Собака потеряла хозяйку в каком-нибудь из отдаленных питерских парков на границе города. Возможно, за Литвиновой следили (опять же, если верить полуночной импровизации Воронова), а проследив, заломили руки за спину, сунули в машину. Но что в таком случае делала Тума? Стояла, разинув варежку, и молча наблюдала, как заламывают хозяйку? Тоже мне, собака для защиты!.. Этого не может быть в принципе: доберман — слишком серьезная порода, он не должен вести себя как престарелая болонка или пекинес на выданье. Он просто обязан рвать обидчиков зубами, мгновенно находить сонную артерию и перекусывать ее с азартом молодого хирурга-практиканта.
Но Тума…
За те несколько дней, которые они провели вместе, Тума успела предстать перед Натальей в нескольких разных ипостасях:
1. Умирающего от голода и холода домашнего животного, готового идти куда угодно и за кем угодно, лишь бы получить кров и еду. 2 Гурманки, которая предпочитает изысканному собачьему корму мерзлую картофельную шелуху из мусорного бака. 3. Незатейливой сибаритки, превыше всего ценящей кожаные кресла и свой собственный собачий покой. 4. Кроме того, Тума обожала гонять кошек и голубей, они приводили ее в неистовство и заставляли забывать обо всем на свете. Она яростно облаивала маленьких собак и жалась к ногам Натальи, стоило только псу чуть крупнее фокстерьера появиться в поле ее зрения. Похоже, в неизвестной Наталье родословной доберманихи существовала почти неприличная тайна, серьезные провалы, оползни и расщелины. И в одну из этих расщелин забилась самая последняя, гнусная, шелудивая дворняга…
Или сама Дарья растила себе не охранницу, а наперсницу, чтобы вместе валяться на диване, грызть арахис и слушать композитора Артемьева? Или она взяла Туму уже взрослой, испорченной собакой и просто не сумела ничему обучить?
Но все это так и останется тайной. Если сейчас — сию секунду, сию минуту, — она уйдет из этого дома. Такой же тайной, как и исчезновение самой Дарьи Литвиновой. Здравый смысл диктует именно так и сделать. Распроститься с тихим евростандартным великолепием и отправиться прямиком в объятия старухи Ядвиги Брониславовны. Святой Ядвиги с вантузом и щеткой как атрибутами коммунального целомудрия в руках. Распроститься и забыть.
Забыть все.
Вот единственный сюжетный ход, который никогда, ни при каких обстоятельствах, не использует ее любимый писатель Владимир Воронов — аз и ферт, альфа и омега, начало и конец ее литературных предпочтений, ленивый гуру, многорукое божество в шлепанцах на босу ногу. Владимир Воронов, внучатый племянник Агаты Кристи, шурин Сименона, деверь Чейза, однояйцовый брат-близнец Жапризо… И этот лохматый небожитель свил гнездышко всего лишь в двух лестничных пролетах от нее. А она… Она пила его коньяк, она забрасывала в пасть его конфеты да еще ляпнула, что предпочитает боржоми. Есть от чего в обморок хлопнуться. А перед этим попросить однояйцевого брата-близнеца Жапризо оставить автограф на выкуренной пачке сигарет «Davidoff»…
Но в обморок она не хлопнулась. И автограф не попросила. Она всего лишь вырвала у него согласие (невероятно!) на ежедневные сорок пять минут — импровизированная вечерняя школа с последующими практическими занятиями и лабораторными работами. А лабораторные работы, судя по всему, будет выполнять она сама. Над этим стоит задуматься. И решить для себя — уходит она или остается.
В комнате раздался телефонный звонок, и почти тотчас же сработал автоответчик.
— Даша! Даша… Это я… Прости, прости, я написал дурацкое письмо… Мы оба были не правы. Прости меня, пожалуйста… — Хрипловатый нежный баритон в автоответчике гладил Наталью по шейным позвонкам и накручивал на палец пряди ее волос.
— Я вернулся и много думал в Москве… Нам нужно поговорить, я объясню тебе…
Примерно с теми же интонациями Джава читал своего обожаемого Бродского.
Но стоило ей расслабиться и пойти за этим голосом, на ходу расстегивая несуществующие пуговицы на свитере, как он ударил ее наотмашь — тоже вполне в Джавином среднеазиатском стиле:
— Ну?! Не будь сукой и сними трубку!.. Я же знаю, что ты дома, чертова шлюха, дрянь, подлая девка… Если ты не снимешь трубку сейчас же, я приеду и выломаю дверь, слышишь?!
Рискни здоровьем, мальчик, дверь-то железная, на совесть сработанная! И не нужно было ключи в почтовый ящик забрасывать! Наталью так остро пронзило чувство веселой безнаказанности, что она засмеялась. Нинон права: молодой и ретивый жеребец в яблоках, лишь по недоразумению названный Денисом, способен на изрядное количество шизофренических подвигов. Сначала он швыряет в почтовый ящик ключ с сопроводительным письмишком, нимало не заботясь о последствиях. А затем, даже не выждав добропорядочной декадной паузы, начинает артподготовку и обстреливает дом никому не нужными телефонными звонками.
— Ты слышишь? — баритон съехал на тенор (даже Лучано Паваротти позавидовал бы такой «кантус фирмус»'). — Сними трубку!
Давай-давай, парень, видит око, да зуб неймет, а будешь и дальше практиковать телефонный терроризм — натравлю на тебя доберманиху.
Похоже, мысленные угрозы Натальи были услышаны невидимым абонентом: он отключился, но ненадолго. Спустя минуту телефон зазвонил снова, теперь баритон проявлял так полагающуюся случаю терпимость.
— Я хочу только поговорить, Дарья. Обещаю, никаких угроз, никаких претензий, я буду держать себя в руках. И буду ждать в «Дирижабле Нобиле». Завтра, с восьми до девяти… И каждый вечер… Нам нужно объясниться… Прошу тебя…
Телефон наконец-то замолчал, и Наталья перевела дух. Ничего себе страсти, и как только при таком вулканическом темпераменте страдальца Дениса в квартире все еще цела мебель, не выбиты стекла и функционирует тостер? И вся бытовая техника заодно. А ведь мог, мог бы в порыве неконтролируемой ярости оставить вывороченными газовые конфорки, сунуть в холодильник весь набор компакт-дисков и разбить молотком монитор. Мог в крайнем случае исписать все стены и зеркала губной помадой хозяйки. Что-нибудь в готическом стиле, леденящее кровь «vengeance», например. Или «doom»2. Или, на худой конец, «Голосуй заЧиччолину!»…
Джава.
Джава никогда так ее не домогался. Смешно домогаться женщины, лежа на ее продавленном диване в коммуналке. Страсть — прихоть богатых. Тихая, как фамильный склеп в солнечный день, любовь — удел среднего класса. А деклассированным элементам, к которым она себя причисляет, остается лишь бесплотное исчезновение любовников и их мокрых носков с батареи… Нет, разбить молотком монитор компьютера — это она погорячилась… А ведь Воронов — мудрый Воронов! — что-то говорил о компьютере.
Да. Записные книжки, файлы («Как называется эта дрянь, Семен?»), электронная почта, на худой конец. Воронов прав. Сюжет нужно двигать дальше.
Наталья подошла к столу, присела на краешек кресла и поднесла указательный палец к компьютеру. Кое-какие навыки работы с этим тонким, идеально организованным существом она имела, хотя большую часть времени за компьютером проводила Гала: запросы относительно гостиниц и мест на международные рейсы, расписание, наличие билетов… Но теперь — теперь все выглядело сложнее. Стоит ей нажать кнопку «Роwer», и она попадет в святая святых Дарьи Литвиновой, в ее электронную черепную коробку…
— Как думаешь, Тума? — Наталья повернулась к собаке, но та, открыв пасть и оглушительно-сладко зевнув, поменяла позу на кресле и повернулась к Наталье коротким обрубком хвоста.