Враг, которого он считал мертвым, оказался жив, и асиендадо снова предстояло вести с ним борьбу.
— Мой отец должен держаться настороже, — продолжал вождь. — Красный Кедр поклялся отомстить ему.
— О! Я не дам ему на это времени. Он не человек, а исчадие дьявола, от которого во что бы то ни стало необходимо очистить землю, прежде чем к нему вернутся силы и он будет в состоянии начать новый ряд убийств.
— Я помогу моему отцу отомстить этому врагу.
— Благодарю, вождь, я не отказываюсь от вашей помощи, потому что мне, может быть, понадобится, и даже очень скоро, помощь всех моих друзей. Ну, а теперь скажите мне, что вы намерены делать?
— Орлиное Перо не может больше жить вместе с бледнолицыми и поэтому удалится в пустыню; у него есть друзья среди команчей, они краснокожие и с радостью примут его.
— Я не стану даже и пытаться отговаривать вас, вождь; ваше решение вполне справедливо, и если вы впоследствии точно так же отплатите белым, они не будут иметь права жаловаться на вас, потому что сами довели вас до этого. Когда отправляется мой брат?
— Как только зайдет солнце.
— Отдохните здесь сегодня, а завтра, если уж вы так решили, можете отправиться в путь.
— Моокапек должен отправиться сегодня.
— В таком случае, делайте как хотите. Есть у вас лошадь?
— Нет, но я добуду себе лошадь, как только встречу какую-нибудь манаду.
— Я не могу отпустить вас в такое путешествие пешком и дам вам лошадь.
— Благодарю, отец мой добр, индейский вождь не забудет этого…
— Пойдемте, вы сами выберете себе лошадь.
— Я хочу сказать еще несколько слов моему отцу.
— Говорите, вождь, я вас слушаю.
— Кутонепи, бледнолицый охотник, поручил мне сообщить моему отцу важное предостережение.
— Какое?
— Моему отцу грозит большая опасность… Кутонепи хочет видеть моего отца как можно скорее, чтобы самому сообщить ему, в чем дело.
— Хорошо, мой брат скажет охотнику, что завтра я буду на прогалине Пораженного Дуба и буду там ждать его до вечера.
— Я передам слова моего отца охотнику.
Затем ранчеро и краснокожий вышли из беседки и большими шагами направились к асиенде.
Дон Мигель предоставил корасу самому выбрать себе лошадь, и в то время как сашем седлал лошадь по индейскому обычаю, асиендадо удалился к себе в спальню и велел сказать сыну, чтобы тот пришел к нему.
Молодой человек успел уже совсем оправиться от полученной раны.
Дон Мигель сказал сыну, что ему необходимо уехать на несколько дней и поручил ему управление асиендой; при этом он советовал ему главным образом не удаляться от фермы и как можно заботливее оберегать сестру.
Молодой человек, радуясь в душе, что ему можно в продолжение нескольких дней наслаждаться полной свободой, обещал отцу исполнить все, что тот от него требовал.
Поцеловав в последний раз сына и дочь, дон Мигель отправился в патио 44 .
В ожидании его, вождь занимался тем, что заставлял гарцевать выбранную им для себя великолепную лошадь.
Дон Мигель несколько минут любовался ловкостью и грацией индейца, которому в этом отношении мог бы позавидовать самый знаменитый мексиканский объездчик мустангов, потом он вскочил в седло, и они оба вместе поехали по направлению к Эль-Пасо, куда им необходимо было попасть, прежде чем достигнуть пустыни и добраться до прогалины Пораженного Дуба.
Путешественники молча ехали рядом, погруженные каждый в свои мысли.
В ту минуту, когда они вступали в Пасо, солнце садилось на горизонте в волны красноватых паров, что предвещало на ночь грозу.
При въезде в городок они расстались. На следующий день, как мы уже говорили в начале нашего рассказа, дон Мигель выехал на рассвете и направился к прогалине.
ГЛАВА XI.
Беседа
Валентин Гилуа жил или, лучше сказать, странствовал в течение пяти или шести лет по обширным пустыням Новой Мексики и Техаса.
В окрестностях Рио-Пуэрко он появился в первый раз вместе с арауканским вождем; они выслеживали ягуара.
Оба они считались самыми смелыми пограничными охотниками.
Когда им удавалось собрать богатый запас мехов, они отправлялись продавать их в города, возобновляли там запасы пороха и пуль, покупали кое-какие необходимые предметы и снова возвращались в пустыню.
Часто они нанимались на одну и даже на две недели к владельцам асиенд, чтобы избавить их от хищных зверей, опустошавших их стада; но, исполнив свою обязанность, т. е. уничтожив свирепых хищников и получив за это плату, они, несмотря на блестящие предложения асиендадос, желавших удержать их у себя на службе, снова вскидывали карабины на плечи и уходили.
Валентин и его друг хранили самое глубокое молчание относительно событий своей жизни, предшествовавших появлению их в этих странах.
Одно только выдавало национальность Валентина, которого товарищ его называл Кутонепи, — что на языке индейцев означает «Мужественный», — охотник носил на груди крест Почетного Легиона.
Рассказы о бесчисленных подвигах обоих охотников приводили в восторг пограничных жителей, а тигров на своем веку они убили столько, что потеряли им счет.
С доном Мигелем Сарате они познакомились совершенно случайно и притом самым необыкновенным образом, и с тех пор между ними установились самые дружеские отношения.
Дон Мигель одной бурной ночью остался жив только благодаря необыкновенной верности глаза Валентина, который пулей в голову убил лошадь мексиканца в ту самую минуту, когда она, обезумев от страха и не повинуясь больше ни голосу, ни поводьям, неудержимо влекла своего всадника к громадной пропасти, на дно которой она и свалилась бы вместе с ним, не вмешайся Валентин.
Дон Мигель поклялся, что навсегда сохранит благодарность к своему спасителю.
Валентин и Курумилла сделались учителями детей асиендадо, которые, со своей стороны, сильно привязались к обоим охотникам.
Дон Пабло очень часто охотился в прериях вместе со своими друзьями.
Им он главным образом и был обязан верностью глаза и своим искусством обращаться со всякого рода оружием и умением объезжать лошадей
Дон Мигель Сарате не имел тайн от охотников
Они читали в его душе, как в открытой книге.
Они без всякого за это вознаграждения исполняли все его планы, потому что эти грубые лесные бродяги ценили всего больше и всего дороже свободу пустыни.
Однако, невзирая на симпатию и дружбу, столь тесно связывавшие эти непохожие друг на друга личности, несмотря на доверие, лежавшее в основе их дружбы, ни дон Мигель, ни его дети никогда не могли добиться, чтобы охотники рассказали им о своей жизни до прибытия в их страну.
Дон Мигель не раз, движимый не любопытством, а только одним участием, пытался вызвать их на откровенность, но Валентин всегда умел обойти эти вопросы молчанием; он делал это так искусно, что мексиканец не мог считать себя оскорбленным недостатком откровенности с его стороны и рассердиться за это упрямое молчание.
С Курумиллой дело было еще проще.
Закутавшись в стоическую невозмутимость индейца, он на все вопросы ограничивался таинственным покачиванием головы и не отвечал ни слова.
В конце концов асиендадо и его семья прекратили всякие расспросы и отказались от надежды проникнуть в тайну, которую их друзья умышленно и упорно от них скрывали.
Это, впрочем, не имело никакого влияния на их дружбу, и дон Мигель всегда с одинаковым удовольствием встречался с охотниками, когда они возвращались с охоты в прериях, где пропадали иногда по целым месяцам.