И при этом не скрывает, что результаты тестов — филькина грамота!
— Тесты — это метод научного исследования, — с улыбкой возразил Кули. — Все, что нам необходимо знать о твоем вероятном будущем, они дают.
— Это ты делаешь мое будущее, — сказала она. — Пророк доморощенный. И еще смеешь говорить о везении! Да самое страшное мое невезение — это ты.
— Иди, ты же знаешь, это неправда.
— Хочет, чтобы я жалела Джеральда, — сказала Иди. — Послушать его, так Джеральд из-за моей невезучести свихнулся.
— Иди подхватила наихудший вирус невезения, — пояснил Кули. — К счастью, он редко встречается. В окружающих он развивается скрытно, а в ней проявляется весьма наглядно. Она всегда в центре урагана.
— К несчастью, — саркастически произнесла Иди, — мне не удается заразить невезением Йана. Пока.
Хаос потягивал пиво и размышлял. Кули и Иди общались друг с другом по-свойски, будто пикировка для них не более чем игра. Флирт. Или он воспринимает это недостаточно серьезно? Это их мир, напомнил он себе.
— Хорошо, — сказал Кули. — Забудем ненадолго о везении Иди. Поговорим о тебе.
— Обо мне?
— Да. Ты еще не подумывал заглянуть к нам на тестирование? Давай. И чем скорее, тем лучше.
— У меня нет везения, — сказал Хаос. — И невезения тоже. Я просто иду, куда иду, делаю, что делаю. Везение тут ни при чем.
— Очень мило! — рассмеялся Кули. — Да вот только наука утверждает, что везение всегда при тебе, осознаешь ты это или нет. И боюсь, в твоей биографии я усматриваю признаки невезения. Даже не скрытого, а совершенно явного. Правда, из-за бедного контекста ты его так и не заметил.
"Нет, — подумал Хаос. — Не так-то просто запудрить мои мозги здешней ахинеей».
— И много ли ты знаешь из моей биографии? — спросил Хаос.
— Много ли? Давай посмотрим. — Широченная улыбка Кули уже ничем не напоминала человеческую. — Начнем с машины, брошенной на автостраде. Кстати, отличная машина. Где ты ее раздобыл? Какая жалость, что она сломалась. Я бы сказал, это невезение — когда ломается такая машина, настоящее чудо техники. Теперь, что касается твоей девочки. Скажем прямо, она в весьма плачевном состоянии, хоть и держится, надо отдать ей должное, очень бодро. И наконец, твое имя. Хаос. Оно ведь не настоящее, правда?
— Наверное.
— А настоящего ты, конечно, не помнишь.
— Не помню.
— Настоящего имени не помнишь — так и запишем, еще одно проявление невезучести. Ты еще много чего не помнишь, всю эту муру из сна. И женщину, из-за которой волнуешься.
Хаос поморщился. Что же творится с его снами? Он боялся взглянуть Иди в глаза.
— Можно продолжать? — спросил Кули. — Вот как я все это вижу: ты сбежал из такой поганой дыры, что тебе кажется, будто все твои проблемы — в порядке вещей. Будто нигде не лучше, чем там, откуда ты явился. Хаос ничего не сказал.
— По-моему, я правильно угадал. Конечно, самая большая твоя неудача, хотя ты этого еще не знаешь, — встреча со старушкой Иди. Хуже этого ничего не могло случиться. Вам нечего предложить друг дружке, кроме неприятностей.
— Бредятина, — сказала Иди. — Меня уже тошнит.
Она повернулась и ушла в кухню.
— Я не говорю, что ты обязан сейчас же отсюда убраться. Ради Бога, проходи вступительные тесты. Мне даже кажется, у тебя все будет в порядке, в смысле, проходной балл ты наберешь. Я это чувствую. Гибельно только сочетание.
"Ты хочешь Иди, — вертелось у Хаоса на языке. — Если это невезение, то ты ему подвержен не меньше моего».
Вместо этого он сказал:
— Я не верю в невезение.
— Не веришь? — Кули встал и надел пиджак. На его лице появилась притворная горечь. — Она тебе рассказывала о Дэйве?
— Что? — растерялся Хаос. — В каком смысле?
— Спроси у нее.
— Что спросить?
— Хорошо, мы еще поговорим. А пока следует подумай. — Кули поспешил к выходу. Хаос услышал, как завелась его машина, как с ревом унеслась в ночь.
Когда она смолкла, в доме повисла мертвая тишина.
Иди сидела в кухне, скрестив руки на груди, глядя в потолок и качая головой вперед-назад.
— Я должна тебе кое-что рассказать произнесла она наконец. — Это тебе поможет решить насчет Йана.
— Рассказывай.
— Он мне покою не дает, все ходит, ходит… Говорит, если я буду с ним… то все изменится к лучшему.
— Изменится, как же, — проворчал Хаос.
— Он так уверен в себе, в своем везении. Говорит, то, что он получает в Институте Везения, с лихвой восполняет то, чего недостает мне. Так и сказал, слово в слово. Говорит, что каждый раз, когда он проходит тестирование, его балл все выше.
— И все-таки он тебя не устраивает?
— Я его ненавижу.
На самом деле все гораздо сложнее, подумал Хаос. Тебе хочется ненавидеть Кули, но… не всеми потрохами.
Хаосу это напомнило о его собственном отношении к Келлогу.
Вам нечего предложить друг дружке, кроме неприятностей, сказал Кули. Вероятно, правда, но невезение тут ни при чем. Хаос не может стоять в стороне, глядя, как местный синдром запускает корни в жизнь Иди.
Так-то оно так, но чем он может ей помочь в борьбе с невезением? Что он может предложить женщине, чью наихудшую проблему он даже не способен воспринимать всерьез?
Что касается его самого, то он даже не уверен, есть ли у него собственные проблемы. В этом смысле его жизнь — настоящее решето. Проблемы есть в мире, а он, Хаос, всего-навсего сидит у приемника.
А может, его проблема — Гвен. Чьи бы границы он ни пересекал, она — с ним. Но и Гвен вряд ли способна помочь Иди.
— Он сказал, чтобы я спросил у тебя насчет Дэйва.
— Как это на него похоже, — тихо проговорила она.
— Что он имел в виду? Она вздохнула:
— Дэйв болен.
— Болен?
— От рождения. Почки. Примерно год назад отказали. Ему пересадили отцовскую… Нужна была почка близкого родственника — моя, или Рэя, или Джеральда. Теперь у Дэйва и Джеральда только по одной почке. Но тут, впрочем, нет никакого секрета. Всякое в жизни бывает.
Хаос нагнулся и положил ладонь ей на шею.
— Он пытается внушить, что тебе не миновать беды, если останешься со мной, — сказала она. — Будет как с Дэйвом или Джеральдом.
— Он ревнует. Она кивнула:
— А мне все равно. Пускай пристает, раз уж ему хочется. Я даже замечать не буду. Пока не сошлет меня в лагерь для невезучих. Господи, до чего же тут мерзко! Все ходят по лезвию бритвы, но при этом каждый только и ждет, когда кто-нибудь оступится. Будь моя воля — руки бы на себя наложила.
— Не надо, — сказал Хаос. — Все будет хорошо.
"Интересно, что я имею в виду?» — подумал он.
Они уснули вдвоем, кое-как уместившись на узком диване. На заре его разбудил шум мотора за окном. Желтые лучи озаряли комнату. Он поднял голову и с минуту прислушивался; шум нарастал, затем резко утих. Он снова закрыл глаза и уткнулся лицом в женские локоны. Услыхал шаги на крыльце. И тихий стук в дверь.
Он отворил дверь и учуял сигаретный дым. Над заводом, стоящим по другую сторону улицы, уже поднялся краешек солнца, вдали низкие холмы были подернуть туманом. На крыльце сидел спиной к двери человек в поношенной кожаной куртке, держал в руке ярко-красный мотоциклетный шлем. Он стряхнул пепел на росистую траву газона (вернее, неухоженного клочка земли между крыльцом и улицей) и повернул голову.
— Здорово, Эверетт. Не разбудил?
— Билли, — сказал Хаос. В его памяти хранились имя и фамилия этого человека:
Билли Фолт.
Фолт ухмыльнулся, встал на ноги, протянул руку. Хаос окинул его пристальным взглядом. Слишком близко посажены глаза, слишком узок лоб, улыбка от уха до уха. Чтобы водить дружбу с обладателем такой физиономии, нужны веские причины. Во всяком случае, сама физиономия к дружбе не располагала. Хаос заподозрил, что в прошлом таковые причины имелись.