– Мадемуазель Берта у себя?
– Конечно… Я даже хожу для нее за покупками, ведь у нее столько работы… Не будете ли вы так добры передать ей это письмо, раз уж поднимаетесь к ней?
Он узнал почерк Альбера и увидел марку с булонским штемпелем.
– Итак! – ворчал он, взбираясь по лестнице, отвечая таким образом на замечание, которое он себе сделал.
Он постучал. Ему пришлось немного подождать на площадке, а когда дверь открыли, то он был вынужден пройти на кухню, поскольку еще одна клиентка делала примерку. Кухня была такой же чистой, как и остальная квартира. В углу стояла начатая бутылка белого бордо и грязная тарелка. Он услышал:
– Немного более приталенное… Да… Так… Это всегда молодит… Когда будет готово?
– В следующий понедельник…
– Вы не могли бы пораньше?..
– При всем своем желании нет… В этом сезоне все клиентки торопятся…
Затем мадемуазель Берта вызволила его с грустной улыбкой.
– Вот видите! – сказала она. – Я делаю невозможное, чтобы сохранить хорошую мину при плохой игре.
Нужно, чтобы жизнь продолжалась, несмотря ни на что.
Но вам известно, как мне страшно! Или, вернее, как мне было страшно, ибо с тех пор, как вы рядом…
– У меня для вас письмо…
– От кого?
Он протянул ей письмо. Она прочитала его. Ее губы задрожали. Затем она отдала ему письмо назад.
«Моя старушка!
У меня начинают гореть уши. Я тебя предупреждаю, что терпение мое лопается. Я не решаюсь беспрерывно оставаться в Кале, где в конце концов меня схватят. Я все время перемещаюсь с места на место. Сегодня я обедал в Булони и до сих пор не знаю, где остановлюсь на ночлег. Но я знаю, что, если ты не приедешь, я сделаю то, что обещал, и пусть меня сцапают!
Решать тебе.
Альбер».
– Вот видите! – с отчаянием сказала она.
– Что об этом думает ваш брат?
Она не вздрогнула, не выказала удивления, а только еще больше опечалилась.
– Он беседовал с вами?
– Мы вместе пили аперитив.
– Было бы лучше, если бы я рассказала вам обо всем сегодня утром… Не то чтобы он был так уж испорчен…
Но он с юных лет был предоставлен самому себе… Он хочет походить на апаша, в то время как не способен и муху обидеть… Тем не менее я была вынуждена запретить ему ходить сюда из за его вида…
– …Тем не менее точно так же вы мне солгали сегодня утром…
– Я испугалась, что вы подумаете такое…
– Какое такое, например?
– Не знаю… Что мы с ним одного поля ягоды!.. Вероятно, вы бы отказались мне помогать. – Она показала на письмо: – Вы читали… Оно отправлено вчера…
Нет доказательств тому, что с тех пор он не сел на поезд.
Начинала спускаться прохлада, и солнце садилось за домами. Мадемуазель Берта закрыла балконную дверь и повернулась к Мегрэ:
– Хотите чаю?.. Нет?.. Как видите, я работаю… Я всегда работала одна, чтобы создать себе положение… Когда я встретила Альбера, то решила, что пришло счастье…
Она подавляла рыдания, машинально расправляла концы тканей, лежавших в беспорядке.
– У вас есть подруга? – спросил он, рассматривая фотографию молодой блондинки, стоящую на камине.
Она проследила за его взглядом.
– Я дружила с Мадленой… Но она вышла замуж…
– Вы не встречаетесь больше?
– Она живет в провинции… Ее муж – важная шишка… Альбер для меня был…
– Вы не могли бы мне дать его фотографию?
Она ни минуты не колебалась.
– А ведь и правда, вы же не узнаете его при встрече! – заметила она.
– Минутку! У меня есть фотография, снятая в Сен Мало… На пляже…
И она вытащила ее из супницы, которая решительно служила ей шкатулкой. Это был маленький отпечаток, который обычно делают на пляжах. Альбер, в белых брюках, с обнаженными руками, в полотняной кепке на голове, походил на всех молодых людей, которых можно встретить на берегу моря. Что касается мадемуазель Берты, то она прижалась к нему, боясь потерять свое счастье.
– Темно, правда? Как только заходит солнце, в квартире становится очень темно. Я зажгу свет…
Едва она дотронулась до выключателя, как в дверь постучали. Это консьержка принесла корзину с провизией.
– Вот, мадемуазель Берта…
– Поставьте все это на кухне, госпожа Морин…
– Салат просто восхитителен… Но что касается швейцарского сыра, то я была вынуждена…
– До скорого свидания!..
Когда они вновь остались одни, она села, вдела нитку в иголку, надела наперсток.
– А что вам сказали в полиции? Я надеюсь, что вы им не рассказали о письме?
Он нарочно медлил с ответом, и она подняла глаза, заговорив более быстро:
– Извините меня, но я не слишком хорошо знаю, как протекают подобные дела… Когда я вам писала… Я полагаю, что, поскольку я вас вызвала, то вы нечто вроде адвоката, не так ли?
– Что вы хотите этим сказать?
– Существует профессиональная тайна… Я вам рассказала обо всем… Я показываю вам письма… О! Мне будет все равно, если его арестуют. Это единственный способ успокоить меня! Но я не хочу, чтобы это произошло из за меня… Таким образом, если сейчас его разыскивают в Кале и Булони…
Он не приходил ей на помощь. А она уже не знала, как выкрутиться. С чрезмерным усердием она сметывала низ платья.
– Что бы вы предпочли? – медленно спросил Мегрэ.
– Простите?
– Чтобы его арестовали или чтобы он перешел границу?
Она спокойно взглянула на него. Ее глаза излучали доверие.
– А что вы об этом думаете? Что с ним произойдет, когда его арестуют? Что ему грозит на самом деле?
– Если это доказано… Ну, если он стрелял, то ему грозит, само собой разумеется, гильотина.
Она отвернулась, прикусила губы.
– Тогда… Я предпочитаю, чтобы он перешел границу… Хотя в один прекрасный день он вернется за мной…
А если я откажусь последовать за ним, то он…
Мегрэ держал в руках фотографию двух влюбленных.
С особым вниманием он изучал лицо молодого человека, довольно заурядное лицо, обрамленное кудрявыми волосами.
– Без сомнения, вы сами ему не писали…
– Да как я могла писать, когда я не знаю адреса?.. И что я могу ему сказать?..
Было трудно представить себе, что вот вот разразится драма, больно уж атмосфера была миролюбивой. Мегрэ вполне мог представить себе, что находится дома, рядом с госпожой Мегрэ, которая штопает чулки или шьет, ибо царило такое же спокойствие, лился такой же рассеянный свет, те же самые предметы стояли на своих местах и сверкала та же самая чистота.
Единственное различие заключалось в том, что мадемуазель Берта была моложе, миловиднее и одета с кокетством хорошего вкуса.
– Ему никогда не случалось ночевать здесь? – спросил он, только лишь бы не молчать.
И она ответила с пикантной наивностью:
– Ни одной ночи…
– Из за консьержки?
– И соседей. Рядом проживает старая пара, помешанная на приличиях. А на третьем этаже жила молодая женщина, которая много принимала, так они написали владельцу, чтобы он отказал ей…
Она вновь вспомнила о своей роли хозяйки дома:
– Вы действительно ничего не хотите? Что вы обычно пьете?
– Ничего не нужно, уверяю вас… Я начинаю думать, что ваши страхи напрасны…
Теперь он прохаживался, как это обычно делал во время какого нибудь допроса у себя в кабинете на набережной Орфевр в те времена, когда он был еще комиссаром Мегрэ.