— Вот именно, — холодно согласилась она, постаравшись придать лицу бесстрастное выражение, но в душе у нее все так и кипело против этого лениво-снисходительного тона. Увидев ее вызывающе запрокинутую голову, он прищурился, и она могла бы поклясться: на мгновение его твердые губы тронула легкая усмешка. До чего же неприятен был ей этот человек!
— Ты снимаешь эту квартиру? — Он окинул крохотную комнатку проницательным взглядом, чуть задержавшись на заваленной платьями кровати, видной через полуоткрытую дверь спальни.
Черт! Ей следовало закрыть дверь.
— Да! Не у всех денег куры не клюют. — От ее едкого тона брови у него едва заметно дрогнули, но он не отреагировал, а она, выпалив эту резкость, почувствовала себя неловко. Теперь он подумает, что она настоящая мегера! Впрочем, какая разница, что он подумает? Какое право он имел иронизировать насчет ее скромного жилья?
— Ты отлично устроилась. Я поначалу жил в одной комнате с общей ванной.
От его великодушия кошки у нее на душе заскребли еще сильнее, и впервые за многие годы она почувствовала себя совершенно не в своей тарелке. И зачем только он снова на нее свалился? До сих пор все шло так хорошо, а теперь вдруг покатилось кувырком и наперекосяк.
— Поехали?
Она внезапно вспомнила, что ей следовало бы чем-нибудь его угостить, но было уже поздно. Она отрывисто кивнула и потянулась за сумочкой. Все получается значительно хуже, чем она предполагала. И зачем только она решилась принять это приглашение?
Автомобиль Маршалла оказался длинным, темным, мощным — точная копия хозяина, мелькнула у Келси ехидная мысль, когда она грациозно впорхнула в шикарный салон, обитый плюшем. Ноги уже вполне ее слушались, хотя каждый раз, когда она ловила на себе взгляд этих прищуренных карих глаз, внутри у нее что-то переворачивалось.
Он сел в машину вслед за ней и устроился поудобнее на сиденье, но и не подумал завести мотор.
— Знаешь, ты меня просто ошеломила. Потрясенная, она вытаращила на него глаза, решив, что ослышалась, — ведь он говорил вполголоса.
— Извини, не расслышала.
Положив обе руки на оплетенный кожей руль, он повернулся к ней лицом:
— Я сказал, что ты меня ошеломила, а я, если хочешь знать, не из тех, кто попусту расточает комплименты.
— Да? — Уже во второй раз за последние несколько минут она почувствовала себя в полной растерянности и не нашла, что ответить. — Спасибо.
— Ты и четыре года назад была красавица, но теперь… — Он медленно покачал головой. — Я не ожидал увидеть тебя настолько повзрослевшей. Ты сегодня просто чудо как хороша, Келси. — Он буквально впился в нее глазами, и она чалилась краской.
— Это, наверно, все одежда… — “Дурацкая фраза! Глупая, глупая, глупая! Но он весь такой дьявольски невозмутимый и самоуверенный!"
Внезапно он издал резкий, отрывистый смешок, который она не забыла за все эти годы.
— Я тебя, видимо, смутил? Извини, я не нарочно. Ты, вероятно, помнишь: я страдаю одним недостатком — всегда говорю, что думаю.
— Да, еще бы не помнить, — съязвила Келси, сохраняя бесстрастное выражение лица.
Какое-то мгновение, показавшееся ей бесконечно долгим, он молча глядел на нее, а затем медленно покачал головой:
— Да, я так и думал. — Его взгляд обжигал ее, она не выдержала и отвела глаза. — Все такое же червонное золото. — Он приподнял с ее плеча прядь тяжелых волос и обмотал их вокруг пальца. — Я никогда не встречал волос такого оттенка.
— Это, видно, у меня от бабушки. — Она ответила машинально, усилием воли заставляя себя не дрожать, а он между тем осторожно и нежно приподнял рукой тяжелую волну волос и смотрел, как она, мерцая, медленно падает вниз. При этом у него было такое загадочное выражение лица, что она почувствовала, как ее бросило в жар.
Его обаяние фатально, это прирожденный соблазнитель, но ее он не одурачит! Кто-кто, а она знает, что на самом деле представляет собой этот Маршалл. В ее памяти слишком отчетливо запечатлелся образ Анны. Он опасен, как заряженный пистолет, и играть с ним так же рискованно.
— От каких мыслей поджимаются эти губки? — спросил он довольным голосом, заводя мотор и оборачиваясь, чтобы проверить, нет ли сзади машин, прежде чем выехать на оживленную улицу. При этом на нее пахнуло его восхитительным запахом, и воспоминания нахлынули волной, будто все произошло только вчера, но на сей раз очередной женщиной в его жизни была она — хотя и на один вечер. С ней этот номер не пройдет!
Отвечая на его вопрос, она заставила себя говорить ровным и сдержанным тоном, хотя руки, лежавшие на коленях, сжались в кулаки, а сердце готово было выскочить из груди:
— Я тут подумала: встречаешься ли ты еще с Анной?
— С Анной? — Его лицо, повернутое к ней в профиль, выражало недоумение. — А кто это — Анна?
— Та женщина, которая приезжала к нам с тобой за город в последний уик-энд.
— Значит, так ее звали? — Он наморщил лоб, силясь вспомнить. — Не знаю, что с ней стало, да и какая разница? С тех пор прошло столько времени. — (Вернее сказать, столько женщин, мысленно добавила она.) — И лично для тебя утекло много воды? — Она намеревалась сохранить небрежный тон, но он уловил в ее голосе осуждение и, не отрывая глаз от лобового стекла, лениво усмехнулся.
— Полагаю, ты имеешь в виду мою личную жизнь? — Она не ответила, и он небрежно пожал плечами. — Если речь об этом, в последние несколько лет я вел отнюдь не монашеский образ жизни. Да, у меня были женщины. А как у тебя? — Он немного помолчал. — Есть у тебя сейчас что-нибудь серьезное?
— Нет. — Она посмотрела в окно на пролетавший мимо пейзаж. Яркие огни города остались позади, и они мчались по тускло освещенной дороге, пустынной и безмолвной. — Сейчас ничего. — Она сказала это деланно небрежным тоном.
— Значит, кто-то все же был? — продолжал он бесцеремонно расспрашивать, но она почувствовала, что ее ответ почему-то для него важен — ему-то какое до этого дело! — и ответила, тщательно подбирая слова:
— Я некоторое время встречалась с одним знакомым с работы, но теперь с этим покончено. Я бы ни в коем случае не назвала это чем-то серьезным.
— Понятно, — сухо ответил он. — Стало быть, мне не грозит опасность схлопотать по физиономии от кого-нибудь из твоих разъяренных поклонников?
Она бросила на него искоса быстрый взгляд из-под густых ресниц.
— Не могу себе представить, чтобы кто-нибудь смог дать тебе по физиономии, Маршалл.
— Нет? — Он вскользь глянул на нее. — Это говорит в мою пользу или тебе больше по вкусу хлюпики?
— У меня нет определенного “вкуса”. — “В отличие от тебя”, — со злостью подумала она.
— Ты уверена? — (Несколько миль они ехали молча.) — А этот.., безымянный некто с твоей работы? Он тоже потерял к тебе интерес?
— Не совсем. — Она вспыхнула и обрадовалась, что в темноте этого не видно. — Дело в том, что он мне жуть как надоедает, но со временем все образуется. — И почему он не может сменить тему?
— Бедняжка, — цинично прокомментировал Маршалл. — Разбитое сердце, так? Я ведь говорил: тебе придется отвечать за многие разбитые сердца. — Тон был снисходительно-поддразнивающий, и она почувствовала, как у нее внутри, где-то глубоко, нарастает гнев.
— Все было совсем не так! — страстно запротестовала она и тут же замолкла. Она не позволит ему допрашивать себя, как инквизитору, ему-то какое до всего этого дело? Он ей даже не друг — ничего себе друг!
— Хмм… — Они повернули в тихое фешенебельное предместье, и на повороте он снова на нее взглянул.