Он осмотрелся — в этой квартире ничто не было случайным, вся обстановка, все украшения были поставлены в строго продуманном и, по-видимому, никогда не нарушаемом порядке.
«Наверное, у нее и в адвокатском бюро такой же порядок, — подумал он. — Какая разница — поливать цветы или работать с документами… важно, чтобы все шло по строгому плану, никаких отклонений, никаких случайностей».
— Присаживайтесь, — сказала она звучным голосом с неожиданно надменной интонацией. Валландер почему-то представлял, что эта невероятно худая седая женщина должна разговаривать тихим, едва слышным голосом. Он сел в старинное плетеное кресло и устроился поудобнее. Кресло заскрипело.
— Не угодно ли чашку кофе? — спросила она.
Он отрицательно покачал головой.
— Чай?
— Нет, спасибо. Я хочу задать вам всего несколько вопросов и сразу уйду.
Она присела на краешек цветастого дивана по другую сторону стеклянного журнального столика. Валландер вдруг сообразил, что у него нет с собой ни ручки, ни блокнота. Он даже не позаботился приготовить первые несколько вопросов, а ведь это было одним из неизменных правил, которые он свято соблюдал. За многие годы службы он понял, что как при допросах, так и в беседах со свидетелями нельзя работать наугад.
— Прежде всего, хочу принести вам искренние соболезнования по поводу случившегося. Я видел Густава Торстенссона всего несколько раз, но со Стеном был хорошо знаком.
— Я знаю, — сказала фру Дюнер. — Он помогал вам в бракоразводном процессе.
Не успела она это произнести, как Валландер вспомнил. Именно она встретила их с Моной, когда они пришли в адвокатскую контору… может быть, она не была такой седой тогда… чуть, кажется, пополнее — но он все равно удивился, что не сразу ее узнал.
— У вас хорошая память.
— Я могу забыть имя, — сказала она. — Но не лицо.
— Та же история со мной.
Они помолчали. По улице прошла машина. Валландер подумал, что ему следовало бы повременить с этим разговором. Он просто-напросто не знал, какие вопросы он должен задать, не мог придумать, с чего начать разговор. К тому же ему вовсе не хотелось вспоминать мрачные дни развода с Моной.
— Вы уже говорили с нашим сотрудником Сведбергом, — наконец произнес он. — К сожалению, в процессе трудного следствия часто возникает необходимость в дополнительных вопросах и уточнениях. И не всегда удается сделать так, чтобы эти вопросы задавал один и тот же следователь.
Валландер мысленно застонал от отвращения — господи, что за казенный, неуклюжий язык! Он с трудом удержался от того, чтобы встать, извиниться и уйти. Попросту — сбежать.
— Я не буду задавать вопросы о том, что мы уже знаем, — сказал он. — Можете не повторять рассказ, как вы пришли утром в контору и нашли тело Стена Тостенссона. Если, конечно, вы не вспомнили ничего существенного.
— Нет, — уверенно ответила она. — Ничего существенного я не вспомнила.
— Накануне убийства, — продолжил Валландер. — Когда вы ушли с работы в тот день?
— В шесть. Может, пять минут седьмого, но не позже. Я проверила несколько писем, распечатанных фрекен Лундин. Потом позвонила господину Торстенссону и спросила, нужна ли я еще на работе. Он сказал, что на сегодня рабочий день закончен, и пожелал приятно провести вечер. Я взяла плащ и ушла.
— И заперли за собой дверь… Значит, Стен Торстенссон остался в конторе один?
— Да.
— А чем он собирался заниматься так поздно.
Она поглядела на него с удивлением:
— Продолжить работу, разумеется. Адвокат с таким количеством дел, как Стен Торстенссон, не может просто все бросить и уйти домой.
Валландер кивнул:
— Я понимаю, что он работал. Я хотел узнать, было ли у него какое-то дело, требующее особой спешки?
— Все дела требуют особой спешки. После убийства отца все его дела перешли к Стену, так что он просто задыхался от работы. Это же понятно.
Валландер насторожился:
— Вы говорите об автокатастрофе?
— Разумеется! О чем же еще?
— Но вы сказали «убийство»!
— Человек умирает, или его убивают. Умирают в своей постели, от болезни или чего-то еще, что принято называть естественными причинами. Но если человек погибает в автокатастрофе… Сознайтесь, это же не естественная смерть? Значит, он был убит.
Валландер медленно наклонил голову, соглашаясь с ее объяснением. Но все равно ему показалось, что она имела в виду что-то другое, что она невольно проговорилась, напомнив ему о подозрениях Стена Торстенссона, заставивших того приехать в Скаген.
Вдруг ему пришла в голову мысль:
— А можете вы припомнить, что делал Стен на прошлой неделе? Во вторник и среду, двадцать четвертого и двадцать пятого октября?
— Он был в отъезде.
Она ответила сразу, не задумываясь.
Значит, он не делал секрета из своей поездки.
— Сказал, что ему нужно прийти в себя после смерти отца. Я, естественно, отменила все встречи на эти два дня.
И вдруг, совершенно неожиданно, она разрыдалась. Валландер совершенно растерялся. Он сменил позу — стул под ним заскрипел.
Она резко поднялась с дивана и вышла в кухню. Он прислушался — оттуда доносились всхлипывания. Потом она вернулась.
— Тяжело, — сказала она, — все это бесконечно тяжело.
— Я понимаю, — сказал Валландер.
— Он прислал мне открытку, — слабо улыбнулась она.
Валландер испугался, что фру Дюнер снова начнет плакать, но она держалась на удивление спокойно.
— Хотите посмотреть?
— Да, разумеется, — кивнул он.
Она поднялась, подошла к книжной полке и достала из фарфорового блюда открытку.
— Должно быть, красивая страна — Финляндия, — сказала она. — Никогда там не была.
Валландер уставился на открытку, на которой был изображен морской пейзаж в лучах заходящего солнца.
— Да, — медленно сказал он. — Я много раз бывал в Финляндии. Вы совершенно правы — очень красивая страна.
— Извините меня за слабость, — сказала она. — Открытка пришла в тот самый день, когда его убили.
Он рассеянно кивнул.
Он понимал, что ему надо еще очень о многом спросить Берту Дюнер, но пока он даже и не знает, о чем именно. Но время еще не пришло. Значит, Стен сказал своей секретарше, что уезжает в Финляндию. И загадочная открытка тоже, несомненно, отправлена из Финляндии. Кто же ее послал, если Стен Торстенссон в это время был на Юланде?
— Я должен в интересах следствия позаимствовать эту открытку на несколько дней, — сказал он. — Лично даю гарантию, что мы ее возвратим.
— Конечно, — сказала она. — Я понимаю.
— И последний вопрос. Скажите, в последнее время вы не замечали ничего необычного?
— Что вы имеете в виду?
— Я имею в виду… не было ли каких-либо странностей в его поведении?
— Он был потрясен гибелью отца.
— И ничего больше?
Он сам почувствовал, насколько дико звучит его вопрос. Но делать было нечего — только ждать ее ответа.
— Нет, пожалуй, — сказала она. — Он был таким же, как всегда.
Валландер поднялся с плетеного кресла.
— Мы наверняка говорим не в последний раз, — сказал он.
— Кто мог такое сделать? — спросила она, не вставая с дивана. — Прийти, убить человека и уйти, как будто ничего не случилось…
— Это мы и должны узнать… Скажите, были ли у него враги?
— Враги? Какие враги?
Валландер помедлил и задал еще один вопрос:
— У вас есть своя версия того, что случилось?
Она наконец встала с дивана:
— Когда-то можно было попытаться понять даже то, что казалось непонятным. Но те времена в нашей стране прошли.
Валландер с трудом натянул отяжелевшую от дождя куртку, вышел на улицу и остановился. Он вспомнил заклинание, которое он часто про себя повторял — еще с тех пор, когда он был молодым, только что вылупившимся полицейским.