После суматошного и наполненного событиями дня на него накатывалась странная сонливость и апатия, мысли путались. Он все же сделал попытку вспомнить - и поспешно от нее отказался, почувствовав, как голова распухает и начинает болеть.
– Они не уставали мне повторять, скольким опасностям я там буду подвергаться, - Джеймс выудил наиболее сохранившийся отрывок из запомнившегося. - И выражали сомнения в том, что я вернусь на Землю в одном куске…
– Что вполне вероятно, - вставил Бентаре.
– Спасибо, сэр, - сглотнул комок в горле Джеймс, но ректор успокаивающе махнул рукой:
– Не волнуйся, я шучу - так, юмор проснулся. Ну а ты на ходу уже просто засыпаешь, - озабоченно произнес Бентаре, заметив, наконец, состояние Джеймса. - Наверное, хватит на сегодня. Ты когда улетаешь? - вполне официальным тоном спросил он.
– Дней через пять, - пробормотал Джеймс, действительно с трудом борясь с желанием взять и заснуть в кресле. - Вместе с "Корнаолисом".
– Ага, так ты уже все разузнал? - уточнил ректор, роясь в ящике стола в поисках какого-то предмета. Завершив свои поиски, но, все еще держа руки под столом, он выжидающе посмотрел на Джеймса. Сообразив, что от него ждут ответа, юноша незаметно тряхнул головой и заговорил, мимоходом поражаясь своему вымученному голосу - так, пожалуй, не годиться говорить с ректором. Сделав над собой усилие, юноша прогнал этот мерзкий оттенок усталости; впрочем, если Бентаре заметил, то вида не подал.
– После церемонии я звонил на космодром - там мне сообщили, что пассажирский лайнер "Корнаолис" в пятницу стартует по направлению к Мотору, и они могут меня взять на борт. Я забронировал место и лечу в девятнадцать ноль-ноль. "Это я зря, болтаю", - мелькнула мысль и тут же пропала; слишком велика была усталость для соблюдения правил хорошего тона.
– Ну что ж, счастливого пути тебе Джеймс Ли Твист и удачной службы, - поднимаясь из кресла и обходя стол, произнес Бентаре. В левой руке у него что-то было зажато, но что именно - разглядеть не удавалось: солнце почти село и только узкая розовая полоса виднелась на темнеющем небе, а в комнате сгустились сумерки.
Несколько мгновений они стояли молча: поспешно вскочивший Джеймс и Бентаре напротив него. Гулкий вздох, наконец, пронесся по комнате, и Джеймс ощутил, как в руку ему легло что-то объемистое и довольно тяжелое. Форма не вызывала у него ни каких ассоциаций и он в недоумении посмотрел на смутно виднеющийся силуэт ректора.
– Я носил это с тех времен, как поступил на военную службу и не расставался до самой отставки. Оно приносило мне удачу на поле брани, но теперь оно мне не особенно нужно, а тебе пригодится в самый раз. Прими это как мой подарок и пусть оно послужит тебе, как служило мне. Он полностью заряжен и готов к действию, так что будь осторожен с ним, - на миг молчание заполнило комнату, а затем тень ректора отступила от Джеймса, потрясенного не столько подарком, а самим фактом - сам адмирал Бентаре дарит ему что-то, что, по его словам, принесло ему удачу. - Иди, мой мальчик, и будь осторожен там. Помни - жизнь дается всего один раз и Конфедерации не очень-то нужны мертвые герои.
– Благодарю вас, сэр, - охрипшим от волнения голосом сказал Джеймс. Как ни странно, но желание спать улетучилось, и он чувствовал себя бодрым как никогда. - Я запомню ваши слова, сэр, и буду осторожен. Я не хочу изображать из себя мишень для килрачей, - попытался пошутить он.
– Хорошо Джеймс, хорошо. Напиши мне письмо, когда будешь на "Гетмане Хмельницком", понял?
– Да, сэр, понял, - на минуту Джеймс заколебался, думая как попрощаться с ректором, но, вспомнив, что он теперь младший лейтенант вооруженных сил Конфедерации, четко проговорил:
– Разрешите идти, сэр.
Едва слышный ответ донесся от окна:
– Разрешаю.
Следующим звуком, прозвучавшим в тишине, было шипение пневматических дверей. Брызнувший свет на краткое мгновение осветил темный силуэт выходящего Джеймса и больно резанул по глазам Бентаре. Двери закрылись, и плотная тьма сомкнулась в помещении, откуда ее на миг изгнали. Скрипнуло кресло, еще хранящее тепло тела Джеймса, когда ректор тяжело опустился в него, смотря в раскрытое окно на сверкающий над ним звездный небосвод свод. Новый вздох вырвался из его груди, и вновь тишина полностью завладела пространством вокруг него…
К тому времени, как Джеймс покинул здание Академии и направился через разбитый вокруг корпуса пышный парк к общежитиям, возвышавшемуся над вековыми соснами и громадами-эквалиптами, солнце окончательно скрылось. Приятная ночная прохлада освежила вспотевшего от волнения юношу, а ночь бесследно поглотила его фигуру, стоило спуститься с освещенных ступенек здания. Подойдя к началу широкой аллеи, пронзающей весь парк, он устало зевнул и прислонился к высокой пальме, раскинувшей свою крону метрах в тридцати от земли.
Привычным взглядом он разыскал созвездие Ориона, потом Ригель, Плеяды, другие звезды… Прислонившись щекой к холодному стволу пальмы и чувствуя, как отступают накопленные за день переживания и усталость, Джеймс смотрел туда, где было место его будущей службы; место, где он, быть может, проведет всю свою жизнь; место, откуда он может не вернуться никогда; место, где велись самые ожесточенные и бескомпромиссные бои за территориальное преимущество; место, где ледяную пустоту космоса бороздил "Гетман Хмельницкий", ставший знакомой с детства полулегендой, одновременно страшной и невероятно привлекательной; база, с которой связывались все надежды Конфедерации в этой страшной войне…
Так он и стоял, пока тонкие тучи не закрыли небосвод, скрыв от его взгляда черное небо с россыпью звезд и созвездий на нем.
Глава 3.
На утро Академия гудела как растревоженный пчелиный улей, переваривая события вчерашнего дня. Разговаривали о полученных назначениях, невыразимыми гримасами пытались передать выражение лиц получавших "неудачные" дипломы, вспоминали о торжественном банкете после церемонии. Но в центре всех разговоров и изрядно перемешанных со слухами домыслов прочно утвердилось происшествие в самом начале церемонии: назначении кого-то из группы пилотажа на военную службу. И не просто на военную, а прямо на место боевых действий, на легендарный "Гетман Хмельницкий".
К тому времени, как наступила пора общего обеда (завтракали и ужинали студенты в своих корпусах, а вот обедать приходилось в главном корпусе, где размещалась огромная столовая, часто исполнявшая роль банкетного зала) разговоры, едва начавшись, легко переходили на положение в секторе Дакота и "Гетман Хмельницкий". Большинство в основных чертах знали историю базы и ее нынешнее значение в военном конфликте, но не всем было известно, почему и за какие заслуги "Гетман Хмельницкий" стал столь знаменитой в Конфедерации, а еще меньше было тех, кто разбирался в стратегическом положении воюющих сил в зоне конфликта.
Двадцать пять лет назад, во время длительных и затяжных боев в секторах Дакота, Фито-2 и Фито-12 стало ясно, что килрачи, превосходя людей в ресурсах, в технологии и военной силе, шаг за шагом побеждают.
В секторах Ригель, Фито-2 и Фито-12 положение более-менее стабилизировалось, и чаша весов склонялась то в одну, то в другую сторону, но в секторе Дакоты перевес был, бесспорно, на стороне килрачей.
В конце пятидесятых годов на верфях Марса начался монтаж боевой базы под кодовым номером ТС-11-2389-13/У; впоследствии она получила полуофициальное, а затем ставшее общеупотребительным название: "Гетман Хмельницкий".