Шепот капитана пробирается в мой мозг, обволакивает его, заставляя проникнуться важностью получаемых сведений.
– Посреди микрорайона, практически на глазах у жителей и всей мировой общественности, рядом с площадкой, где проводится массовый выгул собак и детей, в одно и тоже время неизвестно откуда появляются….
Капитанский лоб покрывается испариной. Он нервно дергает головой, и я понимаю, что сейчас услышу совсем уж невероятное.
– … Вот, лейтенант, – капитан выуживает из красной папки очередные фотографии, – Вот кто появляется.
Шесть прямоугольников веером ложатся на стол. Вглядываюсь в цветные изображения. Хочется свистнуть от удивления, но свистеть в кабинете начальника не положено. Благодарностей не будет.
– Это же….
– Вот именно, сынок, – капитан скоблит ладонью щетинистую щеку, выпячивая челюсть вперед. Получается очень мужественно. Надо дома так же потренироваться. – Именно те, о ком ты подумал. И с этим нам предстоит не только мириться, но и по возможности разобраться. Иначе мировая общественность не поймет наше отделение. А то и того хуже. Развяжет оголтелую клевету на все наше дорогое государство. Надеюсь, сынок, ты понимаешь, что дело государственное?
Государственней и быть не может.
– Что скажешь, сынок? – то место на щеке, где капитан скоблит рукой, покраснело, но от щетины избавилось полностью. – Выложи свои мысли. Покажи, чему вас, молодых и необстрелянных лейтенантов учат в высших лейтенантских заведениях.
Я еще раз внимательно рассматриваю фотографии. Глянцевые, девять на двенадцать. Качество не ахти, но детали просматриваются четко. Это общие впечатления. Теперь о частных умозаключениях. Фотография номер один.
Прямо на площадке для выбивания ковров, в окружении мусорных бачков, поднятых ветром цветных пакетов и не поднятых окурков, стоит ванна. В ванной, совершенно голая женщина с мочалкой в руке. Лицо перекошено, но узнаваемо.
– Кажется, это…!
– Она самая, – кивает капитан, скрепя зубами. – Иностранная подданная. Муж миллионер. Четыре бывших мужа тоже. Последний прокат с ее участием двести миллионов ихних зеленых рублей. Ты дальше смотри.
Фотография номер два.
На той же площадке шикарное кожаное кресло, с деревянными ручками в виде львиных голов, В кресле в ночной пижаме сидит еще одна пострадавшая. Лицо удивленное, рот распахнут, пижама не глажена. Ее очень часто показывают по телевизору. В рекламе. Бесконечные, как рельсы, ресницы. В жизни она страшней. Наверное, потому, что на ней нет того, что рекламирует.
– И она?
– Собственной персоной. Месяц назад. Остальные улики смотри.
Улики за номерами три и далее.
На остальных фотографиях большого разнообразия не наблюдается. Известные модели, актрисы, певицы. Из разных стран, разных цветов кожи и национальностей, застигнутые в самое неподходящее для съемок время. С сочком для бабочек, с пляжным топчаном, с лавровым веником, в купальниках и просто так.
Капитан прав. Дело серьезное. Можно выпустить фотографии отдельным календарем и на вырученные деньги отремонтировать коридор отделения.
– Значит, все они появляются в одно и тоже время, в одном и том же месте? – задаю уточняющий вопрос капитану.
– Верно, лейтенант. Все фотографии сделаны свидетелем. Военные также подтвердили съемками скрытой камеры, установленной на засекреченном военном спутнике. После второго случая наши эксперты установили, что это серийное преступление.
– Логично. Предпринятые меры?
– Пришлось заколотить досками все окна близлежащих домов. Лишняя шумиха ни к чему. Положение осложняется тем, что в последнее время в данном месте стали появляться более серьезные личности.
Если с артистками, мы кое‑как проблемы улаживали, то…. Ты когда‑нибудь видел живьем иностранного президента, лейтенант?
Я не смеюсь. И даже не улыбаюсь. Потому что понимаю, капитан не шутит. И отвечать капитану тоже не стоит. Подумает, что я болтун. По мне, что президент, что обычная топ‑модель. Оба являются потерпевшими и требуют одинакового сочувствия и участия.
– Засаду пробовали?
– Бесперспективняк, – мудрено шепчет капитан, затравлено озираясь, – И засады устраивали, и рейды по району проводили, ничего не помогает. Каждое воскресенье новый гость. Нашему правительству с трудом удается сохранять все в секрете. Благо аэродром рядом. Запихиваем товарищей на борт и прямиком по домам. Но так дальше продолжаться не может. Это пахнет международными скандалами в особо крупных размерах с применением сухопутных, морских, воздушных, и даже ядерных доводов. Тем более, что керосин для самолетов приходится оплачивать из кассы взаимопомощи. Еще пара залетов и денег даже на патроны не останется.
– А свидетель, – киваю на фотографию, – Свидетеля пилить пробовали?
– Все пробовали. Неделю на прожиточном минимуме держали. Окороками куриными закармливали. С этими…. Да знаешь ты, лейтенант!
– Батончики «Финт», – подсказываю я.
– Точно. Они самые. Лично три коробки скормил. Без толку. Молчит, – капитан машет рукой, – В общем, лейтенант, тухлое дело. Птеродактиль полный. Вот с такими крыльями. Но главное не это. С дамами из шоу бизнеса мы бы разобрались, не впервой. В конце концов, погостили девчонки немного неофициально, осмотрели наши достопримечательности, по магазинам походили, тряпок купили, помады там, жвачки, ничего страшного. Сложность в том, что дворник этот….
Капитан отворачивается от меня и долго шепчет непонятные слова.
– Этот милый человек и честный гражданин, российский дворник, мало того, что официальную заяву в отделение притащил, так он еще умудрился отправить копии. И знаешь куда?
Я не знаю.
– Во все центральные газеты. Включая, как ее, Монинг Стар и Плейбой. Кроме этого копии в Совет Федерации, Генеральному прокурору, в МВФ и, самое главное, президенту. Ну не американскому же! У того своих дворников хватает. Нашему президенту.
Я скрежещу зубами в справедливом гневе. Дворник, определенно, сволочь. Мог бы и американскому заяву послать. Наш и так, весь по горло в делах.
– Я три дня назад тоже скрежетал, – капитан вздыхает тяжело‑тяжело. – Пока меня туда не вызвали.
«Там» находится на потолке, согласно оттопыренному пальцу капитана.
– Вызвали, содрали погоны и пообещали вернуть, когда распутаю это злостное преступление. Или я арестовываю подлеца, переправляющего в нашу страну всякий мусор, или прекращаю безобразие. Нами проводятся гигантские мероприятия, и все впустую. Преступник хитер и коварен. Мы до сих пор даже не представляем механизм завоза. Теперь понимаешь, лейтенант, с какой гигантской уголовной машиной приходится нам иметь дело? И дело в отстой не спишешь. Все под личным контролем самого.
Палец продолжал указывать на потолок.
– Даю тебе три дня, сынок, – капитан резко хлопает по красной папке, которая поднимает небольшую тучку пыли, и подталкивает ее на край стола, ближе ко мне, – Разберись, что к чему. И доложи, как положено. Посмотрим, на что ты пригоден. В случае необходимости обещаю любую помощь. Вплоть до армии и флота и личного вмешательства. Сходи на место преступлений, ознакомься на месте с оперативными разработками. Будь внимателен к мелочам. На месте преступления по совместительству работают товарищи из братских ведомств, так ты не обращай внимания. Если что, скажешь, я послал. Выполняйте, лейтенант Пономарев.