Я давно не получал такого удовольствия от скачки. У барьеров кобыла обходилась без моей помощи, и лишь когда она не совсем точно рассчитывала дистанцию для прыжка, мне приходилось ее поправлять — и это не вызывало у нее никакого протеста. Когда она вышла на финишную прямую, сил в ней было не меньше, чем на старте. Без особых понуканий она начала обходить четырех лошадей, шедших перед нами. Последний барьер она преодолела удачно, хотя чуть клюнула носом при приземлении, но затем, не сбиваясь с хорошего галопа, устремилась вдогонку за лидером. Мы обогнали его у самого финишного столба, испытав пьянящее чувство красивой победы.
— Неплохо! — сказал отец Джулиана. — Очень даже неплохо! — И он вручил мне заклеенный конверт, который без тени суеверия заготовил заранее.
Поскольку мне предстояло еще преодолеть триста пятьдесят миль, я вскоре после скачки уехал. Северные дороги были пустынными, и я довольно быстро оказался в Шотландии.
Моя сестра Луиза жила в огромном аристократическом особняке возле Элгина — дом был такой же большой, как и наш, и так же плохо отапливался. В свое время она порадовала родителей, удачно выйдя замуж, но лишь после женитьбы обнаружила, что муж удивительно скуп. Учитывая ее нынешние расходы, ей было бы куда уютнее в коттедже на две семьи в Пекеме. Когда я был маленьким, она дарила мне на Рождество эврименовские издания классики. Теперь подарки прекратились. Но, даже учитывая все это, когда я утром навестил ее, — а приехал я вечером, когда она уже легла спать, — было ясно, что кое-что от прежней Луизы уцелело. Мы смотрели друг на друга, как незнакомцы. Мы не виделись семь лет, и она выглядела гораздо старше своих сорока трех. Но глаза ее были ясными, а улыбка радостной.
— Генри, братец... Как я рада...
Я поверил — и тоже обрадовался. Внезапно визит перестал быть тяжкой обузой. Я провел с ней весь день. Рассматривал старые фотографии, играл в китайские шашки, которым она в свое время меня научила, и слушал ее рассказы о троих сыновьях, сейчас находившихся в школе-интернате, и о том, какая была плохая тетеревиная охота этой зимой, и о том, как ей хотелось бы побывать в Лондоне после десятилетнего перерыва. Она просила меня о маленьких услугах, поясняя, что дорогой Джеймс будет недоволен, если она снова обратится к нему, а у служанок и так хлопот полон рот. Я приносил разные предметы, упаковал посылку, убрал комнату, наполнил горячей водой грелку и нашел пропавшую зубную пасту. После этого она попросила меня, раз уж я так любезен, разобрать ее аптечку.
В аптечке лекарств хватило бы на самую настоящую аптеку. Сестра с удовлетворением отметила, что половина лекарств ей уже ни к чему. Она разобрала коробочки и флакончики на две кучки и попросила меня одну отправить в мусорную корзину. Послушно взяв пригоршню коробочек, на одной из них я заметил надпись: «Коновид» с пояснением, для чего эти таблетки предназначены. Я не сразу сообразил, что это, но, поняв, выудил коробочку из корзины и заглянул внутрь. Там в фольге были еще таблетки. Я разорвал квадратик и посмотрел на розовую пилюлю.
— Тебе они больше не нужны? — спросил я у Луизы.
— Конечно, нет. После операции они мне ни к чему.
— Ясно. А можно я их возьму?
— А тебе-то они для чего?
— Не будь наивной, Луиза...
— У тебя завелась подружка! — рассмеялась Луиза. — Ну тогда, конечно, бери их на здоровье. У меня где-то есть полная коробка. Может, в верхнем ящике... Да и в ванной должны быть еще таблетки...
Я набрал таблеток и наполнил ими доверху большой коричневый флакон примерно тех же размеров, что тогда привез Патрик. На флаконе был ярлык с указанием, как использовать пенициллиновую микстуру при детских ангинах. Луиза с интересом смотрела, как я тщательно вымыл флакон, высушил его перед электрическим камином, а потом наполнил таблетками и, прежде чем завинтить крышку, заткнул ватой.
Луиза с интересом смотрела, как я тщательно вымыл флакон, высушил его перед электрическим камином, а потом наполнил таблетками и, прежде чем завинтить крышку, заткнул ватой.
— Женишься? — спросила она. Точь-в-точь как Алиса.
— Не знаю. — Я поставил на место приведенный в порядок ящик с лекарствами и добавил: — Только не говори маме.
Появился и Саймон с какими-то понадобившимися в последний момент бумагами. Он осторожно вручил их мне в офисе авиакомпании, услугами которой мы пользовались, и сказал:
— Доброе утро, Генри.
— Доброе утро.
Прорехи в наших взаимоотношениях трудно было залатать в половине восьмого утра в присутствии зевающих летчиков и служащих фирмы. Я взял бумаги, кивнул и, поколебавшись, пошел к самолету, который должен был доставить меня в Милан.
За моей спиной послышались шаги. Кто-то подбежал и взял меня за рукав.
— Лорд Грей, вас к телефону, это срочно.
Я взял трубку, выслушал звонившего и, сказав: «Да, конечно», медленно положил ее. Я знал, что на моем лице появилась гримаса боли.
— Что случилось? — спросил Саймон.
— Мой отец... он умер ночью. Его только что обнаружили...
В офисе воцарилось ошеломленное молчание. Саймон смотрел на меня с большим сочувствием:
— Мне очень жаль...
Я сразу же отозвался с привычными для наших прежних отношений интонациями:
— Мне надо ехать домой.
— Конечно-конечно.
— Но лошади погружены и, кроме Билли...
— Я поеду. — Саймон показал свой паспорт.
Это было лучшее решение. Я вынул из кармана флакончик, написал на нем черной шариковой ручкой: «Габриэлла Барзини, сувенирный киоск, аэропорт Мальпенса» и сказал:
— Ты не передашь это девушке, которая продает сувениры в киоске в аэропорту? Скажи также, что я не смог приехать и обо всем напишу в письме.
— Передам, — кивнул Саймон.
— Не забудешь?
Он улыбнулся своей обычной улыбкой.
— Конечно, нет, Генри! Я обязательно передам и твои слова, и этот флакон.
Мы обменялись рукопожатием, и, пройдя через паспортный контроль, Саймон зашагал по бетону к самолету, потом стал в него карабкаться. Я смотрел, как закрываются двери и как отправляется в путь самолет, который везет моего друга, мою работу, мой сувенир, но не меня.
Саймон Серл полетел в Италию вместо меня, но обратно не вернулся.
Юная секретарша в соседней комнате в ответ на мой вопрос, где мистер Серл, ответила, что его сегодня нет, а когда будет и будет ли вообще, не известно ни ей, ни кому-то еще.
— То есть как?
— А вот так. Его нет уже неделю, и мы понятия не имеем, куда он делся.
Расстроенный, я двинулся к Ярдману и постучал в его дверь.
— Входите.
Я вошел. Он стоял у открытого окна и смотрел, как буксиры тащат баржи вверх по Темзе. Финский сухогруз, появившийся во время прилива, совершал маневры, продвигаясь к кранам, напоминавшим самоделки из детского конструктора. В воздухе висели гудки пароходов, шум и грохот докерных работ. Прилив нес мусор от нижних доков к Вестминстерскому дворцу. Увидев меня, Ярдман закрыл окно и двинулся ко мне, раскинув руки в стороны.
— Мой мальчик, — сказал он, стиснув мне руку, — мои самые искренние соболезнования в связи с вашей утратой.
— Благодарю вас, — смущенно отозвался я. — Вы очень любезны. Вы не знаете, где Саймон Серл?
— Мистер Серл? — Ярдман так вскинул брови, что они показались над верхушками очков в черной оправе.
— Секретарша сказала, что его нет уже неделю.