах к тебе. Но пойми, я был уверен, что ты знаешь, и, кроме того, было не известно, вернусь ли я или нет. Я хотел сделать тебе предложение, но момент показался мне не совсем подходящим — предлагать руку и сердце непосредственно перед заброской в глубокий тыл противника на планере войск специального назначения для осуществления операции «Бродвей», это уж слишком, по-моему. Ведь ты не станешь отрицать, что тогда я не мог поступить иначе. Возможно, я чересчур самонадеян, но, честное слово, Вики, мне кажется, что наши отношения достаточно много значили для тебя и в твоем сердце сохранились хоть какие-то чувства ко мне, как это произошло со мной.
Не имело смысла говорить ему, что они сохранялись до тех пор, пока я не увидела его имя в списках потерь почти год тому назад. Это бы только причинило нам обоим лишние страдания. Я вышла замуж за Коннора и — пока мне Джилл не сказала — не знала, что Алан жив. Но он все смотрел на меня — в печальных глазах застыл немой вопрос.
— Я не имела от тебя никаких известий, — проговорила я как-то неуверенно. — Не знала, что с тобой случилось. Я... я думала, что ты убит.
— Я не мог послать весточку, — заметил резко Алан. — Был в плену у японцев. Но я писал тебе из Комиллы — дважды.
— Писем я не получала. — Упрек в его глазах причинял мне почти физическую боль. — Они, вероятно, затерялись в Австралии.
— Вероятно, — жестким тоном проговорил Алан. — Твой муж их в конце концов обнаружит, вне всякого сомнения. Будем надеяться, что он их не прочитает. Я был в своих письмах, пожалуй, чересчур откровенным.
Помолчав, он затем спросил:
— Как его звать, Вики?
— Коннор Дейли. Он художник. Рисует карикатуры для сиднейских газет. Политические карикатуры. Как... как Джайлс из «Дейли экспресс».
— Ты его любишь?
— Да, люблю, — кивнула я.
— Понимаю. Не стану притворяться, Вики, что я не сожалею. Но, быть может, я сожалел бы меньше, если бы знал, что ты счастлива.
— Я в самом деле счастлива, — заверила я его, но он не обратил внимания на мою реплику.
— Почему же он отпустил тебя, дорогая? Что произошло?
Поняв тщетность дальнейших попыток ввести Алана в заблуждение, я просто ответила:
— Не знаю. Самой хотелось бы знать.
— Ты собираешься разойтись? — продолжал сверлить меня расспросами Алан.
— Пока не решила. Но я не хочу окончательно расходиться.
Он помолчал, размышляя над моими словами, потом проговорил:
— Ну, ради твоего благополучия я этого не желал бы, однако не скрою: мне хотелось бы, чтобы эго все-таки произошло. Скоро я уезжаю домой, Вики, — через день или два, полагаю. Как только выпишут из госпиталя. Если я оставлю тебе свой домашний адрес, ты мне напишешь, как сложится твоя семейная жизнь в дальнейшем? Мне очень хотелось бы знать.
— Тебе это нисколько не поможет, в любом случае.