Варя вдруг почувствовала, что очень голодна, но Супронович не разрешил ничего брать, пока не разольет шампанское. Мишка от шампанского отказался и налил себе водки. Шампанского Варя не пробовала. Мать была строга и в доме никогда не держала спиртного. Сама она в рот не брала, даже в пасху, а Андрей Иванович, когда ему хотелось выпить, сам ходил в магазин или к Супроновичу.
Варя попробовала было отказаться от шампанского, но тут все принялись ее уговаривать: мол, такой вечер, концерт удался, теперь не грех и отметить. Она не заметила, как Семен ухитрился добавить в ее шампанское водки из своего стакана.
– Господи, как хорошо-то! – привалившись плечом к Мишке, тихо произнесла Люба.
– Ночь, звезды и мы, – в тон ей прибавил Семен, подняв стакан. – Жизнь прекрасна!
– У тебя вся жизнь – праздник, – ввернул Мишка Корнилов.
– А ты побегай весь день с подносом, – добродушно усмехнулся Семен.
– Я – путеец, – гордо произнес Мишка. – С одного раза костыль забиваю в шпалу.
– Я поднимаю этот бокал за наших прекрасных девушек, – галантно заявил Семен.
– Красиво говоришь! – засмеялся Мишка.
Шампанское обожгло Варе горло, даже дух захватило. Семен, не спускающий с нее глаз, велел выпить до дна, потом придвинул ей бутерброды. Люба махом выпила из своего стакана, причмокнула от удовольствия и закусила балыком. Волосы у нее, уложенные на затылке в тяжелый пук, растрепались, верхняя пуговица блузки расстегнулась, и открытая шея молочно белела.
Люба жила вдвоем с матерью, отец погиб в гражданскую. В небольшом домике Добычиных – он стоял у леса на отшибе – частенько устраивались гулянки с выпивками, вечерами на крыльце собиралась молодежь, приходили сюда и братья Корниловы. Разбитная, острая на язык Люба вроде бы сначала крутила любовь с Ленькой Супроновичем, а теперь вот с Мишкой.
Мать ее – Дарья Петровна – была тихой худощавой женщиной с маленьким личиком. Она ни в чем не стесняла свою единственную любимую дочь. Когда собиралась молодежь, Дарья Петровна уходила к соседям. В поселке поговаривали, что она любит выпить, но пьяной ее никто не видал, а вот то, что она набожна, все знали. Добычина убирала церковь, помогала мыть и обряжать покойников, плакала в голос. Ее приглашали га похороны и поминки. Дочь уродилась не в нее.
Семен и Мишка встали и, отойдя в сторонку, крепко обхватили друг друга. Какое-то время они шутливо топтались на одном месте, кряхтели, пытались резкими рывками один другого повалить на траву. Варя и Люба, сидя на одеяле, смотрели на них. Люба налила в стакан шампанского, в свете месяца засверкали маленькие пузырьки.
– Семен нынче расщедрился, – сказала Люба. – Пей, подружка! – И наполнила Варин стакан.
– Опьянею я, – слабо возразила та.
– С шампанского-то? – усмехнулась Люба. – Да оно как лимонад: в голову и нос шибает, и больше ничего.
Они выпили. Варя с удовольствием набросилась на вкусные бутерброды. От кого-то она слышала, что если хорошо закусывать, то сильно не опьянеешь. Впрочем, ей было приятно. Все теперь казалось призрачно-волшебным: звездное небо, опрокинувшийся в речку месяц, две темные фигуры, топчущие траву. Ей захотелось, чтобы одолел Семен. И, будто услышав ее, он весело вскрикнул, и в следующий момент Мишка оказался на земле.
– Семен победил! – радостно закричала Варя и даже в ладошки захлопала.
– Нравишься ты ему, – с ноткой зависти сказала Люба. – Говорит, в комсомол готов вступить из-за тебя. Сама слышала.
– И вступлю! – откликнулся Супронович. – Примете, Варя?
– Ты мне подножку подставил, – поднимаясь с травы, пробурчал Мишка. – Давай еще раз?
Они снова схватились, и Корнилов скоро грохнулся в мокрую траву.
– Куда ему с Семеном тягаться, – заметила Люба.
– Слабак супротив него.
Семен, возбужденный, с растрепанными кудрями, тяжело дыша, плюхнулся рядом с Варей. От него остро пахло потом, но Варе не было неприятно. Галстук Семен снял, и теперь он змеей выползал из кармана пиджака. Ей вдруг захотелось пригладить его золотистые волосы, вытереть пот с лица. Усилием воли она удержалась, мельком подумала: «Что это со мной? Почему мне хочется, чтобы он обнял меня и поцеловал?» И когда Семен снова налил девушкам шампанское, а себе и Мишке водки, ее даже упрашивать не пришлось. Она охотно со всеми выпила. Потом стали петь песни. Конь с бричкой незаметно отошел к самой речке, и теперь его темный силуэт отчетливо отражался в серебряном зеркале воды. Когда конь встряхивал головой, слышалось мелодичное позвякивание. Какая-то пичуга тоненько выводила: «Любить, любить, любить…»
Все, что произошло потом, она помнит смутно. Кажется, открыли еще бутылку шампанского. Люба вскочила с одеяла и стала плясать. Опьяневший Мишка повис на ней, но Люба оттолкнула его и, сбросив туфли, побежала по мокрой траве к речке. Мишка бросился следом.
Влажные губы Семена целовали ее в лицо, шею, она ладонью слабо отталкивала его горячее лицо, неестественно громко смеялась. Голова кружилась, ей вдруг показалось, что она в люльке и мать укачивает ее, что-то напевая. Семен, широко шагая, куда-то нес ее на руках, шептал какие-то ласковые слова, клялся, что жить без нее не может…
Потом она долго плескалась на мелководье. Семен все сложил в корзину, свернул одеяло, сунул под ноги в бричку погасший фонарь. Люба и Мишка куда-то исчезли, впрочем, о них и не вспомнили. Туман над речкой стал гуще, будто тесто из квашни выпирал на берег, расползался по траве, цепляясь за метелки. В глубине бора сонно вскрикивали птицы. Зеркало Лысухи будто треснуло – во все стороны разбежались тонкие морщинки.
– Утром я пришлю к вам сватов, – глухо сказал Семен. Глаза у него припухли, под ними залегли тени, в кудрявых волосах поблескивали сухие травинки.
– Не надо, – сказала Варя, усаживаясь рядом с ним в бричку.
– Ты что же думаешь, я поиграл с тобой и все? – удивленно покосился он на девушку.
– Да нет, – улыбнулась она, – ты меня любишь…
– За чем же дело?
– Я еще не знаю, Сеня, люблю ли тебя, – открыто взглянула на него девушка. Она выглядела свежей, будто только что встала и умылась росой.
– Любишь, – самодовольно сказал Семен.
– Вот, значит, как все это бывает, – глядя на холку медленно идущего коня, произнесла она. – Признавайся, брал у Совы приворотное зелье? – И не понятно было – всерьез это или в шутку.
– Я знал, что ты будешь моя. И я всех твоих ухажеров приглашу на нашу свадьбу! – счастливо рассмеялся Семен. – А Кузнецова – шафером.
– Я еще не дала своего согласия.
– Ты навек теперь моя, Варька! – Он крепко обнял ее.
– Была мамина-папина, а теперь твоя? – невесело заметила девушка.
– Другая бы радовалась, что за такого парня замуж выходит! Чем я тебе не пара?
– Комсомолка-активистка выходит замуж за мелкобуржуазного собственника, – поддразнила Варя. – Что брат Митя скажет, подружки?
– Хочешь, уйду из кабака? – помолчав, серьезно сказал Семен. – Поступлю на железную дорогу. В комсомол-то примете меня?
– Вот тогда я за тебя с радостью выйду. – Варя прижалась к его крепкому плечу.
– А так бы не вышла?
– Ты прав, Семен, я теперь твоя, – прошептала она.
Глава десятая
1
– Прокляну сукина сына! Выгоню из дома, лишу наследства! – гремел Яков Ильич, расхаживая по большой комнате, заставленной столами.
Григорий Борисович Шмелев сидел у окна и маленькими глотками отпивал светлое вино из высокой хрустальной рюмки.