Тропическое солнце ярко сияло с безоблачных небес, и его солнечные лучи накаляли песок, которым были посыпаны дорожки в аллеях сада асиенды де-ла-Нориа.
В самой гуще сада, среди чащи кактусов, индейских смоковниц и алоэ, стояла беседка, обсаженная цветущими апельсиновыми и лимонными деревьями, распространявшими в воздухе благоухание. В этой беседке между двумя апельсиновыми деревьями висел гамак из волокон phormium tenax 42 , а в этом гамаке раскинувшись спала девушка.
Запрокинув назад голову, распустив свои длинные черные волосы, в беспорядке ниспадавшие ей на шею и грудь, и слегка раскрыв свои коралловые губы, позволявшие видеть ослепительно белые зубы, донна Клара безмятежно спала в своем убежище; черты ее лица дышали счастьем: ни одно еще облачко не затемняло лазурного горизонта ее мирной и спокойной жизни.
Было уже около полудня. Солнечные лучи, падая отвесно, делали жару до такой степени нестерпимой, что в асиенде все спали или отдыхали, забившись в укромные местечки, — в жарких странах это носит характерное название сиеста.
Между тем недалеко от того места, где, спокойно улыбаясь, спала донна Клара, послышался шум шагов, сперва почти неуловимый, но постепенно все увеличивавшийся, а затем показался человек.
Это был Шоу, младший из сыновей скваттера.
Каким образом очутился он в этом месте?
Молодой человек запыхался; пот лил с его лица.
Дойдя до входа в беседку, он бросил тревожный взгляд на гамак.
— Она там! — прошептал он. — Она спит.
Затем он опустился на колени и в немом восторге любовался девушкой.
Долго простоял он так, не спуская глаз со спящей. Наконец он вздохнул и, с усилием оторвавшись от этого очаровательного зрелища, тяжело приподнялся, шепча голосом, слабым как дыхание:
— Надо уходить!.. Что, если она проснется! О! Она никогда не узнает, как я ее люблю!
Он сорвал цветок с апельсинового дерева, тихонько положил его на девушку и, собравшись уходить, сделал уже несколько шагов, но затем снова вернулся назад и, схватив ребосо 43 донны Клары, висевшее возле гамака, несколько раз прижался к нему губами, повторяя при этом голосом, прерывавшимся от волнения:
— Покрывала им свои волосы!..
Затем он выбежал из беседки и вскоре скрылся за деревьями.
Он услышал приближающиеся шаги.
И действительно, несколько секунд спустя после его ухода в беседку вошел дон Мигель.
— Э! — весело сказал он, покачивая гамак, — Проснись, дитя мое!.. Или ты так никогда и не кончишь свою сиесту?
Донна Клара, улыбаясь, открыла глаза.
— Я уже не сплю, отец, — сказала она.
— Очень рад слышать это, — проговорил он, — я люблю, когда мне так отвечают.
И он хотел поцеловать ее.
Но вдруг девушка приподнялась резким движением, как будто увидела что-то очень неприятное или страшное, и лицо ее покрылось мертвенной бледностью:
— Что такое с тобой? Что случилось? — с испугом спросил ее асиендадо.
Девушка показала ему цветок с апельсинового дерева.
— Ну, — продолжал ее отец, — что же в этом такого ужасного? Он мог упасть с дерева в твой гамак во время сна.
Донна Клара грустно покачала головой.
— Нет, — отвечала она, — это совсем не так. Я уже несколько дней подряд, просыпаясь, всякий раз вижу цветок на этом же самом месте.
— Да ты с ума сошла!.. Это простая случайность, а ты выдумываешь себе Бог знает что!.. Успокойся, голубушка моя, и не думай больше об этом; ты вся побледнела… ну, стоит ли так пугаться из-за всяких пустяков? Впрочем, я могу сейчас порекомендовать тебе и лекарство… если ты так боишься цветов, почему не совершаешь ты своей сиесты у себя в спальне вместо того, чтобы забиваться сюда, в эту беседку?
— Это правда, отец, — сказала успокоившаяся и повеселевшая девушка, — я непременно последую вашему совету.
— Отлично, значит, об этом не стоит больше и говорить… а теперь поцелуй меня.
Девушка бросилась в объятия отца, которого она осыпала ласками.
В это время в беседку вошел пеон.
— Что вам нужно? — спросил его дон Мигель.
— Ваша Милость, — отвечал пеон, — в асиенду только что прибыл краснокожий воин, он желает с вами говорить.
— Вы его знаете? — спросил дон Мигель?
— О! Да, Ваша Милость, это Моокапек — Орлиное Перо — сашем корасов с Рио-Сан-Педро.
— Моокапек! — повторил асиендадо с удивлением. — Зачем могло понадобиться ему видеть меня? Зовите его сюда.
Пеон ушел; через несколько минут он снова появился, но уже не один — с ним пришел Орлиное Перо.
Вождь предстал во всем параде; весь его костюм говорил, что сашем вышел на тропу войны.
Волосы на его голове, перевязанные кожей гремучей змеи, были приподняты на макушке, и тут в них воткнуто было орлиное перо; блуза из полосатого миткаля, украшенная массой погремушек, спускалась до самых бедер, защищенных от укусов москитов панталонами из той же материи; на ступнях были надеты мокасины из кожи пекари, украшенные фальшивыми жемчужинами и иглами дикобраза; к пяткам, как отличительный знак знаменитых воинов, было привязано несколько волчьих хвостов; за пояс из лосиной кожи были заткнуты нож, трубка и мешочек с лекарственными травами; на шее было надето ожерелье из когтей гризли и бизоньих зубов; наконец, великолепная шкура самки белого бизона, выкрашенная с внутренней стороны в красное, была накинута на плечи, заменяя собой дорожный плащ. В правой руке вождь держал орлиное перо, а в левой — американский карабин.
Войдя в беседку, вождь грациозно поклонился донне Кларе, а затем выпрямился и стал молча ждать, пока с ним заговорит дон Мигель.
Мексиканец с минуту разглядывал индейского вождя, по лицу которого было видно, что с ним случилось какое-то большое горе.
— Добро пожаловать, брат мой, — сказал асиендадо, — чему обязан я удовольствием тебя видеть?
Вождь бросил мимолетный взгляд на молодую девушку.
Дон Мигель понял, чего хочет индеец, и сделал донне Кларе знак удалиться.
Они остались одни.
— Брат мой может говорить, — сказал тогда асиендадо, — уши друга открыты.
— Да, отец мой добр, — отвечал индеец своим грудным голосом, — он любит индейцев; жаль только, что не все бледнолицые похожи на него.
— Я не понимаю моего брата… Разве его оскорбил кто-нибудь?
Индеец грустно улыбнулся.
— Где правосудие для краснокожих? — сказал он. — Индейцы — животные… Великий Дух не дал им души, как бледнолицым, и убивать их не считается за преступление!
— Вождь, вы говорите загадками, я вас не понимаю… Скажите мне, пожалуйста, сначала: почему покинули вы деревню вашего племени? Отсюда ведь довольно далеко от Рио-Сан-Педро.
— Моокапек один, его племени больше не существует.
— Что такое?
— Бледнолицые напали ночью, как трусливые ягуары; они сожгли деревню и перебили всех жителей, не исключая женщин и малолетних детей.
— О! Это ужасно! — невольно воскликнул асиендадо.
— Да! — продолжал вождь с иронией. — За волосы индейцев платят дорого!
— А вы знаете людей, которые совершили это отвратительное преступление?
— Моокапек знает их и он им отомстит.
— Назовите мне их главаря, если вы только знаете его имя.
— Да, я его знаю. Бледнолицые называют его Красным Кедром, а индейцы Людоедом.
— О! В таком случае вы уже отомщены, вождь, потому что он умер.
— Мой отец ошибается.
— Вы говорите, что я ошибаюсь, но я сам убил его!
Индеец покачал головой.
— Красный Кедр живуч, — сказал он, — лезвие ножа, которым поразил его мой отец, было слишком коротко… Красный Кедр ранен, но через несколько дней он опять будет на ногах и снова начнет убивать и скальпировать индейцев.
Это известие поразило асиендадо.